Андре подошел к окну и глянул вниз. Аполлинер с Пикассо выскочили из подъезда и широким шагом направились в сторону пролетки, дожидавшейся у соседнего дома. Энергично размахивая руками, они о чем-то возбужденно разговаривали.
Стремительно сбежав вниз, филер вышел из подъезда и, подозвав коротким свистком проезжавшую пролетку, плюхнулся в кресло.
– За тем экипажем! – скомандовал он. – Держись на расстоянии.
– Понимаю, господин полицейский, – с готовностью отозвался кучер. – Сделаю все в лучшем виде. – Энергично взмахнув скрученными поводьями, он прикрикнул: – Пошла, родимая!
Лошадка, мерно цокая подковами по булыжнику, спустилась с крутого склона и по извилистым узким улочкам Монмартра направилась в сторону набережной.
– Держи дистанцию! – предупредил Андре, когда возница, невольно увлекаясь быстрой ездой, принялся погонять лошадку тоненькой плеткой по крутому откормленному крупу.
– Да, господин полицейский, – ответил кучер и, натягивая на себя вожжи, дал экипажу удалиться на значительное расстояние.
Ночной Париж, подсвеченный уличными газовыми фонарями, выглядел таинственным, а знакомые улицы, окутанные ночным покрывалом, непривычными и чужими. Их можно было определить лишь по известным ориентирам – островерхим костелам да башенкам с часами на крышах домов.
Вскоре подъехали к набережной. Торопливее, чем следовало бы, Аполлинер выскочил из пролетки. Пабло Пикассо выбрался тяжеловато, держа под мышкой кожаный портфель.
Находясь в карете на значительном расстоянии, Андре видел, как оба приятеля подошли к гранитному ограждению. Некоторое время они о чем-то энергично разговаривали, явно переругиваясь, а потом Пикассо поднял над головой портфель и с размаху швырнул его в реку. Склонившись над водой, он некоторое время наблюдал за расходящимися кругами, как если бы рассчитывал, что портфель поплывет по течению, и, не дождавшись, с удовлетворенным видом отошел от парапета и направился к поджидавшей пролетке.
Неожиданно к ним подошел молодой человек, в котором филер без труда узнал копииста из Лувра Луи Дюбретона. Некоторое время они о чем-то бойко разговаривали, энергично жестикулируя. Оживленная беседа прерывалась иной раз громким смехом: было понятно, что повстречались старинные приятели и им есть что вспомнить. Потом втроем, устроившись на узких креслах пролетки, поторопили кучера в обратную дорогу.
Некоторое время Андре размышлял, не последовать ли дальше. Но, глянув на часы, распорядился:
– В сыскную полицию, любезнейший!
* * *
Дриу допоздна засиделся в своем кабинете. Вещественные улики, изъятые из квартиры Аполлинера, теперь стоявшие на его столе аккуратным рядком, заставляли задуматься. Отдельно, перетянутая бичевкой, лежала переписка с известным французским вором Марселем Габе, специализирующимся на музейных кражах. Представляясь крупным меценатом, тот разъезжал по лучшим музеям Европы и высматривал изделия, пользующиеся наибольшим спросом, после чего совершал кражу. Работал он строго по заказу, имея среди богатых и влиятельных людей обширную клиентуру. Так что не стоило удивляться тому, что до сих пор он находился на свободе. Марсель Габе даже не был ни разу пойман и как преуспевающий рантье проживал подле Версаля на процент от своих сбережений. Правда, он был склонен к риску, только так можно было воспринимать его появление в редакции «Пари-Журналь».
В одном из писем Аполлинер заказал Марселю Габе две египетские вотивные статуэтки для Пикассо, и в ответном письме, сейчас лежавшем на столе, вор давал тому подробный ответ, когда следует явиться за заказом. Так что этих писем будет вполне достаточно, чтобы упрятать господина Аполлинера на долгие годы. Завтра же следует провести обыск у художника Пабло Пикассо, будет ему урок за его невинные шалости в виде пальбы из пистолета.
В дверь негромко постучали. Инспектор Дриу посмотрел на часы – стрелка подбиралась к одиннадцати, – неужели в это время кто-то находится в здании?
– Войдите, – разрешил инспектор.
Дверь широко распахнулась и в кабинет вошел филер.
