В общем, Альрик был великолепен не только благодаря внешней привлекательности, но и выдающемуся внутреннему содержанию. Хромота его правой ноги обесцвечивалась и терялась на фоне королевского величия, с коим он вел занятие. Приглядевшись внимательнее, я заметила, что шрам на лице мужчины не тянулся узкой полосой, а являлся своеобразной границей, отделяющей здоровую кожу от бугристой и розовой, уходящей к линии волос и скрывающейся под стрижкой.
Однако красота красотой, а занятие никто не отменял. Студенты вразнобой поздоровались с преподавателем, и терзания начались.
Темой сегодняшнего коллоквиума стала символьная механика вис-предметов или так называемых улучшенных вещей. Данная область науки в настоящее время развивалась семимильными шагами, будучи перспективным направлением висорики. Суть состояла в изменении свойств неживых предметов с помощью символов, вводимых в их структуру.
Тон занятию задал Альрик, рассказав о современных аналогах предметов сказочного фольклора: шапки-невидимки, сапог-скороходов, нескончаемого горшочка с кашей. Последний пример напомнил мне о спрятанной в общежитии фляжке коньяка, поэтому я изо всех сил напрягла внимание, стараясь вслушиваться в доклады выступавших. Но то ли сегодня был неудачный день, то ли квелое настроение, а нюансы символьной механики не запомнились абсолютно.
Следующим выступил невысокий темноволосый студент, который рассказал о проблемах, возникших при разработке учеными опытной модели неразмениваемого висора. Я слушала вполуха. Гораздо больше меня поразили густые брови парня, нависавшие над глазами широкой черной линией.
Затем взяла слово бойкая смуглая девушка с тысячью мелких косичек и просветила о результатах своей исследовательской работы по изучению времени действия улучшенных вещей.
Участвующие в обсуждении студенты выглядели такими умными-разумными и подкованными в области символистики, что мне стало неловко за свою патологическую необучаемость. Даже Мэл рассказал о чудо-линзе, передающейся в его семье из поколения в поколение. Выпуклая сторона линзы работала как микроскоп, через который можно было разглядеть структуру любого предмета вплоть до межмолекулярных связей.
— Я имел дело с похожими уникальностями, поэтому не удивлен, — ответил профессор, выслушав доклад Мелёшина. — Не сомневаюсь, что в вашей семье хранится немало любопытных вещиц, поскольку ваша фамилия часто упоминается в каталогах известных реликвий.
Мэл почему-то не возгордился, услышав завуалированный комплимент, а нахмурился. Эльзушка с новым интересом посмотрела на соседа.
По ходу занятия Альрик вовлекал в обсуждение и тех, кто предпочитал отмалчиваться, задавая вопросы, однако я отвечала невпопад, а иногда вообще рассеянно пропускала мимо ушей.
— А вы, Папена, — вдруг обратился ко мне профессор, — можете привести примеры улучшенных вещей, когда-либо попадавших в ваши руки, и объяснить общие принципы их работы?
Взгляды присутствующих настроились в мою сторону, и я засмущалась. О чем рассказать? О сумке, сопровождающей меня во всех жизненных перипетиях и давно утратившей способность вмещать в себя большие объемы, равно как легкость и компактность? Или о купленных на распродаже тапочках и пижамных штанах — уютных и комфортных и в сложенном состоянии умещавшихся в сумке в виде тонюсенького рулончика. Я любила их и гордилась ценным приобретением.
О чем я могла рассказать висоратам, взирающим на меня с любопытством? Не о фляжке же!
— У меня улучшенная куртка, — начала неуверенно.
Эльза прыснула в кулачок и прокомментировала громким шепотом:
— Неужели линялый бобрик был когда-то улучшенным?
— Штице, вам слова не давали, — осадил студентку Альрик. — Продолжайте.
— Куртка с терморегуляцией, — выдавливала я из себя по фразе, словно отсталая двоечница.
— И? — тянул меня препод.
— В нити подклада вплетена сетка символов.
— И?
— Она обеспечивает комфортную температуру.
Не буду же уточнять, что куртка давно износилась, и заявленная в ней идеальная терморегуляция организма сгорела синим пламенем.
