Лобанов равнодушно оглядел мертвое тело. Какой это по счету? Четвертый? Ну, будем надеяться, не последний…
– Все?! – проорал он, озлясь. – Довольны?!
Трибуны роптали. Рождался рев, он рос и рос, гуляя по рядам, и потряс амфитеатр диким, тысячеголосым криком.
– Готов! Готов!
– Я выиграл!
– Да кто ж знал?!
– У-у-у!
– А-а-а!
– О-о-о!
Гай Авидий Нигрин, бледный от бешенства, подлетел к помосту и завопил:
– Побери тебя Орк, варвар! Я из-за тебя проиграл кучу сестерциев! Сотню плетей тебе, сын горбатой шлюхи!
– Закрой пасть! – по-русски крикнул Сергей, забыв латынь.
Он был весь липкий от крови, голова кружилась, амфитеатр расплывался, и больше всего ему хотелось сейчас тишины и чего-нибудь мягкого на доски, чтобы лечь и ничего не слышать и обо всем забыть. Сергей спрыгнул с помоста, не удержался и упал.
– Успокойся, Авидия, твой отец всегда держит данное слово! – расслышал он как через вату. – Волтацилий! Волтацилий Пилут! Где тебя носит?! Оттащишь этого в загон…
Крепкие руки подхватили Лобанова, поставили на ноги и повели.
– Отец, он ранен! – воскликнула Авидия.
– Пустяки… – прохрипел Лобанов. – Дело житейское…
И белый свет стал черным.
Очнулся Сергей в палатке, стянутый холщовыми повязками, как мумия. Все тело болело, но он лежал на тюфяке, и было тихо. Память, правда, не отпускала, саднила. Господи, сколько же он уже смертей причинил! А куда деваться?
Сергей повернул голову и увидел нары. На них лежали его друзья. Гефестай похрапывал, Искандер постанывал, Эдик посапывал, беспокойно ворочаясь.
Лобанов вздохнул и закрыл глаза… Разбудил его шум, доносившийся из лагеря, – топот, командные крики, лошадиное ржание. Сергей приподнялся и сел. Опять, что ли, боевые действия? У римлян ума хватит…
Тут полог шатра тихонько раздвинулся, и Лобанов осторожно прилег, делая вид, что спит. Хорошие гости не входят крадучись…
Солнце висело низко над горизонтом, и его лучи пробивали палатку навылет, очерчивая фигуру вошедшего слепящим ореолом. Сергей повернулся на бок, притворяясь крепко спящим, и фигура замерла. Из нового положения Лобанов различил лицо «гостя». Это был Мир-Арзал. В руке бывший наккашевец, а нынче верный нигриновец держал меч. Держал неумело, как большой нож. Подойдя на цыпочках к Лобанову, Мир-Арзал занес клинок. Блеснула сталь, блеснули зубы, открытые злой усмешкой.
– Заколю, как свинью… – слетел с губ шепот.
Лобанов ударом ноги выбил меч, а обратным движением хряснул нигриновца в челюсть. Мир-Арзала отнесло и приложило к столбу, поддерживавшему шатер. Палатка сотряслась, посыпалась пыль с досок потолка.
– Что ж ты в гости без подарка? – пожурил его Лобанов, вставая. Пожухшая трава приятно ласкала босые ступни.
– Между прочим, – сказал Мир-Арзал с вызовом, – у меня черный пояс по карате!
– Повесь его себе на шею, – посоветовал Лобанов, – и завяжи бантиком!
Силовые приемы проводить он все равно не смог бы, слишком много энергии было выпито из него на арене. Поэтому Сергей не стал мудрить – молниеносно пригнулся и нанес парализующие удары в два нервных узла. Мир-Арзал рухнул к его ногам.
– Что творится в лагере? – спросил Сергей, завладевая рукой нигриновца.
– Да пошел ты… – прошипел Мир-Арзал, извиваясь.
Лобанов взял пальцы в залом.
– Прибыл гонец! – заголосил Джуманиязов. – Больно!
– Говори! – приказал Лобанов, ослабляя хват.
– Император Траян, который послал Нигрина в поход, оказывается, уже с полмесяца как помер! – тараторил Мир-Арзал. – Новым императором стал Адриан, и он приказал вывести войска из Парфии! Гаю Нигрину велено покинуть Антиохию и возвращаться!
Мир-Арзал смолк, и Сергей чуть пережал кисть.
