Пирог – это был вернейший ход, без пирога могут и выставить, а вот с пирогом – никогда,
пирог – это пропуск в любое место.
– Тусик, Тусик, иди сюда! – заверещала наша соседка.
Из-за ее спины вынырнул щуплый мужичонка с тремя волосинками на голове.
– Видишь, Тусик, это девочки пришли нас поздравить с новосельем, поди-ка там прибери!
Тусик исчез так же быстро, как и появился.
– Извините, – сказали ярко-красные губы, – небольшой беспорядок, сами понимаете, мы только въехали.
– Конечно, конечно, – закивала Солька.
Мы немного потоптались в тамбуре.
– Заходите, – раздался голос Трех Волосин.
И мы вошли в квартиру. В квартиру, где мы так часто устраивали вечеринки, где мы веселились до утра, где мы даже однажды сдавали комнаты, пока участковый не сделал нам выговор, в квартиру, в которой мы оставили гроб с Федором Семеновичем, большим любителем Альжбеткиных прелестей.
Нас пригласили в гостиную. Именно там и нашел вчера пристанище пахнущий лесом, наспех одетый и даже не заколоченный Федор Семенович. Следов его пребывания не было. Соседка засуетилась с посудой, но мы, сославшись на простоту в отношениях, попросили нож, разрезали торт и стали лопать его всухомятку.
– Давайте же знакомиться, – подскочила пухленькая тетечка, – меня зовут Вера Павловна, а это мой Тусик – Макарушка.
– Очень приятно, – закивали мы головами и с полными ртами тоже стали представляться.
Надо сказать, что торт оказался не так уж и плох, и, так как мы все были изрядно голодны, можно сказать, что мы-то его и слопали. Может, оно и к лучшему: если уж кому-то и грозит несварение, то пусть это будем мы, создатели сего творения.
– Как вам у нас нравится? – спросила Солька.
– Душевно, очень душевно, – закивала Вера Павловна.
Я принюхалась. Если лимон растворился в воздухе, если вишня улетучилась, то ель ничем не возьмешь. Я была уверена, что труп еще здесь и эти люди делают вид, что все в полном порядке. Они куда-то припрятали нашего горячо любимого Федора Семеновича, а теперь изображают из себя гостеприимных хозяев. Впрочем, и мы играли заранее заготовленные роли.
Девчонки трещали беспрерывно, что было неплохо: мы изо всех сил изображали добродушных соседок, которые рады новым знакомствам.
– А кто еще проживает на этом этаже? – спросила Вера Павловна.
– Тетя Паша, – отозвалась я, медленно прохаживаясь по квартире и заглядывая в углы, – она вам понравится, очень милая женщина, правда, у нее бессонница, но даже это на пользу: в такие вечера она обычно моет лестничную клетку. Пожалуй, у нас самый чистый этаж.
– И самый дружный, – заглатывая колесико банана, сказала Альжбетка.
– А еще у нас живет Славка, – весело объявила Солька, – вы знаете, чем он целыми днями занимается?..
Она не успела закончить, потому что это сделала я:
– Он мебель выпиливает, и, вы знаете, его лучше не беспокоить, он бывает немного агрессивен, если ему мешают работать. Вдохновение и все такое, творческие люди – очень капризные.
– Ты слышишь, Макарушка, какие прекрасные люди нас окружают!
Альжбетка слегка наклонилась, и халатик соскользнул с ее плеча, обнажив половину ее уж точно прекрасной груди.
– Вы извините, нам уже пора, – сказала я, боясь, как бы Альжбеткина грудь не смазала хорошее впечатление о нас: кто знает, может, эта Вера Павловна ревнива?
– Было очень приятно познакомиться, но мы не хотим вам докучать, переезд – это всегда так хлопотно, – затараторила Солька.
– Ну что вы, ну что вы, – замахала руками Вера Павловна, выпихивая нас своим животом за дверь, – просто мы немного утомились, столько новых впечатлений!
Довольно радушно нас выставили.
Мы разместились у Сольки и стали подслушивать, но никаких звуков до нас не долетало. Мы пробовали и с кружкой ползать по стене, и прикладывать ухо к розетке, и высовываться в окно – все безрезультатно.
– Сегодня ночуем у тебя, – подвела я итог, – будем следить за ними ночью. Труп уже далеко не первой свежести, выносить они его будут сегодня.
