– Если кто-то считает, что я излишне жесток, то пусть вспомнит, как мы шли к своей цели, – продолжал отец. – Мы начинали с нуля, и так бы и остались нулем, если бы не научились когтями цепляться за свои интересы и зубами вгрызаться в чужие. Мы шли через трупы, но мы шли и поднимались. Мы заставили азиков уважать наши интересы. Мы не даем развернуться Пауку, потому что он боится нас. Боится и уважает. И если он перестанет нас уважать, то нас просто сотрут с лица земли. А уважать он нас перестанет, если мы будем долго стоять на одном месте. А мы сейчас стоим, не лезем вверх, потому что успокоились. Дома у нас, машины, мир и благополучие. Жиреет и Паук, это ясно. Но он жиреет и смотрит, как мы деградируем. И думает, как нас поиметь... Он должен бояться нас. И уважать. Страх и уважение – два сапога пара. Одной ногой мы должны стоять на достигнутом, а другой – раздавить Паука. Или вы думаете, что он думает по-другому? Сомневаюсь. Очень сомневаюсь. Мир все тот же, что и в древности. Ничего не изменилось. Кто первым бьет, тот и побеждает. Кто хитро бьет первым... Начнем с Крыжова. И как только Паук высунет свой хобот, обрубим его одним ударом. А потом начнем рвать его паутину...
Отец выговорился, смахнул со лба выступившую от напряжения испарину, откинулся в кресле и устало закрыл глаза. Старик засыпал... Жестокий, беспощадный старик. Но именно такого отца заслуживали его сыновья.
Глава 10
Лихопасов сидел на стуле в позе обреченного – ноги расставлены, локти на коленях, взгляд опущен, подбородок безвольно лежит на груди. Ему не нужны были наручники: он не способен был на мятеж. У него даже на истерику не хватало эмоций, настолько он был подавлен.
Ему еще на прошлой неделе предъявили обвинение, перевели в следственный изолятор. А сегодня доставили в прокуратуру. Павел узнал об этом и, пока Цветкова проводила допрос, подъехал к ней. Ульяна уже закончила работу и на двадцать минут освободила свой кабинет для него. Причем сделала это с довольно кислым видом. Не нравилось ей, что Павел так упорно настаивает на виновности подозреваемого в убийстве. Причем так настаивает, что судья отклонил прошение об изменении меры пресечения.
Лихопасов имел жалкий вид. Зато его адвокат выглядел бодро и вел себя заносчиво. Павел занял место Цветковой, а защитник обвиняемого и не думал освобождать кабинет. Впрочем, это его право...
– Виктор Емельянович, на улице прекрасная погода, самое время пройтись, – раздраженно посмотрел на него Никифоров.
– Но я должен присутствовать при допросе, – высокомерно смерил его взглядом адвокат.
– Не будет никакого допроса. Просто беседа, без всякого протокола.
– Боюсь, что Эдуард Михайлович очень устал.
– А вы не бойтесь. Ему здесь лучше, чем в камере. Ульяна Григорьевна не разрешила ему здесь курить, а со мной – пожалуйста. Мы с ним покурим, поговорим по душам, правда, Эдуард Михайлович?
Лихопасов поднял голову, тускло посмотрел на Павла и согласно кивнул.
– Да, я бы перекурил...
– А Виктор Емельянович у нас не курит, – многозначительно заметил Никифоров. – Травить мы его не можем.
Лихопасов перевел взгляд на адвоката и движением головы показал ему на дверь.
– Ну, если клиент считает возможным...
Платный защитник исчез за дверью, и Павел достал из кармана пачку «Мальборо», угостил обвиняемого.
– За сигарету меня купил? – горько усмехнулся Лихопасов.
– Я тебя купил?! – Павел удивленно откинулся на спинку стула. – А я думал, тебя Бурыбины купили. Кем ты был до них? Никем. А кем стал? Директором казино. И убийцей!.. В камере тебя, наверное, уважают, да? Убийца там звучит круто... Как там в камере, Эдуард Михайлович? Хорошо? А, может, все-таки плохо? Вонь, теснота?
– Не твое дело, мент! – озлобленно процедил сквозь зубы Лихопасов.
Но заглянуть Павлу в глаза у него не хватило духу.