– У-оу-у! Нигрин в ярости – это его прочил Траян на место своего преемника! Все, больше я ничего не знаю!
– Спасибо за информацию! – поблагодарил Лобанов и схватил Мир-Арзала за горло. – Будешь у меня пятым по счету, с-сучара!..
Нигриновец забился, но увеличить счет Лобанову не дали. В шатер ворвались человек шесть в лориках и спасли верного слугу Нигрина.
– Достал ты нас! – прорычал Сергею легионер с золотым перстнем кентуриона на пальце. – Гней! Децим! На травку его, и всыпать плетей!
Шкафообразные Гней и Децим рады были стараться – выволокли Лобанова из палатки, разложили, а некто третий, вооружившись плетью-треххвосткой, принялся охаживать Сергея по спине. Лобанов рычал и кусал траву, а плеть все свистела и свистела, стегала и стегала, кровеня спину, рассекая кожу…
– Стойте! – разнесся по загону гневный голос Авидии Нигрины. – Прекратите сейчас же!
– Этот человек, госпожа, нанес телесные повреждения слуге отца твоего, – прогудел Децим, – и кентурион Люций Туллий велел наказать его!
– Это, по-вашему, наказание?! Да на нем живого места нет!
– Ниче, на них, как на собаках, – заживает в момент!
– Подите прочь!
– Слушаемся! – добродушно сказали легионеры и покинули загон.
– Что ж это такое… – дрожащим голосом проговорила Авидия Нигрина. – Будто и не люди вовсе…
Сергей хотел было сказать что-нибудь умное, но слова не связывались, боль победила красноречие.
Девушка осторожно промокнула окровавленную спину, и Лобанов сжал искусанные, зеленые от травы губы.
– Сейчас я… – говорила Авидия. – Потерпи…
Что-то холодное мазками ложилось на изъязвленную кожу и снимало жгучую боль.
– Что с ним? – донесся испуганный голос Эдика.
– А ты почему встал? – строго спросила Авидия. – А ну, марш в палатку!
– А что с ним? – не отставал Чанба.
– Наказали его, не видишь разве?
– За что?
– Он этого побил… Мирзала.
– Мир-Арзала? Жаль, что не убил!
– Ой, какие же вы все жестокие!
– Ну нет! Знала бы ты, какой Мир-Арзал садюга, не защищала бы его!
– Всем людям на земле хватит места! И жизни их принадлежат Богу! То не в воле человеческой – отнимать их до срока, установленного Господом!
– «Не убий», да? – съязвил Эдик.
– Именно! Помоги лучше, раз уж вышел, надо перенести Сергия в палатку!
– Сейчас я… Искандер! Иди сюда!
– Иду!
Вдвоем они перетащили Лобанова в шатер и уложили на топчан. Лицом вниз. Переворачиваться на спину в ближайшие дни Лобанову не светило.
– А это кто его? Глянь, как по ребрам съездили…
– Сергий бился на арене, – строго сказала Авидия, – и победил четверых, выиграв ваши жизни!
Друзья смущенно засопели.
– Так он теперь… – пробормотал Эдик. – Как этот, как гладиатор, что ли?
– Почему только он? – В голосе девушки угадывалась усмешка. – Вы все – рабы-гладиаторы!
– И чьих мы будем? – резко спросил Искандер. – Чьи мы холопы?
– Вы принадлежите моему отцу, Гаю Авидию Нигрину! – просто ответила девушка. – Все, я пошла. Через два дня войско снимается и уходит, постарайтесь до того времени сохранить здоровье!
Сергий Лобанов дождался, пока Авидия Нигрина выйдет, и принялся хрипло ругаться, самыми черными словами поминая и Рим, и Антиохию, и дырки в пространстве-времени…
3В первых числах сентября римское войско покинуло Антиохию. Легионеры шли налегке, груз достался не этим двуногим мулам, а лошадям – длинная-предлинная череда подвод, запряженных конными четверками и шестерками, тащилась по степи, напоминая Лобанову караван переселенцев в прериях Дикого Запада. Самое ценное из награбленного – золото, каракуль, рабов – везли в середке каравана. По обеим сторонам повозок-каррух бодро шагали римские солдаты, на флангах рыскали конные дозоры ауксилариев.
Земли, по которым двигался караван, прилегали к Дахским горам. В будущем, когда сюда нахлынут орды кочевников, когда бесчисленные стада их выжрут траву, вытопчут хрупкую почву, места эти назовут Каракумами. А пока кони и люди двигались по красивой местности, которую парфяне называли Апаварктикеной.
