Альжбетка побежала на кухню за рюмками, солью и лимонами, которых у меня нет.
– Я к себе за лимонами не потащусь, – крикнула она с кухни.
– Там апельсин оставался, – ответила я, – тоже штука цитрусовая.
– Текила с апельсином, это… непорядок, – пробубнила Альжбетка.
Первые три рюмки пошли нам явно на пользу. Солька приобрела розоватый оттенок кожи, ее спутанные от нервов волосы улеглись, а руки перестали трогать сейф через каждые пять секунд. Альжбетка, когда выпьет, вообще начинает светиться любовью к окружающим, и сейчас она просто блаженно смотрела в потолок, наверняка мечтая о недалеком порочном будущем. Я же, делая вид, что безмятежно наслаждаюсь ломтиком апельсина, беспрестанно думала, как открыть этот проклятущий сейф. Меня почему-то не оставляла мысль, что я знаю комбинацию этих цифр, вот знаю, и все!
Я глотнула текилы, облизала губы и… в моей голове вдруг пронеслось пятизначное число… Пронеслось и не остановилось… Я сосредоточилась… Сорок четыре триста сорок два… Где я это слышала?.. Откуда это… Сорок четыре триста сорок два… Это же шифр для сейфа в кабинете Селезнева! Любовь Григорьевна посылала меня забрать оттуда документы и деньги!
Я, конечно, не считаю, что все сейфы на свете открываются одним и тем же шифром, но кто знает… может, Селезневу не хотелось засорять голову другими комбинациями?
Я посмотрела на дверцу сейфа – шесть колесиков, а цифр пять, значит, можно попробовать впереди поставить ноль.
Я допила свою текилу и плюхнулась на пол.
– Ну, дружочек, не подведи, – сказала я и стала набирать цифры.
– Ты что делаешь? – сразу заинтересовалась Солька.
– Не мешай, – сосредоточенно сказала я, крутя последнее колесико.
Девчонки замерли: наши сердца не стучали.
Раздался еле уловимый щелчок, я нажала на ручку, и дверца слегка приоткрылась.
Солька сначала издала какой-то легкий писк, а затем спросила:
– Как же так?
– Я просто подумала, что шифр к сейфу в офисе может подойти и сюда.
– А раньше ты об этом подумать не могла?! – спросила Солька, хватаясь за дверцу.
Немало разочарований поджидает человека на жизненном пути. Очень часто кажется, что вот ты уже почти ухватился за свою мечту, за радугу, но потом оказывается, что эта радуга просто плещется в ведре с колодезной водой, а до мечты еще сто верст по бурелому.
Итак, Солька распахивает дверцу….
На верхней полке мы наблюдаем ворох бумаг, карт, журналов «Рыболов-спортсмен», «Вестник молодых ученых», «Вокруг света», «Туризм и отдых» и так далее, вырезки газет, набор каких-то мелков и прочую ерунду.
На нижней полке в прозрачных пластмассовых коробках на мягком поролоне лежат какие-то бесформенные камни: большие, маленькие, средние.
– Мрамор, гранит… – читает Альжбетка надписи на коробочках, – опять мрамор, оникс, известняк, речной камень, галька морская, сланец…
– Да замолчи ты!!! – заорала Солька.
Она выпрямилась и задала своевременный вопрос:
– Я так понимаю, что эти булыжники не потянут на три миллиона долларов?
– Не потянут, – уверила я Сольку.
– А что это вообще такое? – возмутилась она.
– По всей видимости, природа щедро поделилась с Валентином Петровичем образцами своего труда.
Солька на всякий случай еще раз заглянула в сейф: миллионы никаким загадочным образом не появлялись. Тогда она подошла к журнальному столику, подхватила бутылку текилы и направилась к двери.
– Ты куда? – спросила Альжбетка.
– Да еще с нашей текилой! – возмутилась я.
– Я иду к Славке, чтобы пережить постигшее меня разочарование, мне нужно много текилы и много Славки!
С этими словами она ушла.
– Ничего, – утешила я Альжбетку, – найдем мы эти деньги, лежат они сейчас где-то и ждут нас.
– Ты думаешь?
– Уверена, просто мы еще мало трудились и мало искали.
