— Прибыли, суши шлюп! — гаркнул, незаметно подошедший дядя и хлопнул меня по плечу.
Но я не отрывался от висящего над головой мира.
— Чего замер, как левиафан перед прыжком? — рявкнул Оливье. — Шнырь на кухню! Хватай книгу рецептов и собирай всё для торта. Забудешь чего, шкуру спущу. Усёк, крысёныш?
— Да, учитель, — доложил я, но мачту из рук не выпустил.
Никак не пойму, где верх и низ. Боюсь пальцы разжать.
— Заморыш! — ласково позвал Оливье. — Пытаешься меня разозлить?
Я отчаянно замотал головой.
— Тогда пулей на камбуз!
Я неуверенно оторвался от мачты и, не глядя вверх, шагнул.
— Дядя ведь не падает, — бормотал я, семеня на кухню.
— Будем надеяться, — подбодрил севшим голосом Евлампий.
Я заморгал. Примерещилось, что голем побледнел. То есть его камни посветлели. Только так не бывает! Наверно, из-за зелёного света кажется. Волшебные булыжники масть не меняют!
Открыв дверь, я вошёл на камбуз. Всё на местах! Побитые тарелки не лежали на потолке. Столы не болтались вверх ногами. Я немного успокоился.
В углу, у мусорного ведра, сидела фея с белым обескровленным лицом и растрёпанными волосами. Сжавшись, она положила голову на подтянутые к подбородку колени.
— Всё будет хорошо, — пообещал я, глядя на несчастную Люсю.
Она не ответила. Только покачивалась, обхватив ноги. Так даже лучше. Ей пока не стоит выходить.
Я взял с полки книгу рецептов и погладил корешок.
— Здравствуй, милая, — ласково сказал я.
На обложке проступила улыбающаяся мордочка.
— Открой, пожалуйста, рецепт грандиозного праздничного торта.
Книга перелистнула страницы. Взяв из ящика холщовый мешок, я складывал продукты, стараясь ничего не упустить, а голем напоминал если что не так. Общими усилиями мы вскоре собрали ингредиенты.
Я нехотя открыл дверь и поволок мешок на палубу.
— Учитель, всё готово.
Оливье махнул рукой.
— Где фея, консоме из русалки? Сюда её, сейчас обезьяны прилетят. Ты ещё не собрался? Бегом! Оставь мешок, я возьму.
Я вздохнул и вернулся на камбуз. Фея так и сидела в углу, закрыв глаза.
— Люся, пора идти, — позвал я.
Евлампий вздохнул и прошипел:
— Помолчи. Лучше я.
Я подошёл ближе.
— Людмила, нам пора, учитель ждёт, — мягко позвал голем.
Фея подняла полные ужаса глаза.
— Нам нужно отправляться на Изумрудный остров, — продолжил Евлампий. — Сейчас за нами прилетят летучие обезьяны.
— Я не хочу, — дрожащим голосом выговорила Люся. — Там тьма! Трым!
— Там больше нет тьмы, — заверил голем. — Только свет, вода и остров. Больше ничего.
— Очень красивый остров, — подтвердил я.
— Правда? — спросила Люся. — Трям-рям!
Оторвавшись от своих колен, она подняла голову, с надежной глядя на нас. Я покраснел. Стало одновременно стыдно и неловко.
— Ещё бы, — не растерялся голем, ему стыдно, а тем более неловко, не бывает.
— Помоги ей, — едва слышно прошипел он.
Я протянул руку. Она оперлась на неё и встала. Поправила замявшуюся пижаму и, продолжая смотреть мне в глаза, спросила:
— Ты меня проводишь? Трим-рим!
— Непременно. И будет сопровождать до замка, — пообещал Евлампий и мне пришлось возиться с феей.
На палубе уже ждали летучие обезьяны. Боцман приветственно махнул рукой. Его подручные, не дав опомниться, подхватили нас за плечи и, оторвав от корабля, подняли в воздух.
Хорошо, что фея не успела ничего понять и смотрела вниз. Вода за бортом её успокаивала.
Обезьяны живо махали крыльями, и мы разогнались. Я сдуру взглянул вверх. Мы падали на остров, как мешок с картошкой, даже быстрее.
— Дыши глубже, — посоветовал Евлампий.
Всё-таки его советы неподражаемы.
Обезьяны собрались вместе и, выставив свободные руки, закружили хоровод. Раздался хлопок. Мы переместились. Ну, мне так показалось. Взаправду, мы ещё сильнее разлетелись и резко затормозили. Зато после третьего хлопка наконец-то коснулись земли. Даже встали на неё, а не уперлись головой, как должно было бы быть.