Альрик выслушал вымученные умозаключения с серьезным видом. Мэл непонятно чему улыбался, катая перо по тетрадке.
— Смотри не употей в комфорте, — опять высказалась Эльза. — А то пованивает на весь кабинет.
Мелёшин сказал что-то девице, отчего она вспыхнула и в замешательстве сникла. Мне-то какое дело до их разборок? Однако Мэл обещал, что египетская плясунья не будет зубоскалить, а она опять принялась за своё.
Ближе к окончанию занятия профессор вынес резолюцию:
— Ознакомившись с уровнем подготовленных докладов, я пришел к выводу, что некоторым из вас полезно побывать на дополнительных занятиях, чтобы подготовиться к предстоящему экзамену. Таковых учащихся в вашей подгруппе наблюдается…
И преподаватель зачитал три фамилии, в том числе и мою.
— Участие в дополнительных занятиях — дело добровольное. Можно отказаться, но сдадите ли вы с уверенностью предстоящий экзамен?
Двое парней, чьи фамилии озвучили, ответили согласием, и я, вздохнув, тоже кивнула. В конце концов, Альрик мог попросту не принимать участие в судьбе отстающих и завалить нас на экзамене со спокойной совестью. Ну, а то, что я и преподаватель находились в небольшой конфронтации, делу не мешало. Строгость иногда бывает полезной.
А иногда и вредной, — подумала, когда мужчина положил передо мной листок с перечнем вопросов, ответы на которые предстояло отыскать к первому дополнительному занятию, а именно к завтрашнему дню, поскольку Альрик предупредил:
— Занятия будут проходить по вторникам и четвергам с двадцати ноль-ноль, по субботам — после большого перерыва.
Я взгрустнула. Плакал наш поход с Петей в его замечательную кузню, а стало быть, изменялся и распорядок сегодняшнего вечера. Следовало внепланово идти в библиотеку, чтобы до её закрытия выполнить указания великолепного Альрика, а маету с экспроприированными учебниками сдвинуть на бессонную ночь. Ох, и подсобил профессор с выводом о моей тупости!
Пока я наскоро переписывала в тетрадь вопросы, Мэл, откинувшись на стуле, поинтересовался у преподавателя:
— А не наблюдается ли в нашем институте тенденция к избранности?
Я замерла, перестав писать.
— Если вы считаете избранностью элементарное незнание основных аксиом символистики, могу посочувствовать вашему логическому мышлению, — ответил холодно Альрик.
Я снова закарябала строчки.
— Значит, любой желающий может прийти на дополнительные занятия? — продолжал допытываться Мэл.
— Вам, Мелёшин, рекомендую усилить свои слабые стороны по другим предметам. Поскольку вы свободно ориентируетесь в символистике в объеме знаний третьего курса, не вижу необходимости отнимать ваше свободное время.
Мэл некоторое время буравил взглядом преподавателя, а потом посмотрел в мою сторону. У меня даже почерк закривился: буквы так и попадали на линеечку. Ясно, что Мелёшин разозлился, но почему?
После звонка, в опустевшем кабинете, Мэл, собирая сумку, поинтересовался:
— Когда будешь возвращать книги?
Отрывистость слов и резкость тона не оставляли сомнений в том, что он сердился.
— Мне вчера не хватило времени. Сегодня еще подержу. А ты уже сделал?
— Уже сделал, — сказал Мелёшин, сцепив зубы. — Значит, теперь будешь ублажать препода?
— В каком смысле? — оторопела я.
— Сегодня помчишься в библиотеку, а завтра на задних лапках принесешь ответы.
— Тебе-то какое дело? Тебя похвалили, а мне предстоит три раза в неделю ходить на допы, дотягивать уровень знаний до средней планки.
— Похоже, ко всему прочему ты еще и хорошая актриска, — скривился Мэл. — Изобразила тупоумие, чтобы получить местечко бод боком у символистика и щеголять перед ним коленками.
Сдались ему мои коленки. И вообще, чего пристал? Хочет, чтобы я встала в гордую позу и плюнула на предложение преподавателя? У меня не тот фасон, чтобы жить по собственным правилам.
— Ты, что ли, будешь учить меня вместо Альрика? — спросила, впрочем, заранее зная ответ.