– Смотри, как заговорил! Чувствуется школа. Ничего, впереди двадцать лет зоны, настоящим профессором оттуда выйдешь... Ты думал, что Бурбон тебя вытащит из той грязи, в которую ты сам себя загнал? Ошибаешься, наивный человек. Он уже крест на тебе поставил...
– Неправда. Меня обязательно отсюда вытащат, – мотнул головой Лихопасов.
– Вытащат, но только не на этот, а на тот свет. Знаешь, как это в тюрьме случается? Утром проснулся, а голова в петле из полотенца...
– Исключено.
– Что, исключено? Ты уже вторую неделю за решеткой. А в какой камере? В общей. А Бурбон мог бы тебе и отдельную камеру организовать, для него это несложно. Только ему это не нужно. Ты не просто убийца, ты еще и опасный свидетель. Тебя нужно убрать. А в общей камере убить легче, чем в одиночной. Я тебе это говорю, да и сам ты это понимаешь.
– Понимаю. Но не боюсь.
– Ничего ты не понимаешь. И боишься... Тебе опасность грозит, очень большая опасность. И никто тебя не спасет, если ты сам себе не протянешь руку помощи... Ты не один Блинкова убивал, с тобой кто-то в машине был. Можешь не отвечать, я знаю, кто это был. Но ты должен официально показать на Семена Бурыбина...
Увы, у Павла не было никаких доказательств, что «десяткой» управлял Семен. Но чутье сыскаря указывало на него. Слишком уж бурную деятельность развил этот тип. И к Павлу подъезжал – просил, требовал, угрожал. И на Цветкову давил; она уже, бедная, жалеет, что связалась с этим делом...
За себя Павел не боялся, а дочь он отправил за границу. Но ведь когда-нибудь она вернется, и тогда Семен сможет взяться за нее. А чтобы этого не случилось, Семена самого нужно изолировать от общества, желательно, вместе с отцом и со всеми братьями.
Когда имя Бурбона всплывет в таком деле, да еще с неопровержимыми доказательствами, тогда появится много желающих поучаствовать в процессе против мафии. Тот же начальник ГУВД все генерала никак получить не может, а тут представляется такая возможность отличиться. Вне всякого сомнения, он ухватится за нее обеими руками. А как РУБОП мечтает взять Бурбона за бороду! Пусть дерзает. Павел же просто отойдет в сторонку и будет себе жить тихонько, не переживая за дочь.
– Показать-то я могу, – мрачно усмехнулся Лихопасов. – Но Семен ни в чем не виноват. Также как и я. Я не стрелял, а он не управлял машиной...
– Пойми, это твой единственный шанс. Семен – это мафия. Ты признаешься в убийстве, обвинишь его в том, что он подговорил тебя, и тогда из обвиняемого плавно перейдешь в разряд свидетелей. А это – программа защиты свидетелей. Тебя освободят от уголовной ответственности, а после того, как Семен сядет, изменят внешность и сделают документы на новое имя.
– Побереги свою фантазию, начальник, – мотнул головой Лихопасов. – Ничего я тебе не скажу... Разве что пару слов. Пойми, мы – семья, и мы не бросаем друг друга в беде. Вот увидишь, меня скоро освободят.
– Не увижу.
– Может, и не увидишь. Потому что можешь и не дожить до этого счастливого для меня дня... А если доживешь, то я сам дам тебе прикурить, – зловредно сощурившись, Лихопасов бросил в корзину немного обгоревший фильтр – единственное, что осталось от его сигареты.
Затем он снова опустил голову и безнадежно замолчал. Павел понял, что разговаривать с ним бесполезно, и передал его конвоиру.
Лихопасова увели, но Цветкова появилась не сразу. Павел даже успел проветрить кабинет. Впрочем, она все равно уловила запах дыма.
– Все-таки накурили, – попеняла она.
– Это не смертельно, – беспечно отозвался он.
– А что смертельно? – встрепенулась Ульяна.
– Ртуть, например. Или свинец. Особенно опасны сердечные капли из свинца...
– Да ну тебя! – Она посмотрела на Павла с капризной неприязнью. – Весело ему. Наломал дров, а я теперь отдувайся за него.
– Это ты про Лихопасова?
– Про тебя... Лихопасов ни в чем не признается.
– А дужка от очков?
– Он говорил, что утром случайно проезжал мимо гаражного кооператива... – Ульяна осеклась, прекрасно осознавая несостоятельность столь глупой отговорки.
