Preface
I fear that Mr. Sherlock Holmes may become like one of those popular tenors who, having outlived their time, are still tempted to make repeated farewell bows to their indulgent audiences. This must cease and he must go the way of all flesh, material or imaginary. One likes to think that there is some fantastic limbo for the children of imagination, some strange, impossible place where the beaux of Fielding may still make love to the belles of Richardson, where Scott’s heroes still may strut, Dickens’s delightful Cockneys still raise a laugh, and Thackeray’s worldlings continue to carry on their reprehensible careers. Perhaps in some humble corner of such a Valhalla, Sherlock and his Watson may for a time find a place, while some more astute sleuth with some even less astute comrade may fill the stage which they have vacated.
His career has been a long one—though it is possible to exaggerate it; decrepit gentlemen who approach me and declare that his adventures formed the reading of their boyhood do not meet the response from me which they seem to expect. One is not anxious to have one’s personal dates handled so unkindly. As a matter of cold fact, Holmes made his debut in A Study in Scarlet and in The Sign of Four, two small booklets which appeared between 1887 and 1889. It was in 1891 that ‘A Scandal in Bohemia,’ the first of the long series of short stories, appeared in The Strand Magazine. The public seemed appreciative and desirous of more, so that from that date, thirty-nine years ago, they have been produced in a broken series which now contains no fewer than fifty-six stories, republished in The Adventures, The Memoirs, The Return, and His Last Bow, and there remain these twelve published during the last few years which are here produced under the title of The Case-Book of Sherlock Holmes. He began his adventures in the very heart of the later Victorian era, carried it through the all-too-short reign of Edward, and has managed to hold his own little niche even in these feverish days. Thus it would be true to say that those who first read of him, as young men, have lived to see their own grown-up children following the same adventures in the same magazine. It is a striking example of the patience and loyalty of the British public.
I had fully determined at the conclusion of The Memoirs to bring Holmes to an end, as I felt that my literary energies should not be directed too much into one channel. That pale, clear-cut face and loose-limbed figure were taking up an undue share of my imagination. I did the deed, but fortunately no coroner had pronounced upon the remains, and so, after a long interval, it was not difficult for me to respond to the flattering demand and to explain my rash act away. I have never regretted it, for I have not in actual practice found that these lighter sketches have prevented me from exploring and finding my limitations in such varied branches of literature as history, poetry, historical novels, psychic research, and the drama. Had Holmes never existed I could not have done more, though he may perhaps have stood a little in the way of the recognition of my more serious literary work.
And so, reader, farewell to Sherlock Holmes! I thank you for your past constancy, and can but hope that some return has been made in the shape of that distraction from the worries of life and stimulating change of thought which can only be found in the fairy kingdom of romance.
Полковник Дэймри со смехом всплеснул руками, затянутыми в лайковые перчатки.
— Все-то вам известно, мистер Холмс! Чудеса, да и только! Значит, вы уже составили о нем мнение как об убийце?
— В интересах дела я внимательно слежу за уголовной хроникой Континента. Кто же усомнится в виновности этого человека, ознакомившись с отчетом о пражских событиях? Его спасла чисто формальная юридическая зацепка да еще подозрительная смерть одного из свидетелей. А так называемый «несчастный случай» на Шплюгенском перевале? Он убил свою жену, я так же уверен в этом, как если бы видел все собственными глазами. О его приезде в Англию мне тоже известно, и я предчувствовал, что рано или поздно он загрузит меня какой-нибудь работенкой! Ну-с, что же натворит барон Грюнер? Не думаю, чтобы речь шла о той давней трагедии, вновь выплывшей на свет.
— Нет, дело гораздо серьезнее. Воздать за преступление, конечно, важно, однако куда важнее предотвратить его. Это ужасно, мистер Холмс: видеть, как прямо на глазах готовится зверское злодеяние, со всей ясностью сознавать, к чему оно приведет, и не иметь при этом ни малейшей возможности отвести беду. Дано ли человеку оказаться в более тяжелом положении?
— Вероятно, нет.
— Значит, вы с сочувствием отнесетесь к клиенту, в интересах которого я действую.
— Я не думал, что вы — лишь посредник. Кто же главное действующее лицо?
— Мистер Холмс, я вынужден просить вас не настаивать на ответе. Для меня крайне важно иметь возможность заверить этого человека, что его сиятельное имя ни в коем случае не будет упомянуто в связи с делом. Им движут в высшей степени достойные, рыцарские побуждения, но он предпочел бы не открываться. Излишне говорить, господа, что ваши гонорары гарантированы и что вам предоставляется полная свобода действий. А имя клиента, я уверен, не имеет большого значения, не правда ли?
— Мне очень жаль, — ответил Холмс, — но я привык иметь в деле только одну тайну. Две чреваты слишком большой путаницей. Боюсь, сэр Джеймс, что мне придется отказаться от каких бы то ни было действий.
Наш посетитель очень смутился. На его крупное подвижное лицо легла тень досады и разочарования.
— Вряд ли вы сознаете, к чему приведет ваш отказ, мистер Холмс, — сказал он. — Вы ставите меня в крайне затруднительное положение, поскольку я уверен, что вы с гордостью возьметесь за дело, если я изложу вам факты, и в то же время обещание, которое я дал, не позволяет мне открыться до конца. Разрешите, по крайней мере, рассказать вам то, что я могу рассказать.
— Разумеется, если при этом я не беру на себя никаких обязательств.
— Само собой. Начнем с того, что вы, конечно же, наслышаны о генерале де Мервиле.