– Что-нибудь случилось, Андре? – удивился Дриу. – Я ждал тебя с докладом завтра утром.
– Кое-что произошло, господин инспектор. Аполлинер заехал к Пикассо, а оттуда на пролетке они поехали на набережную Сены. Некоторое время они о чем-то разговаривали, а потом Пикассо бросил в Сену портфель, набитый чем-то тяжелым.
– Почему ты решил, что «тяжелым»?
– Был сильный всплеск.
– Ты думаешь, он избавился от улик?
– Полагаю, что да.
Инспектор нахмурился. Этот Аполлинер оказался весьма расторопным малым. А ведь поначалу думалось, что, кроме вина и женщин, его ничего не интересует. Едва полицейские ушли, как он тотчас бросился предупреждать приятеля об опасности. Вряд ли обыск у Пикассо что-то даст.
– А что за портфель? – в задумчивости протянул инспектор.
– Портфель был старый, затертый и в краске. Но, видно, он им дорожил, я так подумал… Когда они возвращались к своей пролетке, то повстречали господина Луи Дюбретона. Потом они долго разговаривали и смеялись. Думаю, что они хорошие знакомцы.
Инспектор Дриу призадумался: ничто так не объединяет людей, как творчество и бедность. Весьма знаковые величины. Неудивительно, что они приятельствуют. У людей их круга много общего: выпивка, женщины. Вот разве что в связи с похищением «Моны Лизы» их дружба может принять неожиданный оборот.
– А это уже интересно. Мне нужно знать все об этом господине Луи Дюбретоне. Он меня заинтриговал.
Часть II. Где «Мона Лиза»?
Глава 17. 1482 год. Милан. Гроты любви, или прекрасная цецилия
Герцог Милана Лодовико Сфорца оказался мужчиной немногим за тридцать, с невероятно смуглой кожей, за что среди придворных получил нелестное прозвище Мавр. Одет он был в синее платье из сукна, затканного серебряными нитями; стоячий воротничок был закреплен тонкой пластинкой золота. На голове у герцога была черная шапочка с широким шлейфом, закрывающим шею. Лицо у Лодовико было слегка полноватым с прямым носом, лишенным какого бы то ни было аристократизма. Внешне он больше походил на удачливого булочника, нежели на правителя одного из могущественнейших и богатейших герцогств Италии.
Титул герцога он получил не сразу. После смерти отца и старшего брата он попытался стать регентом при своем племяннике – Джане Галеаццо, но его заговор был раскрыт и он с позором был изгнан из Милана. Деятельная натура Сфорца искала выхода, и вскоре ему удалось не только помириться с матерью наследника, Боной Савойской, но и отправить на плаху главного своего недоброжелателя – Чиччо Симонетту. После чего Сфорца добился желанного регентства, а от императора Священной Римской империи получил титула герцога, позволивший ему на законных основаниях узурпировать в Ломбардии власть. Затем он завязал тесные отношения с правителем Флоренции Лоренцо Медичи Великолепным, королем Неаполя Фердинандом Первым, Папой Римским Александром Шестым. Малолетний Джане Галеаццо политикой не интересовался, для него куда интереснее была охота и рыцарские турниры.
– Я получил ваше письмо, любезнейший…
– Леонардо, – подсказал художник.
– Леонардо, – милостиво улыбнулся герцог. – В нем вы рекомендуетесь как военный эксперт…
– Именно так, ваша светлость, – с готовностью отозвался Леонардо да Винчи. – Я сконструировал механические приспособления, которыми можно разрушать крепости или какие-нибудь другие каменные укрепления… Если они, конечно, не поставлены на скале… У меня есть чертежи мостов, легких и прочных, пригодных к переносу. Благодаря таким мостам можно в кратчайшие сроки преодолеть любую преграду, – с загоревшимися глазами принялся убеждать Леонардо. – Я могу создать катапульту, баллисту или всякую другую машину невероятной силы. Я могу сконструировать закрытые колесницы, безопасные и неприступные, которые своей артиллерией могут ворваться в строй противника, и не найдется людей, которые сумели бы им противостоять.
Лодовико Сфорца, явно скучая, слушал пылкую речь ученого, очевидно, не находя в ней ничего увлекательного. Кошка, прыгнувшая ему на колени, вызвала у него куда больший прилив оживления, нежели страстные речи Леонардо. Запустив в длинную белую шерстку толстые короткие пальцы, герцог принялся ее поглаживать.