Справа от нас тянулась вереница желающих попасть в крепость, и скрывалась в воротах.
— Гости Дарвина! — зло крякнул Оливье, высвобождаясь из лап боцмана. — Опять проторчим в очереди. Потому что влететь в крепость — невежливо! Да я за уши дохлого гиппогрифа дам больше, чем за все манеры вместе взятые!
Чича усмехнулся:
— В замок нельзя попасть по воздуху!
— Семь лет слышу эту чушь! — взревел дядя. — Ненавижу очереди!
— Придётся потерпеть, — давясь от смеха, ответил боцман. — Гости короля равны, никто не попадёт на день рождения раньше других.
Оливье ругался, а я таращился на гостей. Так много летучих обезьян я ещё не видел. В мире Изумрудного острова модники рядились в длинные камзолы бананового и лимонного цветов, которые тащились по пыли за спиной, и длиннополые шляпы с огромными пёстрыми перьями. Забавно, конечно, но в Черногорске и не такое увидишь. А вот лохматые серые звери с длинными ногами и отвисшей, торчащей даже из-под длинной чёлки, вывернутой губой, меня заинтересовали.
— Это чючюники, — отмахнулся от моих вопросов Чича. — Безобидные, но лучше к ним не лезь, залижут до омерзения.
Я даже пригнулся, надеясь разглядеть слюнявый язык, но между нами и повозкой, запряженной чючюниками, вклинились трое магов в высоких фиолетовых колпаках. Их мантии украшали знаки гильдии Иллюзий — белая бабочка, которая на самом деле не бабочка, а два упиравшихся лбами черепа. У каждого по одному глазу, синий и красный, и по одной ноздре, а рот, как бы один на двоих. Хотя если не приглядываться, очень печальная седая бабочка. Жуть, одним словом.
— Не пялься на гостей, регламент не дозволяет! — одёрнул Чича.
Я вздохнул, уставившись на собственные ноги. Не знаю, кто этот регламент, но теперь мной командует даже он.
Мы вклинились в процессию и ползли вместе со всеми. Слава источнику магии, до ворот оставалось шагов четыреста.
Невидимое солнце вовсю жарило, и через десять минут я запарился и за глоток воды побежал бы на перегонки с поглотителем. Да и смотреть на собственные ноги, не так интересно,
как по сторонам. Оливье, не замолкая на все лады склонял причуды короля Дарвина, но скоро тоже запыхался и обмахивался шляпой, бурча себе под нос.Когда мы добрались до стражи и вошли под арку крепостной стены, текло в три ручья, и я еле шевелился.
— Нам сюда, — подсказал боцман, свернув за ворота.
— Ползите, кильки горемычные, — злорадно бросил дядя в сторону по-черепашьи бредущих гостей и, нахлобучив шляпу, засеменил вверх по лестнице.
Мы поднялись на стену. Минули два лестничных марша и, через приворотную башню, спустились в тупик к сверкающему во всю стену полупрозрачному порталу.
— Строго по одному! — наказал Чича и первым исчез сквозь сиянии.
Дядя юркнул за ним. Я пропустил фею, с поникшими крыльями.
— Надо её подбодрить, — потребовал Евлампий.
— Точно, — пробормотал я. — Скажи, что её запекут в торте, поэтому беспокоится больше не о чем.
— Ты бесчувственный мерзавец, — прошипел голем.
— Мерзавец Оливье, а я бессовестный себялюбец.
— Точно подмечено.
— Да? Жаль, не я придумал, — дурашливо признался я. — Меня так в академии прозвали. Говорили, что меня волнует только мусор, а на достопочтенных магов наплевать.
Фея исчезла в портале, и я хотел пуститься следом, но голем дёрнул за цепочку.
— Что ещё? — разозлился я.
— Надо её предупредить, — закричал Евлампий.
— Мы же договорились! — напомнил я.
— О чём? Подождать и подумать? Да! Мы не договаривались смотреть, как Оливье приготовит из неё торт!
— Но…
— Никаких но! — завопил голем. — Мы не можем так поступить! Да, она не идеальная. Скорее, наоборот, но мы все равно…
— Постараемся её спасти, — сдался я.
Я так не думал, но спорить с големом, особенно когда он такой накрученный, бесполезно.
— Нам нужен план, — яростно крикнул Евлампий.
— Согласен, но пока его нет…
— У меня есть, — возразил голем. — Во-первых, переодеть, в пижаме бежать только позориться…
Я не стал слушать его заумь и бросился в портал, надеясь попасть в беснующуюся толпу, чтобы зануду не было слышно.