— Причем здесь я? — удивился Мэл.
— Притом. Коли велено ходить на занятия — значит, буду ходить. Ты перед экзаменами будешь посвистывать, а мне каждая оценка достается потом и кровью. Насчет учебников сообщу завтра утром.
— Звони минут за сорок до занятий, чтобы я успел забросить книги в машину, — предупредил он недовольным тоном и спросил: — Кстати, почему ты завела разговор про куртку, а о духах не сказала.
— О каких духах?
— Которые меняются под настроение. От тебя с утра пахло ванилью, на обеде… — он замялся, — горьким шоколадом, а сейчас осенью.
— Разве осень пахнет? — растерялась я.
— Еще как, — усмехнулся Мэл. — Моя сестра пользуется такими же духами, правда, с современными запахами.
Вскинув сумку на плечо, он обронил в дверях:
— Я тебя предупреждал насчет символистика. Не шути с ним.
Какие могут быть шутки? Не было печали встречаться с надменным профессором, теперь придется смотреть ему в глаза по два раза на дню.
Из всего услышанного я сделала вывод, что многочисленное Мелёшинское семейство имеет страсть к накопительству реликвий, что у самого Мэла своеобразное обоняние, и что пустой флакончик из-под духов, валяющийся на подоконнике в швабровке, оказался не так прост. А ведь сперва я хотела выбросить его.
Но в целом так и не уяснила, чего Мэл от меня добивался. Ясно же дал понять — мы как в море корабли. Еще бы успеть вовремя сменить курс, чтобы не столкнуться носами и не зацепиться гребными винтами.
У двери в библиотеку я наткнулась на Петю Рябушкина, выходившего с двумя парнями. Они ушли вперед, а Петя затормозил.
— Поздравь меня! — сказал с ходу. — Пятерка за семинар, и сданный экзамен в кармане.
— Молодец! Я в тебя верила, — похвалила парня, а про себя позавидовала: мне бы тоже так хотелось. Но, увы, кому-то природой даны усердие и способности, а кому-то хоть кол на голове теши — ума не прибавится.
— Петя, наверное, у нас не получится сходить в кузню.
— Почему? — расстроился он.
— Меня сегодня Альрик атаковал. Собрал группу из самых тупых студентов и теперь три раза в неделю будет заострять. Завтра после обеда как раз первое занятие. Вот прибежала выполнять его задание.
— Ну, ты на себя наговариваешь, — засмеялся парень. — Я же вижу, что ходишь и много читаешь, готовишься. Эва, я бы посидел с тобой, да на тренировку спешу. Не обидишься?
— Нет, конечно, — заверила и даже подтолкнула его.
— При случае договоримся заново, ладно? — закричал Петя на ходу, убегая.
Спасибо профессору и его заботе о моих знаниях, — думала я недовольно, вышагивая по коридору. В восемь часов вечера Бабетта Самуиловна благополучно вытолкала всех из библиотеки, чтобы, не торопясь, в одиночестве накрасить губки и припудрить носик.
Из-за неожиданно свалившихся на голову дополнительных занятий мои планы рухнули как карточный домик, и теперь придется полночи корпеть над учебниками. Хорошо, что завтра будет, чем размахивать перед носом великого Альрика. Правда, половину ответов я писала второпях, сокращая слова и фразы, но в целом можно погордиться собой, а мелочи в виде: "В уск. сл. пр. вз. симв. неодн. пр." пусть останутся мелочами. Зато все вопросы честно обведены кружочками.
Посидев на подоконнике в северном коридоре, я съела два пирожка с курагой, прихваченных после обеда. С высоты четвертого этажа открывался вид на скоростную трассу, проходящую наискосок от территории института. Далекие огни, растянутые яркой цепочкой вдоль дороги, горели праздничной гирляндой в черноте неба, сливаясь вдали пятном. У каждого из нас свой путь, — вспомнила слова, сказанные днем. И пусть моя дорога не так светла и накатана, я иду по ней с надеждой и верой в лучшее.
Завернув за угол, я столкнулась нос к носу с Касторским и его командой. Он, видимо, тоже не ожидал меня увидеть и начал озираться по сторонам.