– Все это, конечно же, очень увлекательно, любезный…
– Леонардо.
– …Леонардо. Но в ближайшее время я не намерен ни с кем воевать. У меня просто нет врагов! И вообще я человек очень миролюбивый. Герцогство мое тоже как никогда сильно, и я даже не вижу противника, кто бы отважился напасть на него.
Лодовико Сфорца начинала понемногу одолевать зевота, он уже сожалел, что согласился на аудиенцию. А ведь этого Леонардо ему представили как одного из лучших собеседников, но он говорит исключительно об изготовлении каких-то военных орудий. Да он просто кровожаден!
– Жизнь дана нам Господом для того, чтобы получать от нее удовольствие, а не тратить ее во взаимном истреблении.
Лодовико Сфорца скупо улыбнулся, он знал, о чем говорил. Милан с его толстыми крепостными стенами больше напоминал банковский сейф, где хранятся едва ли не лучшие красоты мира, созданные многими поколениями художников и ювелиров лишь затем, чтобы своей несравненной красотой услаждать взор и будоражить разум. В городе было все: прекрасные женщины и уродливые карлики, великие художники и никчемные бездари, ученые и астрономы, проходимцы всех мастей. В Милане было место для всех, вот только оно никак не находилось для самого Леонардо.
Герцог и сам был величайшим чародеем, невероятно жадным до разного рода развлечений, он организовывал невиданные доселе празднества, слава о которых уходила далеко за пределы Италии. Порой казалось, что в области забав для него не существовало границ и запретов. Потешая свое немалое самолюбие, он выписывал из Европы лучших художников для написания портретов его многочисленных любовниц; архитекторов для строительства великолепных дворцов; музыкантов для сочинения сонетов; механиков, способных сконструировать устройства для развлечения гостей во время пира.
И человек, сидевший перед ним, вряд ли был способен удивить его чем-то особенным, чего он еще не видел. Таких, как этот Леонардо, к его двору ежедневно приходят десятками и для него просто удача, что ему довелось переговорить с самим герцогом. Вот только своим везением воспользоваться он так и не сумел, – губы Сфорца капризно скривились.
Герцог скучал. Осталось как можно побыстрее спровадить военного эксперта с порога и заняться привычным для себя делом: приготовлением к празднеству. В этот раз гостей должно собраться особенно много, и важно, чтобы никто из приглашенных не остался равнодушным и уж тем более не заскучал.
– Боюсь, что при дворе вашим талантам не найдется места, – развел руками герцог. – Но уверен, что вы обязательно отыщите применение своим талантам в Милане. Город у нас большой и невероятно красивый, присмотритесь к нему, он вам понравится. Если что, можете обращаться ко мне, я всегда буду рад вам помочь, – завершил герцог аудиенцию.
– Спасибо за любезность, ваша светлость, – поднялся Леонардо да Винчи, взяв с пола зеленый суконный мешок. – Мне бы не хотелось вам более докучать.
– А что это у вас там? – с любопытством спросил герцог, указав пальцем на предмет, что Леонардо держал в руках.
– Это лютня…
– Лютня? – в голосе Лодовико Сфорца прозвучал интерес. – Разверните ее.
Развязав горловину, стянутую тонким шелковым шнуром, Леонардо извлек лютню.
– Взгляните, ваша светлость.
– Странно, я никогда не видел лютню такой формы, – все более удивляясь, произнес герцог.
– Лютни бывают разной формы, ваша светлость, – приподнял музыкальный инструмент Леонардо, продемонстрировав его герцогу со всех сторон. – А эту лютню я смастерил из конского черепа.
– Из черепа? – глаза герцога от изумления расширились.
– Для лютни главное подобрать подходящую форму, чтобы был красивый звук, и череп лошади – весьма подходящая конструкция. Внутри большая полость, и звуки оттого получаются гораздо басовитее и сильнее.
– Право, оригинально! Никогда не думал, что такое возможно! – произнес обескураженный герцог.
Все-таки Леонардо сумел его удивить.
– Уверяю вас, музыкальные инструменты бывают еще более затейливые.
– Разрешите взглянуть на вашу лютню?