– А где же мы еще искать будем, не по вокзалам же ходить, камеры хранения трясти?
– Я уверена, что Селезнев деньги держал где-то рядом, при себе, так что будем продолжать думать в этом направлении.
– А что это вообще за барахло такое? – спросила Альжбетка, указывая на кучу прозрачных коробочек.
– Похоже на хобби, – ответила я, – наверное, он по молодости рыбачил, байдарочки там всякие, горы, раньше это модно было, вот и привозил себе на память кусочки неживой природы.
– И что нам теперь делать с этим добром?
– Поставлю на балконе, пусть пылится, может, Солька как-нибудь их в школу снесет, у них там по географии небось что-то подобное проходят. Пусть детишек побалует.
– Сейчас она там со Славкой своих киндеров наделает с горя.
– Как ты думаешь, у них там по ботанике проходят способы предохранения? – смеясь, спросила я.
– Думаю, нет, – засмеялась и Альжбетка.
На этом мы и разошлись.
Ночью я очень плохо спала. Мне все время снилось, что я то падаю в обрыв, то стою на рельсах, а поезд едет на меня… За спиной все время слышался чей-то смех, и, не выдержав всех этих кошмаров, я вскочила часов в шесть и поплелась на кухню пить кофе.
Захотелось выкурить сигарету, но в затуманенном сознании я нашла нужную мысль, кричавшую мне, что я это дело бросила. Послушав свой внутренний голос, я положила в кофе в два раза больше сахара, чем обычно.
Сон не выходил у меня из головы, вчерашние события кружились и не отпускали тоже, я все время мысленно возвращалась в метро… Неужели меня хотели столкнуть?.. Хотели моей смерти, но что я сделала… вернее, сделала-то я много чего, но кто может об этом знать?.. Нет, так я этого не оставлю, никто не вправе назначать меня на роль Анны Карениной без моего на то согласия… Надо искать человека, который сначала наступал на пятки Селезневу, а вот теперь идет по моему следу… Я должна обернуться и увидеть его лицо!
Допив кофе и приняв решение идти во всем до конца, я почувствовала себя намного лучше. Я оделась, накрасилась, повертелась около зеркала и подошла к шкафу, где лежали кассеты с видеозаписями. Поразмышляв секунду, я взяла кассету, на которой были записаны любовные похождения Юры, обернула ее в газету и положила в черный пакет: это я возьму с собой на работу.
Я вышла на лестничную площадку и увидела Сольку, стоящую около лифта.
Солька пела.
Она никогда не поет, а сейчас пела.
Даже в хоре она просто открывала рот, за что имела твердую четверку.
А вот сейчас – пела!
Я подошла к Сольке и спросила:
– Ну, как жизнь, подруга?
– Ты знаешь, – сказала Солька, – на свете столько замечательных вещей, столько прекрасного на свете…
Я вот думаю – как же хорошо, что мы вчера не нашли эти чертовы деньги!
Когда я переступила через порог приемной, я услышала, как из кабинета Любови Григорьевны доносится такое же стройное и звонкое пение, как и у Сольки, а ведь моя директриса тоже никогда раньше не издавала столь мелодичных звуков.
Я улыбнулась: хорошо, что на свете есть мужчины, заставляющие женщин петь!
Я села за стол, обхватила голову руками и сказала:
– Ну, Воронцов, держись: я буду не я, если не запою!
Глава 23
Я преподношу Юре подарок, отправляюсь к следователю и частично утоляю свой информационный голод
Дождавшись, когда основная масса населения поспешила в столовую утолять свой нарастающий голод, я, взяв черный пакет с кассетой, отправилась к программистам. Гребчука не было, и никто не мешал мне выполнить задуманное.
На пальце Юры блеснуло обручальное кольцо, и я сморщилась.
– Привет, – сказал он, – почему не обедаешь, диета, что ли, вечно вы, девчонки, на диетах сидите.
– Да нет, просто к тебе пришла, поговорить.
Я положила перед Юрой пакет
– Что это?
– Это кассета, я думаю, ты знаешь, какая.
Юра побледнел и нервно стал приглаживать волосы.
– Она случайно попала ко мне. Так как мне она ни к чему, забирай на долгую память.