Травянистые склоны гор отливали бурым, иногда в прогибах луговин курчавились фисташковые и арчевые редколесья, а по днищам долин вились ленты «лесосадов» – густейшей поросли гранатника, миндаля, колючих груш, дикого винограда.
Гай Авидий Нигрин ехал впереди, на белом коне, держа направление на далекую родину Роксолана. Сенатор и консуляр, завладев немалыми богатствами, стал осторожен и в бой не рвался. Города Апаварктику и Рагав караван обошел по большой дуге, а каждую ночь каррухи загонялись за частокол лагеря-каструма. Да и сами легионеры поистратили воинский пыл. Только и разговоров было у вечерних костров – кто чего стяжал, да куда денет награбленное.
Легионеры хвастались золотыми браслетами, сдернутыми с женщин, убитых или просто изнасилованных, золотыми статерами, выбитыми из купцов и торгашей, увесистыми кусками золотых статуй – кистями, гнутыми руками, половинками плющеных, дутых голов, – доставшихся при дележке. «Куплю землицы, – мечтал Назика, парень с огромным носом, как у Фрунзика Мкртчяна, – югеров десять! Отслужу как надо и вернусь! Пахать буду, сеять… Не! Лучше я парочку рабов сторгую, пущай они пашут! В магистраты двину, к ветеранам у нас уважение имеют…»
«А я домик куплю, – рисовал светлое будущее Лонг, длинный как жердь, – в Субуре где-нибудь или на Эсквилине, где подешевле… Или таберну! А чего? Торговлишку поведу, харчевенку налажу, женюсь… Или нет, зачем мне жена, да? Куплю себе рабыню покрасивше!»
На десятый день караван выбрался к берегу широкой реки, плавно несущей свои мутные светло-желтые воды к бескрайнему Каспию.
– Окс! – радостно воскликнул Тиндарид.
– Ранха! – вторил ему Гефестай.
– Ты что-нибудь понял? – обернулся Эдик к Лобанову.
– Так эти варвары Амударью прозывают, – объяснил Сергей.
– Ты и меня в варвары записал? – насупился Чанба. – Какая еще Амударья? Амударья в Аральское море впадает!
– Будет впадать! – весомо поправил друга Сергей. – Лет этак через тыщу. А пока, ты уж извини, вся в Каспий сливается!
Каррухи выехали на берег, заросший высоким тростником, и потянулись к западу, скрипя колесами по прибрежной гальке. Вскорости заросли опали, завиднелись мерно качавшиеся мачты кораблей, потом явились взгляду и сами суда. Это были либурны, невеликие посудины с одинаково острыми носом и кормой, движимые парусом на единственной мачте и веслами в два ряда.
«Порт-Окс» был защищен – с берега его огораживал частокол с двумя башенками на валу и ров, полный воды.
По всему каравану затрубили букцины. Горнист на башенке сыграл салют. Со скрипом распахнулись ворота, толкаемые мореходами, и каррухи прогрохотали по горбатому мостику, прячась под защиту стены. «Финиш!» – подумал Лобанов. Переход окончен, осталась переправа. Через море, к нефтяным берегам Апшерона. А там опять – труба зовет, марш-марш вперед! По долинам и по взгорьям Кавказа, к берегу шумнокипящего Понта Эвксинского, во град Питиунт. Все дальше от края Ойкумены, все ближе к Вечному Городу, к Столице Мира, к Великому Риму. Ох и долог путь…
В порту стояли три дня. Сначала ждали, когда подойдут четыре большие триремы, посланные вверх по течению Окса. Римляне искали водный путь в Индию, но ушли не дальше сотни миль – до порогов.
На третий день всю реку запрудили черные парфянские камары, одномачтовые, но с двумя парусами на каждой, – купцы подрядились перебросить войско агрессора за наличку. Удлиненные корпуса камар расширялись к корме, а носы были украшены головами баранов, резанными из дерева.
– Ничего личного, – криво усмехнулся Лобанов, – только бизнес!
Он стоял на палубе триремы «Майя», у самого борта, опираясь на оградку-релинг из стоек и крестовин.
– Как говорил мой дед Могамчери, – сказал Эдик, – «Если на том свете водятся деньжата, то душонки лавочников организуют экскурсии по кругам ада для туристов из рая!»
– Всегда мечтал поплавать под парусами! – прищурился Гефестай.