— Прославившем себя под Хайбером? Да, я слышал о нем.
— У него есть дочь, Виолетта де Мервиль, юная, богатая, красивая, образованная. Женщина изумительная во всех отношениях. Вот ее-то, милую, простодушную девочку, мы и хотим вырвать из лап изверга.
— Значит, барон Грюнер имеет над ней какую-то власть?
— Самую сильную власть, какую только может иметь над женщиной, — власть любви. Как вы, вероятно, слышали, этот человек необычайно хорош собой. Манеры его обворожительны, голос нежен. Да еще этот налет романтической таинственности, который так привлекает женщин… Говорят, что перед ним не устоит ни одна из них, и он пользуется этим обстоятельством с большой выгодой для себя.
— Но как могло случиться, что такой человек вдруг познакомился с дамой, занимающей столь высокое положение в обществе, с мисс Виолеттой де Мервиль?
— Это произошло во время прогулки на яхте по Средиземному морю. В компанию вошли лишь избранные. Они сами оплатили поездку. Устроители слишком поздно осознали истинную сущность барона. Этот злодей начал увиваться за дамой и так преуспел, что окончательно и бесповоротно пленил ее сердце. Сказать, что она его любит, — значит почти ничего не сказать. Она сходит по нему с ума, она бредит им. Для нее на нем весь свет клином сошелся. Попробуйте при ней сказать о нем хоть одно дурное слово! Чего мы только не делали, чтобы излечить ее от этого безумия, — все впустую. Короче говоря, через месяц она собирается выйти за него замуж, и трудно сказать, как удержать ее от этого шага: она совершеннолетняя и обладает железной волей.
— Ей известно об австрийском происшествии?
— Хитрая бестия! Он рассказал ей обо всех гнусных скандалах, в которых был замешан в прошлом и которые стали достоянием гласности, причем в рассказах этих он неизменно выставлял себя невинным мучеником. Она безоговорочно приняла его версии и не желает слушать ничего другого.
— Боже мой! Однако вы невольно выдали нам имя вашего клиента. Это, конечно же, генерал де Мервиль.
Наш гость заерзал на стуле.
— Я мог бы обмануть вас, сказав, что это так, мистер Холмс. Но ведь это было бы ложью. Де Мервиль — сломленный человек. Некогда крепкий солдат теперь полностью деморализован, и всему виной самообладание, которое ни разу не изменило ему на поле брани, и превратился в немощного трясущегося старца, совершенно неспособного противостоять натиску такого сильного и блистательного мошенника, как этот австриец. Так или иначе, мой клиент — старый друг генерала, долгие годы близко знавший его, по-отечески заботившийся о девушке еще в те времена, когда она носила короткие платьица. Видеть, как дело движется к трагической развязке, и не попытаться предотвратить ее — это выше его сил. Предложение призвать на помощь вас исходило от моего клиента, ибо задействовать Скотленд-Ярд невозможно. Однако клиент никоим образом не должен быть лично причастен к делу — это, как я уже говорил, непременное условие. Я не сомневаюсь, мистер Холмс, что при ваших огромных возможностях вы с легкостью узнаете, кто он. Хотя бы проследив за мной. Но я прошу вас как честного человека воздержаться от такого рода действий и не нарушать его инкогнито.
Холмс капризно усмехнулся.
— Думается, я могу твердо обещать вам это, — ответил он. — Добавлю также, что ваше дело заинтересовало меня, и я готов им заняться. Как мне держать с вами связь?
— В Карлтон-клаб скажут, где я. В экстренных случаях звоните по домашнему телефону XX.31.
Холмс записал номер. Он сидел, положив на колени раскрытую записную книжку и продолжая улыбаться.
— Назовите, пожалуйста, теперешний адрес барона.
— Вернон-Лодж, возле Кингстона. Дом большой. Барон нажился на каких-то довольно темных махинациях. Теперь он богач, и это, естественно, превращает его в еще более опасного противника.
— А сейчас он дома?
— Да.
— Не могли бы вы сообщить мне еще какие-нибудь сведения об этом человеке вдобавок к уже сказанному?
— Вкусы у него дорогостоящие. Любитель лошадей. Одно время участвовал в поло в Хэрлингеме, но был вынужден бросить это дело, когда поднялась шумиха вокруг пражских событий. Собирает книги и картины. Довольно артистичная натура. Кажется, барон слывет признанным знатоком китайской керамики и написал о ней книгу.
— Разносторонний ум, — заметил Холмс. — Этим отличаются все незаурядные преступники. Мой старинный приятель Чарли Пейс виртуозно играл на скрипке. Уэйнрайт был неплохим художником. Могу привести множество других примеров… Итак, сэр Джеймс, передайте вашему клиенту, что я намерен обратить внимание на барона Грюнера. Это все, что я могу вам сказать. У меня есть кое-какие источники информации, и я осмелюсь утверждать, что мы сумеем внести ясность в это дело.
После ухода нашего гостя Холмс долго просидел в глубокой задумчивости. Мне даже показалось, что он забыл о моем присутствии. Но вот он наконец очнулся и словно спустился на землю.
— Ну-с, Уотсон, ваши соображения? — спросил он.
— По-моему, вы должны повидаться с юной леди лично.
— Мой дорогой Уотсон, если ее не может поколебать вид несчастного сломленного отца, то каким образом мне, постороннему человеку, удастся переубедить ее? И все же в вашем предложении кое-что есть. Если, конечно, другие меры ни к чему не приведут. Однако мне кажется, что начинать нам следует с другого бока. Думается, Шинвел Джонсон мог бы нам помочь.