Герцог проявил нешуточный интерес к поделке, что случалось с ним крайне редко.
Леонардо протянул лютню. Взяв инструмент, герцог с нескрываемым интересом принялся ее разглядывать. Струны, собранные в пять пар, были изготовлены из черных длинных конских волос, накрепко переплетенных между собой. Сам инструмент украшали два сильно загнутых бараньих рога, инкрустированных чеканным серебром. Нос лютни искусно декорирован в виде какой-то хищной сказочной птицы.
– Весьма занятно, никогда не держал в руках ничего подобного. Так этот инструмент может еще и играть?
– И очень даже превосходно, – скоромно отозвался Леонардо. – Уверяю вас, вы никогда не слышали столь высокого и выразительно звучания.
– Прошу вас, – протянул герцог лютню, – продемонстрируйте!
Леонардо да Винчи бережно взял в руки лютню. Уверенно провел сильными пальцами по натянутым струнам, вслушиваясь в гармонию звука, а потом затянул высоким чистым голосом песню.
Герцог слушал внимательно, его круглое лицо выражало удовольствие, а когда песня закончилась, он восторженно произнес:
– А вы, оказывается, очень хорошо поете, любезный Леонардо, да и в лошадях неплохо разбираетесь. Ха-ха-ха! Знаете, завтра у нас состоится карнавал с музыкальным представлением, так что я предлагаю вам стать придворным музыкантом.
– Спасибо, ваша светлость, я с радостью приму ваше предложение. К карнавалу я могу сделать маски, каких, уверен, вы не отыщете во всей Европе.
Герцог едва покачал головой:
– А вы, я вижу, умеете хвастать, дорогой мой Леонардо.
– Одна из этих масок у меня здесь, в мешке. Если желаете, я могу вам продемонстрировать.
– Извольте, любопытно взглянуть. Вижу, что вы умеете удивлять.
Леонардо вытащил из мешка разукрашенную маску с аккуратным носом и слегка выступающим подбородком. Внешне она чем-то напоминала самого Лодовико.
– Это мой подарок вам, ваша светлость, – протянул Леонардо маску.
– Благодарю…. Весьма любопытно, – повертел герцог в руках маску. – А что здесь за надпись?
– Здесь написано на древнегреческом: «Если ты дорожишь своей свободой, то не открывай, потому что мое лицо станет для тебя тюрьмой любви!»
– Ха-ха-ха! Занятно! В таком случае мне придется пересажать в темницу всех моих возлюбленных. А знаете, любезный Леонардо, возможно, это и будет для меня наилучшим выходом… Вижу, что вы не только хорошо разбираетесь в пушках, но и, что более важно, в маскарадах! Чего же вы не сказали о ваших главных талантах раньше?
– Мне думалось, что это не столь важно.
– Во дворце важно все! Надеюсь, что с вашим появлением наши развлечения станут еще более насыщенными.
* * *
Взяв Леонардо под локоток, Лука, придворный музыкант, повел его по аллее парка, усыпанной разноцветным гравием.
Дворцовый парк впечатлял с первого взгляда. В его основе была правильная геометрическая планировка, исходящая от центра, а далее, подобно солнечным лучам, разбегались прямые аллеи из постриженного тисового дерева. Разбитый на трех уровнях сад казался невероятно объемным, а деревья, постриженные в геометрические фигуры, выглядели игрушечными. Через кипарисы, выстроившиеся в ровный ряд, в перспективе открывался большой пруд, в котором плавали лебеди, а лабиринты, построенные из самшитовых кустов, были столь сложны, что неподготовленный гость мог проплутать в них ни один час.
– Как вам дворец? – посмотрел Лука на Леонардо.
– Он великолепен!
– Миланский двор едва ли не один из лучших в Европе, мой друг, а когда к власти пришел Лодовико Сфорца, так он сделался во сто крат краше! Здесь все подчинено удовольствиям и развлечениям. Здесь отцы продают своих дочерей, братья – сестер, а мужья – жен! Здесь абсолютно нет никаких запретов. Все покупается и все продается. Герцог содержит целую армию слуг, поваров, конюхов. А во время бала здесь поет фламандский хор, лучший в Европе. Сюда стекаются маги и астрологи всех мастей. У герцога имеется личный астролог, без совета которого он не делает ни шагу.