Альжбетка захныкала, и я протянула ей кружевную салфетку из-под вазы. Еще в шестом классе Солька связала ее крючком, за что получила незаслуженную четверку. Альжбетка так нещадно сморкалась в эту салфетку, что Солька, глядя на нее, тоже разревелась.
– Откуда у тебя столько соплей? – изумилась я.
– Это не сопли, – запричитала Альжбетка, – это моя боль из меня выходит!
– Хватит, у нас сегодня куча дел. Переодеваемся во все темное, дежурство у окна по очереди, собираемся здесь через полчаса.
Мы с Альжбеткой разошлись по своим квартирам – переодеваться, а Солька бросилась отстирывать дорогую ее сердцу салфетку.
Мы решили не зажигать свет, не курить и разговаривать шепотом, а лучше – молчать.
Первой не выдержала Солька:
– А почему они в милицию не сообщат? Я бы сообщила.
– Не сомневаюсь, ты у нас ходячая совесть.
– Боятся, – предположила Альжбетка.
– А чего им бояться-то? – не унималась учительница ботаники.
– Что на них подумают.
– Глупости, – сказала я, – кто на них подумает, они въезжают, открывают дверь и начинают орать. Нормальная реакция нормальных людей.
– Так они что, ненормальные? – спросила Солька.
– Я думаю, они что-то скрывают и им невыгодно обнаруживать себя подобным способом.
– Как это так? – спросила Альжбетка.
– Может, они судимые за убийство, а тут – труп. Просто боятся, что им не поверят, или натворили дел каких и скрываются сейчас, не зря квартиру сменили, к чему им такая шумиха? Так что Федор Семенович очень удачно умер вчера, теперь о нем есть кому позаботиться, – объяснила я.
Дверной замок в коридоре щелкнул, дверь открылась. Тишина, дверь закрылась.
– Идут, – сказала я, – сколько времени-то?
– Полтретьего уже, – сказала Альжбетка, глядя на мобильник.
Дверь в коридоре опять открылась, и, судя по звукам, доносившимся до наших ушей, прижатым к входной двери, можно было сделать вывод, что тащат что-то большое.
Альжбетта осторожно приподняла крышечку глазка и посмотрела в коридор. Мы знаками стали спрашивать – что она видит?
Она присела и шепотом сообщила нам, что в коридоре – семья новоселов вместе с огромным темно-синим чемоданом.
Представить себе, что Федор Семенович поместился в чемодан, я не могла, хотя, если особо постараться и чемодан вместительный, то все возможно. Приехал лифт, и чета наших соседей, погрузившись, уехала. Мы выскочили в коридор, по которому разносился запах елового освежителя воздуха с еще какими-то неприятными мотивами, и побежали вниз по лестнице: нам никак нельзя было их упустить.
Путь новоселов лежал к гаражу за домом. У них оказалась вполне приличная иномарка, в которую они запихнули пахнущий чемодан. Немного прогрев машину, особо не торопясь, они уехали в сторону Кольцевой дороги. Мы остались стоять за углом дома в глубоких размышлениях
– Альжбетка, поедем на твоей машине, – спохватилась Солька.
– Нет, – замотала она головой, – меня это больше не касается, это их проблемы.
Это был исторический момент – когда Альжбетка разорвала все отношения с покойным Федором Семеновичем!
Девушки посмотрели на меня как на человека, который примет окончательное решение.
– Пошли спать, – сказала я.
Проходя мимо помойки, мы обнаружили распиленный гроб. Он представлял собой просто кучу досок, и никому в голову не могло бы прийти, что еще недавно это был ловко сколоченный Славкой коробок, в котором так уютно лежал Федор Семенович.
– Вот жизнь… – сказала Солька.
– Точно, – подтвердила Альжбетка.
– Когда только вынесли? – изумилась я.
– Все успели, – зло подытожила Солька.
– А нам-то что теперь, радоваться или нет? – спросила Альжбетка.
– Однозначно, радоваться, – объявила я, – с деталями разберемся потом, мы теперь за этот труп ответственности не несем, вахту сдал – вахту принял.
Мы немного постояли на улице молча.
– Как у тебя на работе-то? – поинтересовалась Солька.
– Погано… не мне, конечно… им всем, но почему-то меня не увольняют.
– А как начальник? – спросила Альжбетка.
– Ничего интересного, девочки, ровным счетом ничего интересного, болото какое-то.
Мы не торопясь дошли до своего этажа и обнаружили там тетю Пашу, которая изо всех сил драила ступеньки.
