Вокруг не было ни души, так что, решив пропустить бродягу вперёд, я отошёл на обочину, ступил на бугорок и, сделав вид, будто вглядываюсь в контуры деревенских строений, стал ждать, пока он не пройдёт мимо. Тот не сдвинулся с места. Раздосадованный столь упрямым преследованием, я резко обернулся, заглянул ему в лицо и… расхохотался, забыв о своих опасениях.
– Неужто это ты, Джемми? Жив-здоров – как, впрочем, и я! Первый знакомый, которого я тут встретил…
«Первый – и изменившийся явно к худшему», – пришлось добавить мне мысленно. Неужели это бледное тощее существо и есть тот крепкий зажиточный фермер, с которым я распрощался пять лет назад? Плохи же были последние его урожаи… Впрочем, более всего поразила меня какая-то нервная пугливость во взгляде; для прежнего Джемми она была совершенно нехарактерна.
– Ты никак захворал, старина? Может быть, я помогу тебе стать на ноги? Имей в виду: сегодня у тебя в Англии стало на одного друга больше вчерашнего!
Моё приветствие, судя по всему, совершенно его ошеломило.
– Мастер Фрэнк, – едва слышно проговорил он срывающимся голосом.
С раннего детства мы были закадычными друзьями и оставались хорошими приятелями, когда я в свои двадцать два года отбыл в Штаты.
– Пожмём же руки! – воскликнул я, хватая ладонь, которую он не осмеливался мне протянуть. – Пойдём, и ты обо всех мне расскажешь: о пасторе, о старом скряге Гловере и его шалопае-племяннике. А как поживает очаровательная Роз Эванс, за которой все вы тут, когда я уезжал, ухаживали, не оставляя мне ни малейшего шанса?
Я осёкся. Лицо Джема сделалось мертвенно-бледным, черты его исказились. Я вспомнил, что мой друг всегда отличался вспыльчивостью, из-за чего и получил в школе прозвище Король-Тигр. Как-то в детстве я вызвал Джема на драку, и памятку о той своей оплошности до сих пор ношу на плече.
– Чёрт побери, ты в своём уме? – воскликнул он. – Как ты смеешь говорить мне такое?
– Это ты, кажется, не в себе, – отвечал я. – Странно же ты приветствуешь возвращение старого друга.
– Так ты ни о чём не знаешь? – хмуро проговорил он, вызывающе смерив меня косым взглядом.
– О чём это? Мама не делится со мной местными новостями. Давай же, сам расскажи обо всём.
Он яростно оттолкнул мою ладонь. Это снова был Король-Тигр. Будто забыв обо мне на минуту, он взошёл на насыпь и устремил сквозь листву напряжённый взгляд – туда, где виднелись крытая красной черепицей церковь, остроконечная крыша школы и эверсфолдские амбары.
– Чёрт меня надоумил снова вернуться в родные места! Зачем? Разве что перерезать тут себе горло, чтобы покончить с этим уже навсегда?
– Джемми, в чём дело? – вскричал я, обеспокоившись не на шутку. – Скажи мне, и, клянусь, я помогу тебе всё уладить.
– Там всё расскажут. А уладить тут ничего не сможет уже ни один человек на свете.
– Послушай, дружище, – снова начал я, теряясь в догадках, – похоже, у тебя неприятности; какие – этого мне, может быть, знать пока и не обязательно. Но если кошелёк или просто дружеская рука способна тебе как-то помочь, счастлив буду предложить и то и другое! Сейчас дела у меня идут прекрасно, но я знаю: чуть переменись фортуна, и ты ответишь мне тем же. Auld lang syne[15] – вот наш с тобой сегодняшний девиз!
На мгновение лицо Джемми вновь просветлело, но он быстро взял себя в руки.
– Чтобы добраться до места, денег мне хватит, – последовал резкий ответ.
– Где же оно, это место?
– В копях Колорадо. «Камбрия» отчаливает сегодня вечером, и я вместе с ней. Живой или мёртвый, Джемми Кинг никогда уже вас тут не потревожит.
С этими словами он повернулся, бросился прочь и секундой позже скрылся за поворотом.
Вне себя от изумления и мучительной душевной боли, я продолжил свой путь. Но по мере приближения к дому радость затмила все прочие чувства, и несколько минут спустя я совершенно забылся в объятиях матери, которую, к счастью, изменения коснулись меньше всего.