– Моряки говорят: «ходить по морю», а не плавать! – поправил друга Искандер и задрал голову: – А хороша лоханочка!
Лобанов тоже поднял взгляд. Трирема его впечатлила – это был настоящий корабль, почти сорокаметровой длины, и в ширину метров десяти. Крутой форштевень загибался как у броненосца «Аврора» – вниз и заканчивался тяжелым тараном-рострумом, выше торчал противотаран-проемболон. У триремы было три мачты – передняя и задняя несли по косому латинскому парусу, а на средней вздувалось по три прямых. Но пока что ветрила были сняты, скатаны и сунуты в чехлы – выбираться к морю следовало на веслах. Они торчали с каждого борта триремы, в три ряда. Самые верхние весла были и самыми длинными – и самыми тяжелыми. Зато ими гребли с палубы, не задыхаясь в застойном воздухе нижнего, гребного яруса, с его вечными потемками.
– На весла, живо! – прикрикнул на четверку Сангибан, кормщик триремы, по-русски – старпом, по-римски – губернатор. Это был пузатый, добродушный дядька из аланов. – Ты и ты! – Губернатор указал на Искандера и Сергея. – Гребете шестым, на пару! А вы, – обратился он к Чан-бе и Гефестаю, – садитесь за седьмое! По местам!
Лобанов спустился под навес-табулат и сел за весло, больше похожее на телеграфный столб, а лопасть была такая… Застели ее скатертью, и готов столик на четверых!
Ясно, что руками такое веслище не обхватишь, и к нему приделывали специальные скобы – за них-то гребцы его и тягали.
– Держи! – сказал, подходя, Искандер и протянул Сергею плоскую подушку, набитую конским волосом.
– Да зачем мне этот поджопник?
– Когда отобьешь задницу, – отрезал Искандер, – тогда поймешь! Никаких шансов!
Сергей покорно вздохнул и подложил подушку под седалище.
– Ты смотри, какой баланс! – восхитился Эдик, одним пальцем водя громадное весло. И тут же получил тумака от Гармахиса – прорея, «начальника носа», черного от загара египтянина.
– Брось детством заниматься, транит! – буркнул Гармахис.
Он поднял с пола толстый канат и пошел цеплять его на все весла, соединяя их веревочной тягой.
Болтая и смеясь, под табулат полезли легионеры в одних набедренных повязках, потягиваясь, разминая друг другу бицепсы.
– По местам! – закричал Гармахис. – Разобрались по парам! На весла!
По ряду, пригибаясь под навесом, помахивая плеткой, прошел гортатор, начальник над гребцами. Уселся на табурет, обнял ногами огромный барабан и грохнул в него колотушкой-портискулом.
– Взялись! – рявкнул гортатор.
Смешки стихли, гребцы-траниты ухватились за весла.
– Ты, главное, гортатора слушай, – тихо сказал Искандер, – он ритм гребли задает…
– А как тут… – заерзал Сергей.
Искандер показал, как. Лобанов уперся ногами в низенькую скамеечку, сделал вдох…
– Па-ашли-и! – махнул рукою Гармахис, и гортатор не спеша заколотил в барабан.
Сергей согнул туловище вперед и вытянул руки с веслом над согнутыми спинами впередисидящих. Поднялся с рукоятью, отводя весло для гребка, загреб и с силою бросил тело на скамью-транструм, отгибаясь книзу.
– И… раз! И… два!
«Хорошо хоть подушку подложил!» – мелькнуло у Лобанова. Это тебе не плоскодонка на Клязьме!
Гортатор отложил свою колотушку. Ему на смену пришел флейтист-авлет, пронзительными трелями поддерживая такт гребли, заданный гортатором.
На третьем гребке все мысли и переживания из головы Лобанова выдуло напрочь. Растаял образ Ширака, единственной его жертвы, о смерти которой Сергей сожалел. Остались только два упражнения – жим весла от себя и тяга. Жим и тяга. И… раз! И… два!
В открытом море весла убрали. Свежий ветер быстро остудил разгоряченное, потное тело Сергея. Ух и физзарядочка… На верхнюю палубу выбрались все – и траниты, и гребцы среднего ряда, зевгиты. В духоте и смраде трюма остались одни таламиты, которые гребли веслами в самом низу. Само собой, свободные в таламиты не шли, к веслам нижнего ряда приковывали рабов.
– Хорошо! – сощурился Эдик, подставляя лицо соланусу, ветру, дувшему с востока. Трирема шла ходко, курсом субвесперус, на запад.