Самое лучшее решение — развернуться и бежать без оглядки, но момент был упущен. Я поняла это, когда староста схватил меня за плечо и толкнул к стене:
— Постой-ка, цыпа. Не так быстро. Не успела поздороваться, а уже уходишь.
Это могла быть 23 глава
Касторский снял свою сумку с плеча и поставил у ног. Уперся ладонями в стену по обе стороны от меня. Я сглотнула, а он приблизил лицо к моему уху и сказал:
— Хотела сбежать? Думаешь легко отделаться, Мелёшинская подстилка? Весь институт знает, чем вы с ним занимаетесь.
— Ошибаешься, — ответила я срывающимся голосом. — Промой глаза и прочисти уши.
Староста засмеялся и обратился к одному из дружков:
— Слышал? Козявка зубоскалит!
А потом со всего размаху ударил. От боли потемнело в глазах, и, охнув, я села на пол, схватившись за щеку. С правой половины лица будто кожу содрали. Касторский рывком стянул с моего плеча сумку и швырнул одному из мордоворотов.
— Отдай! — закричала, я пытаясь подняться.
— Ох, бедняжечка, — пригвоздил меня к полу староста, опустив руку на плечо. — Не хватило румянчика? Захотела еще для симметрии?
Бугай открыл сумку, вытащил пачку со схемами и планами этажей, данную Стопятнадцатым, и передал предводителю. Тот поизучал и, наклонившись ко мне, помахал перед носом:
— Для чего они тебе, шмакодявка? Боишься заблудиться?
— Не трогай, — процедила я, глядя исподлобья.
— А то что? Что мне сделаешь? — куражился староста. — Нету твоего защитничка, трахает свою телку, пока предков нет дома.
Сунул листы со схемами дружку слева, и тот принялся методично их рвать. Первый громила порылся в сумке, достал рулончик оставшихся талонов, полтора висора мелочью и фотографию из кармашка. Передал их Касторскому, а потом перевернул сумку и протряс ее. Тетради вывалились и разлетелись по полу.
— Ой, сиротинушка, — засюсюкал староста, подбрасывая монетки в ладони. — Это все, что у тебя осталось на хлебушек?
Схватил меня за волосы и, оттянув голову, прошипел:
— Где остальные деньги, дрянь? Не поверю, что ходишь без бабла.
— Н-нету больше, — выдавила я с трудом. От боли в глазах выступили слезы. — Это всё, что есть.
— Шлюха! — он ткнул меня головой вперед и с силой швырнул монетки о стену. Те, отскочив, раскатились в разные стороны. — Плохо выпрашиваешь. У тебя под носом ходит набитый кошелек, а ты, дура, не умеешь тянуть из него деньги.
Зубы стучали, я испугалась как никогда. Касторский словно сошел с ума, дорвавшись до власти. Он медленно и демонстративно порвал оранжево-черные квадратики и взял фотографию за уголок.
— Кто у нас здесь такой красивенький? — Присев на корточки передо мной, поводил черно-белым кусочком. — Это твоя мамочка, да? Нежно любимая мамулечка?
— Не смей! Попробуй только! — рванулась я, но он с силой оттолкнул.
Староста нарочито неторопливо разорвал фотографию, сложил половинки и порвал их, потом повторил еще раз и красивым жестом подбросил обрывки вверх, словно конфетти.
— Пфык — и все! — завершил представление жестом фокусника. — А ты боялась.
Я бросилась на него и вцепилась в волосы, царапаясь.
— Скотина! — ожесточенно боролась с Касторским, а глаза застлала пелена слез. Хотя сделанного старостой не возвратить, озлобленность накрыла меня с головой.
Касторский заорал, и один из дружков оторвал меня, швырнув в темный угол.
— Ну, сейчас ты отработаешь, мразь! — зашипел староста. — На всю жизнь запомнишь, кто твой бог и господин.
На его скуле алели царапины. Поедая меня садистским взглядом, Касторский потер запястье и, наступая, начал закручивать знакомую воронку.
Я затравленно озиралась, отползая от него. Из головы вылетели все разученные заклинания. Как спастись? Нужно быть смелой, а не какой-то жалкой крыской! В фильмах в последний момент обязательно наступает озарение, и находится выход, или, на худой конец, появляется долгожданный спаситель. Где же он?