Читатель легко представит себе этот сбивчивый, жадный обмен расспросами, за которым пролетели первые часы. Лишь после обеда, погрузившись в состояние ленивого блаженства, что наступает обычно после десерта, когда стихает звон посуды и исчезают слуги, я вновь вернулся мыслями к странной встрече.
– Кстати, мама, по пути сюда я встретил Джемми Кинга.
Я и предположить не мог, что человек за столь короткий срок способен так измениться.
Сообщение это привело маму – по природе своей, привычкам и убеждениям человека в высшей степени умиротворённого – в состояние величайшего возбуждения. Даже ленточки и кружева на чепчике её взволнованно затрепетали.
– Джеймс Кинг здесь? – воскликнула она.
– Да, мы встретились на Шутерс-Хилл. А что такое с ним приключилось?
– На Шутерс-Хилл? Значит, его выпустили. Боже милостивый, как это неблагоразумно!
– Выпустили откуда? – спросил я озадаченно. – Он что, побывал в сумасшедшем доме?
– В Дартмурской тюрьме, – последовал мрачный ответ.
– Джемми Кинг?! – Я даже вскочил с места во гневе. – Ты шутишь. Но за что?
– Сущая безделица: человека чуть не прикончил, – ответила она.
Плечо моё отозвалось резкой болью. Я получил ещё один ответ, но готов теперь был поклясться, что жертва Джема заслужила свою участь.
– Довели же его, должно быть. Кто этот человек?
– Несчастный Мик Гловер, племянник старого Сэмпсона.
– Мик всегда был чертовски дерзок. – Я готов был защищать приятеля до последнего, на какое бы злодеяние ни толкнула его злая судьба. Мама, естественно, тут же осудила эту мою к нему снисходительность.
– Дорогой Фрэнк, сразу видно, что ты вернулся из страны, знающей один закон – Линча, где суд вершат кинжалом да кольтом. Если кто-то и испытывает твоё терпение, это ещё не повод для того, чтобы подстеречь его в чистом поле и избить до беспамятства.
– Мик, наверное, очень его разозлил. – Видя, что мама начинает выходить из себя, я поспешно добавил: – Всё так неожиданно. Трудно даже свыкнуться с этой мыслью. Ты же знаешь, мы с Джемми Кингом были как братья. Из-за чего же они поссорились?
– Разумеется, из-за этой глупой красотки Роз Эванс, – вздохнула она, и я стал понемногу догадываться о том, что произошло.
Ещё до моего отъезда в деревне стали поговаривать о том, что фермер Кинг и дочь кузнеца Эванса питают друг к другу весьма нежные чувства. Но красавец-повеса Мик легко мог перейти дорогу любому местному кавалеру. Нрава он был совершенно дикого, однако все без исключения женщины, независимо от возраста и происхождения, предпочитали сквозь пальцы смотреть на его проказы, виня во всём – кто торгашей, у которых Мик вымогал деньги, кто дядюшку, в которого племянничек всосался пиявкой, кто девушек, чьё доброе имя он успел уже опорочить, – одним словом, кого угодно, кроме истинного виновника всех бед.
– Узнав о том, что юный Гловер ухаживает за Роз, Кинг сообщил об этом Эвансу, и тот запретил дочери встречаться с Миком, – продолжила мать. – Тот взвился как укушенный и в «Сверчках» позволил себе в адрес девушки несколько не слишком уважительных замечаний. Началась перепалка – пришлось вмешаться хозяину заведения. Кинг ушёл взбешённый, пообещав прикончить Мика, как только тот попадётся ему на пути. Мик, не вняв советам приятелей, бесстрашно отправился домой без провожатых. Стояла светлая лунная ночь. Соперник подстерёг его у старого каштана на поле Элмера, избил до беспамятства и ушёл, оставив несчастного умирать. Это была подлая месть: Мик ведь совсем не умел драться.
– Джем был, наверное, очень нетрезв. – Универсальное английское оправдание я приберёг напоследок.
– Да, как тот каменотёс, что убивает жену. Кинг полагал, будто заткнул врагу рот навеки и может быть спокоен. Но Мик выжил и дал показания против своего без пяти минут убийцы.