Иногда мечты сбываются! На кухне, в которую нас занесло, я не услышал бы Евлампия ори он во всю каменную глотку. Огромная, даже больше, чем в академии. Чистая, блестящая и звонкая, как гигантское ведро. От воплей сотен поваров, шипения огня, лопанья кипящей воды, стука ножей по разделочным доскам, топота и песен закладывало уши. Да, повара пели. Страшно фальшивили, и всё время поминали Мировой ураган, который дал летучим обезьянам всё что им нужно, а королю ещё больше.
Оливье спорил с рыжей обезьяной в белоснежном колпаке, вытесняя её из-за стола.
— Самый большой огневой пенёк мой! — кричал он, закинув холщовый мешок на стол. — Да, кишкодёр! Скажи это министру. Королю! Его летающей бабушке! Что пасть раззявил, быстро ко мне!
Последние слова предназначались мне.
— Просей муку! — рявкнул дядя, когда я подбежал, и сунул пачку.
Я не мог найти боцмана и фею и глупо оглядывался.
— Куда пропала Людмила? — опередив меня, уточнил Евлампий.
— Ты ещё понаглей, валун, я из тебя надгробие сделаю! — заорал Оливье. — Наряжается она!
Голем надувшись умолк, а я раздобыл сито и протряхивал муку, озираясь. Кухня скворчала, кипела, пузырилась и била в нос миллиардом манящих запахов. А повара и подмастерья, не глядя, виртуозно разламывали, распиливали, разрезали, чистили, мыли, жарили и парили. Да ещё и пели, а самые шустрые даже пританцовывали. Клянусь, они бы и с закрытыми глазами справлялись точно так же. Меня бы заставили петь, сразу отрезал бы себе пару пальцев на руках, а если бы танцевал так ещё и на ногах. Я ещё тот виртуоз!
Не успел я просеять муку, как Оливье заставил отделять желтки от белков. Пришлось броситься в бой, с венчиком наперевес, и взбивать, взбивать, взбивать и взбивать.
— Как только фея вернётся, мы ей всё расскажем, — забубнил Евлампий.
— Прямо всё? — уточнил я, орудуя венчиком.
— Иначе будет слишком поздно. Она же умеет летать!
— На этих прозрачных крылышках? — ужаснулся я, иногда так и подмывает над ним поиздеваться. — Может наперегонки с летучими обезьянами покружить!
— Опять шутка? Неужели тебе её не жалко? — рассвирепел голем.
— За что? — удивился я.
— Она живая! Говорит, думает, мечтает.
— Ты тоже болтаешь без умолку, но ваще не живой, — съязвил я.
Голем фыркнул:
— Твердолобый! Мы говорим о смерти!
Махнув свободной рукой, я не стал отвечать. Пусть с кем-нибудь бессмертным о смерти разговаривает, с другим големом, например.
— Я настаиваю, — не успокоился Евлампий.
— А я руки умываю! — замотал я головой, очищая пальцы об венчик.
Желтки, сахар и разогретое сливочное масло уже превратились в однородную массу и жутко липли. Дядя сунул мне лимон с миндалем, нахмурив недовольный глаз. Я пожал плечами, а голем в рот воды набрал.
— Шустрее, крысёныш, — прикрикнул Оливье. — Дарвин не вечная гидра, век ждать не будет!
Я закивал, состругивая цедру. Отчаянные спасения не для меня! Я пас, у меня любимая работа! А голем хочет предупреждать, флаг ему в руки, барабан на шею и пусть поёт и марширует вместе с королевскими поварами. А у меня слуха нет.
Я засуетился, забегал. Одной рукой домешивал тесто, второй дорезал лимон, третьей чесал затылок, как мог показывал, что очень занят. Даже перелил всё в здоровенный кувшин. Я-то думал, что пироги в формах выпекают, ну в горшках на худой конец, а тут здоровенный кувшин, хоть ставь здоровенный букет. Ну, дяде виднее, он же маэстро.
— Чего так долго! — причитал Оливье. — Стол на сто гостей накрыть быстрее, чем одну фею нарядить! Чтоб мне с добычей затонуть, я больше не выдержу!
На кухне наступила неожиданная тишина. Слышно было, как горох на тарелке перекатывается.
— Чего они? — занервничал я, косясь на поваров.
— Тоже фею ждут! — загрохотал дядя. — Любят позырить, как она барахтается.
Он ухмыльнулся:
— Такие чудики.
— Чудики? — взревел Евлампий, но его вопль потонул в ураганном свисте.
Из портала под руку с Чичей