– Бессонница? – сочувственно спросила я.
– Она самая… подкралась незаметно, я-то уж думала, что сплю, – ответила тетя Паша, смахивая пот со лба.
– А у нас соседи новые, – похвасталась своими знаниями Солька, – мы с ними уже познакомились.
– И как они? Интеллигентные? – спросила тетя Паша, подтягивая вытянутые на коленках тренировочные штаны.
– Нет, – ответила я, – лампочки будут выкручивать, если вы на этот счет интересовались.
– Ах, паразиты! – понеслось по этажу.
Глава 6
На работе меня ждет сногсшибательный сюрприз. Поедая пирожки, мы пытаемся осмыслить происходящее
Если кто-нибудь может после такого заснуть, то уж точно не я, так что до утра я сидела на стуле у окна и жевала капусту. Вообще-то аппетит давно пропал, наверное, запахи использованных нами освежителей навсегда убили во мне тягу ко всему, что пахнет, так что еда перестала быть культом. Это огорчало и радовало одновременно. Привычные диалоги с холодильником были упразднены, и теперь в минуты одиночества поболтать будет не с кем, но, с другой стороны, впереди маячила лодка с парусом, на котором было написано – 46-й размер!
Не дожидаясь, когда будильник споет свою гадкую песню, я оделась и отправилась на работу. Раз я собралась стать самым лучшим сотрудником, то такой ранний приход только на пользу моей карьере.
Я полагала, что буду единственной ранней птицей, но ошиблась: в восемь утра на первом этаже уже намечалось вялое шевеление масс.
Около зеркала я столкнулась с Ларисой. Она вроде в бухгалтерии работает, молоденькая девчонка лет двадцати, и что это она крутится перед зеркалом в таком возрасте? Это просто преступление, чего она там не видела? Двух стройных ног? Своей аккуратненькой попки или талии, которая
пролезет в игольное ушко?
– Привет, – помахала она мне рукой.
– Привет, – ответила я, пытаясь не замечать ее груди четвертого размера.
Но сделать это было трудно, грудь, точно два уверенных танка, перла напролом и притягивала мой взгляд к себе.
– Как тебе у нас? – поинтересовалась эта невозможная Лариска.
– Как в блиндаже: кругом летят пули, а я кричу в трубку, чтобы слали подкрепление.
Лариса хихикнула и отправилась к себе, сводить дебет с кредитом.
На лестнице я встретила Бориса Александровича. Он по-прежнему был блондином и по-прежнему волшебно меня раздражал.
– Что-то ты рано, малышка, – протянул он.
– Застегните ширинку, – грозно сказала я, – а то все увидят, что там ничего нет!
Борис Александрович не одобрил мой выпад: он как-то скукожился, стал гораздо меньше в размерах, одной рукой схватился за голову, а второй – за ширинку. По всей видимости, то, что у него в голове, как-то связано с тем, что у него в брюках.
Я открыла дверь в приемную и, швырнув сумку на стул в углу, сделала решительный шаг к своему рабочему месту…
На моем столе в какой-то неестественной позе лежал Федор Семенович, и, что самое противное, он бесконечно пах еловым лесом, правда, теперь складывалось впечатление, что под этими елями умер не один ежик.
Я подошла поближе, я закрыла и открыла глаза, я досчитала до десяти, я проверила у себя пульс и только потом, когда поняла, что картинка перед моими глазами не меняется, я, как положено всем секретаршам, оказавшимся в затруднительном положении, заорала.
– А-а-а!!! – орала я, пытаясь как-то уложить происходящее у себя в голове, но полок явно не хватало.
– А-а-а!!! – происходящее продолжало не укладываться, и объяснения не находилось.
– А-а-а!!! – этого не может быть, потому что не может быть, и все тут!
– А-а-а!!! – люди добрые, да что же это такое!
Открылась дверь, и в комнату повалил народ.
Я перестала орать, так как зрителей было уже достаточно.
На середину комнаты выскочила Любовь Григорьевна. Она была в плаще, и, по всей видимости, мой крик ее застал по пути к себе в кабинет. Посмотрев на Федора Семеновича – а он, поверьте, никогда не был фотогеничным, а теперь эта нездоровая бледность только ухудшила его внешний вид, – Любовь Григорьевна, шатаясь, дошла до телефона, подняла трубку и… рухнула на пол без чувств. Телефон полетел следом и с грохотом упал рядом с этой смелой тоненькой женщиной.