Оставив надежду оправдать преступника, я накинулся на его жертву:
– И как поживает наш сельский донжуан? Сполна ли испил горькую чашу?
– Вскоре после этого умер дядюшка Мика, оставив все свои сбережения какому-то дальнему родственнику. Племянника такой поворот событий, конечно же, не обрадовал: деньгами дяди он привык распоряжаться более чем свободно. У бедняжки имелась кое-какая наличность, но уезжал он отсюда явно на мели. С тех пор о нём здесь никто не слышал.
– А что же Роз Эванс? – спросил я.
– Всё ещё Роз Эванс. Не столь миловидна, как прежде, но… свой урок она получила. Парни вокруг Роз уж не вьются, но сегодня она, как никогда прежде, достойна стать женой приличного человека. После смерти миссис Эванс душою и сердцем она осталась с престарелым отцом. Но слушай, Фрэнк, если Кинга выпустили и он шляется где-то неподалёку, думаю, следует сообщить об этом в полицию.
– Нет смысла его бояться, мама. Я собственными глазами видел, как он поспешил на саутгемптский экспресс. Сегодня вечером Джем отплывает в Америку. И дай Бог ему того же счастья, что улыбнулось там мне!
Пустое. Счастье улыбается лишь имущим – людям со связями и капиталом. У Джемми же не было ничего, кроме запятнанного имени.
II. Роз Эванс
Как приятно впервые за пять лет проснуться в собственной комнате! За это время где только не приходилось мне спать: в недостроенных домиках, в хижинах дикарей, даже на столе в таверне. Стоит ли говорить о том, что возвращение в спальню со всеми её удобствами, не говоря уж о многочисленных напоминаниях о счастливом детстве, было само по себе событием ужасно волнующим.
Не приснилось ли мне во сне всё, что произошло за последние пять лет? Неужели я стал на пять лет старше? После завтрака мы с мамой провели продолжительную беседу, потом прошлись в огород и обратно (более длинным маршрутом ей, кажется, в жизни своей путешествовать не приходилось), после чего я насладился ленчем, конной прогулкой и чаем. Наскоро сочинив записку Паркеру с извинениями за то, что не смогу сдержать обещание и приехать на новоселье (мероприятие представилось мне скучнейшей тратой времени), я почувствовал вдруг… что умру, если хотя бы ещё минуту останусь на месте. Решив, что не смогу без хорошего моциона оценить по достоинству жирную телятину, ожидавшую нас на ужин, я, получив на то улыбчивое мамино благословение, отправился вдоль по деревне – так привыкли мы именовать десяток коттеджиков Эверсфолда (каждый из них был окружён садом, издали напоминавшим цветочный букетик), разбросанных вокруг церкви, служившей здесь центром.
Ага, вот ещё новшество: кооперативная лавка, выросшая на месте магазинчика, торговавшего имбирным пивом и леденцами, – впрочем, и она успела уже обветшать. Здание школы не просто стоит, где стояло, но и, напротив, приобрело нарядный вид: местный комитет поработал на славу. Ну а сельские старожилы не изменились, конечно же, ни на йоту.
Ни пять, ни пятнадцать лет не в силах сделать другими церковного сторожа или почтового клерка. Все приветствовали меня очень радушно, но так, будто отсутствия моего не заметили вовсе. Вот и дом кузнеца Эванса. Главное, не спросить по ошибке о здоровье супруги. А вот… Ну конечно же, Бог мой, это она! У дверей дома, в тёмном шерстяном платье, белом батистовом фартуке и простом чепчике, стояла, чуть нагнувшись, чтобы принять ведёрко из рук мальчика-молочника, Роз Эванс. «О мама, как ты была не права! – воскликнул я мысленно. – Она стала краше прежнего!»
Какими словами мне описать её? Ангел, фея, может быть, королева? – нет, всё не то. Роз отличалась высоким ростом и прекрасным телосложением; изящную головку венчала густая копна блестящих каштановых волос. Лицо её ни чертами своими (излишне, пожалуй, миниатюрными), ни цветом кожи не поражало воображения, но в целом этот чудесный образ медленно, но верно проникал в самую душу. У неё была необычайно красивая шея, а уж ямочки на щёчках… они разбили немало сердец!