Юра молчал. Было видно, что в душе он мечется: он не знал, смотрела ли я ее, и смотрела ли до конца, и что мне вообще нужно…
Я повернулась, чтобы уйти, и услышала:
– А откуда она у тебя?
Хорошо, что Юра не стал прикидываться – мол, он не знает, о чем это я, и так далее, и тому подобное.
– Убираться заставили в кабинете Селезнева, вот она мне и попалась.
– Спасибо, – тихо сказал Юра.
Я вышла. Вот теперь и я могу пойти спокойно поесть. Зачем я отдала Юре кассету? Я хотела расположить его к себе: пусть видит, что я не враг, что мне можно доверять. Думаю, через какое-то время он отойдет от шока и согласится поболтать со мной о том о сем, и, возможно, скоро я буду знать куда больше, чем сейчас.
Навстречу мне неслась Любовь Григорьевна.
– Сейчас Лариса только от следователя пришла, пойди к ней, она повестку для тебя захватила, заодно узнай у нее все, мне вот в понедельник идти…
Я как-то и забыла, что на свете есть правосудие и что оно не дремлет и рано или поздно призовет к ответу.
– Ты боишься? – спросила Любовь Григорьевна, оценивая мой задумчивый вид.
– Нет, я радуюсь.
– Чему?
– Тому, что можно смотаться с работы под видом допроса.
– Предупреди Воронцова, – покачивая головой, сказала Любовь Григорьевна.
Я направилась в бухгалтерию. Народу там было, наверное, больше, чем в столовой. Лариска взахлеб рассказывала о своем путешествии к следователю, и все, развесив уши, слушали. Увидев меня, она сразу принялась рыться в своей сумочке и, достав оттуда сероватый бланк, протянула его мне со словами:
– Ты следующая, собирайся и поезжай.
Все взоры были обращены ко мне. В основном эти взоры были сочувствующими.
– Как там наш следователь? – спросила я. – Как там наш дорогой Максим Леонидович?
– Смотрит прямо в глаза, вопросы задает страшные, перебивает и путает.
Странно, что он смотрел ей в глаза, а не на ее грудь: железной выдержки мужик!
– Профессионал, по всей видимости, – кивнула я, – а насколько вопросы-то страшные?
– Где была, что делала… – ответила Лариска. – Я там совсем растерялась. Про начальников всех спрашивал, и вообще, что я пережила, что пережила…
Думаю, до следователя еще не дошли слухи, что Лариса была любовницей Селезнева, а то бы она там пережила куда больше. Я пошла к себе, собираться в дорогу. Для приличия, конечно, зашла отпроситься у начальства.
– Повязали меня мусора, Виктор Иванович, обложили со всех сторон, иду с повинной….
Воронцов терпеливо выслушал мой монолог и сказал:
– На вопросы старайся отвечать четко, если сомневаешься в чем-то, то лучше не говори ничего, будь лаконична и побольше равнодушия, а теперь – топай.
Виктор Иванович уткнулся в газету.
– Наверное, часто вам приходилось сидеть напротив следователя, опыт, видно, огромный, – улыбаясь, сказала я.
– Не огромный, – покачал головой Воронцов.
Он посмотрел на меня, вздохнул и спросил:
– Ну, что стоишь? Иди!
– А правда, что у вас на спине татуировка – птица, разбивающаяся о камни?
– Правда.
– А покажите!
– Ты что, с ума сошла? А впрочем, чему я удивляюсь, я должен был уже привыкнуть ко всему этому.
– Значит, не покажете? – уперлась я.
– Нет.
– Ну, я пошла?
– Иди.
– А вам не будет потом горько, что вы не проявили ко мне должной чуткости и внимания и, можно сказать, не выполнили мою последнюю просьбу перед расстрелом?
Воронцов молчал.
– Не будут ли вас мучить угрызения совести, что вы не сказали мне на дорожку ни одного доброго и ласкового слова?
Воронцов молчал.
– Вот когда вас вызовут к следователю, я буду просто трепетной ланью!
Воронцов тяжело вздохнул, встал из-за стола и начал раздеваться, чем, собственно, поверг меня в ужас: я же так, по глупости, по малолетству… Мама дорогая, чего это он?..