Роз олицетворяла пасторальный тип красоты – тихий, но в контрасте с внутренней силой своей неотразимый. Как это удивительно – обнаружить, что застенчивое юное создание, которую издали можно было бы принять за нарядную куколку, обладает недюжинной волей и яркой индивидуальностью! Иные наши красотки, куда более миловидные и кокетливые, с ума сходили от ревности, видя, как их воздыхатели бегут, чтобы в очередной раз столпиться вокруг этой тихони Эванс.
Но до чего же больно было мне при виде Роз – как всегда, аккуратной, элегантной и чуточку самодовольной (к числу тех, кто склонен себя недооценивать, отнести её было никак невозможно) – вспомнить внезапно о горе, ею причинённом! Нет, этого я никогда уже ей простить не смогу. Позволив какие-то вольности этому смазливому негодяю Мику, она едва не сделала убийцей достойного человека. «Останься же навсегда одинокой, мисс Роз, ты это заслужила…» Более резких слов в её адрес я не смог заставить себя произнести даже мысленно. Роз выглядела такой милой, свежей и невинной, что я, приблизившись, заговорил далеко не так холодно и отстранённо, как мне самому того хотелось бы:
– Добрый вечер. Вы, видно, совсем меня позабыли?
– Не совсем, – ответила Роз. На губах её появилась едва заметная улыбка, щёки покрылись слабым румянцем (не девушка, а сама умеренность во всех отношениях!). – Вы появились так неожиданно. Не хотите ли зайти в дом, сэр? Сейчас папа вернётся из кузницы и будет очень рад вас видеть.
Мы вошли в кухню. Наблюдая за тем, как открывает она дверь в кладовую, чтобы поставить туда молоко, я невольно загляделся на полные руки, выглянувшие из-под подвёрнутых рукавов. Всё-таки было в этой девушке что-то дьявольски привлекательное.
Но затем, отметив про себя идеально сидящее платьице с аккуратными складочками, юное личико, такое свежее, будто за пять минувших лет ничто не нарушило его безмятежности, оглядев кухню с безупречно чистым кирпичным полом и сияющими кастрюлями (Эвансы жили вполне безбедно), я вспомнил о сломленном, опороченном Джемми, обречённом один на один бороться с враждебным миром за своё жалкое существование, и вновь почувствовал, как душа моя переполняется горечью.
– Сколько лет прошло? Пять?
– Достаточный срок, чтобы кое-кому жизнь пустить под откос, – ответил я. Ничто в лице её не дрогнуло при этих словах. Под решётчатым окошком, с шитьём в руках, Роз словно воплотилась в персонаж какого-то голландского живописца. «Завидная флегматичность. Пожалуй, излишняя деликатность с моей стороны совершенно тут неуместна», – заметил я мысленно, а вслух многозначительно добавил: – Одним за это время повезло больше, другим – куда меньше.
– Вы явно принадлежите к числу первых, – парировала Роз.
– Не стану спорить. К сожалению, оказалось, что фортуна была куда менее милостива к другому вашему поклоннику прежних лет, которого я случайно вчера повстречал.
Роз метнула на меня быстрый взгляд; от прежней её сдержанности не осталось и следа.
– Вы имеете в виду Мика? – выпалила она. – Но где вы его встретили? Он ни разу не дал о себе знать с тех пор, как после смерти дяди покинул наши места. А тому уж три года минет на Рождество.
– Сколько же разбитых сердец он здесь после себя оставил? – осведомился я язвительно.
Роз ещё ниже склонилась над шитьём, с видимым усилием набрала в лёгкие воздуха и тихо, но гордо ответила:
– Моё сердце, во всяком случае, им не разбито.
«Оно-то, конечно, цело – если вообще существует», – подумал я, всё более раздражаясь от её непробиваемого самодовольства.
– Нет, я повстречал не Мика. Этот человек гораздо достойнее, пусть и побывал в арестантской робе; но имей он неосторожность здесь показаться, то сошёл бы за прокажённого.
Вот тут я попал в самую точку. Роз выронила шитьё и побелела. Губы её так и не посмели вымолвить его имени.
– Он… на свободе? – спросила она наконец, тщетно пытаясь сдержать волнение.
– Да, и отбыл уже в Америку, – ответил я. – Пусть же сам Господь Бог протянет там ему руку дружбы!
Её карие глаза лани смотрели на меня очень внимательно.
– Как он выглядел?