– Ну, проезжал. Сломал очки. Выбросил дужку за ненадобностью... И алиби у него есть?
– Есть. Одного алиби достаточно, чтобы закрыть дело.
– Так закрой.
– Ага! Чтобы ваш отдел на дыбы встал!
– Что, давит на тебя Бурыбин? – сочувствующе и даже без осуждения спросил он.
– Давит, – не стала скрывать она. – А у меня ребенок...
– Может, тебе лучше на административные дела перейти? Там проще...
– Каждый должен заниматься своим делом, – нахмурилась она, не желая продолжать разговор. – Ты бы шел, а? Своим делом заниматься!
Павел мог бы сказать, что у них общее дело на двоих, но ведь не для того она послала его, чтобы выслушивать прописные истины.
Он сухо попрощался с ней, вышел из кабинета. А в коридоре нос к носу столкнулся с Юлией.
В коридоре было сумрачно, гулко и безлюдно. Может быть, потому в первый момент у Павла возникло ощущение, будто он сместился в параллельное измерение, где Лена была жива. И Юлию в этот момент он принял за покойную жену.
– Лена?! – оторопело протянул он.
– Я не Лена, – с таким же ошеломленным видом мотнула головой женщина.
– А я что, что-то сказал? – опомнившись, спросил он.
– Да, вы назвали меня Леной...
– Это у меня галлюцинации.
– И часто это с вами бывает?
– В основном по ночам. Когда во сне, когда наяву...
Павел зажмурил глаза, вспомнив недавнее видение.
Он поднялся среди ночи, отправился в туалет, а, вернувшись, увидел покойную жену. Она сидела на своей половине кровати, спиной к нему и тихонько плакала, закрывая ладонями лицо. Он застыл как вкопанный, но вовсе не потому, что испугался. Просто он знал, что любое его неосторожное движение вспугнет призрак, и Лена исчезнет, растворится в темноте. А он хотел видеть ее, ощущать ее присутствие. И общаться он с ней мог, мысленно. Она плакала, а он беззвучно взывал к ней, говорил, что любит, не может жить без нее. Протянул к ней руки, и она исчезла...
Он ждал ее уже несколько дней, а она все не появлялась.
Павел понимал, что призрак жены – плод его воображения, вызванный чувством вины перед ней. Но лучше быть немного сумасшедшим, чем лишать себя радости таких вот тайных встреч.
– Вам плохо? – взяв его за руку, спросила Юлия.
– Да нет, все в порядке. Голова что-то закружилась... А вы здесь какими судьбами?
– Адвокат позвонил, сказал, что Эдуард здесь. Вот, передачу принесла, – сказала она, показав на сумку, которую держала в руке.
– Передача – это, конечно, хорошо. Только увезли уже вашего Эдуарда... Хотя, может, он еще здесь. Сейчас посмотрим.
Павел вышел на задний двор прокуратуры, и от дежурного милиционера узнал, что автозак с заключенными уже уехал.
Юлия ждала его на улице, у главного входа. В дневном свете можно было заметить, как она изменилась. И прическа интересная, и косметика на лице, и на губах мягкий глянец. Она по-прежнему сутулилась, но уже не так заметно, как прежде.
– Ну, что?
Она пыталась изображать искреннее участие в судьбе мужа, но Павлу казалось, что это не очень хорошо у нее получалось.
– Увезли.
– Какая жалость.
Но слезинку выжать из себя она даже и не пыталась. Знала, что бесполезно.
– И не говорите...
– М-да.
Ей вовсе не хотелось говорить с ним о муже, но и начать разговор о чем-то другом, гораздо более для нее важном, она не решалась. И он старался избежать разговора, который мог стать для него своего рода банановой кожурой. Поскользнуться на чувствах и упасть в объятия женщины, которая, казалось, только этого и ждала... Но ведь у него есть Лена, память о ней. И чувство вины...
– Жаль, Эдуард не пообедал, – суетливо глянув на часы, сказала Юлия.
– Ничего, его накормят.
– Ему, вообще-то, шлют передачи... Семен говорит, что в камере его не обижают и продукты не отбирают.
– Что ж, тем лучше для него.
– А вот я подумала, может, и нам пообедать, – с чувством неловкости предложила она.
– Ну, я знаю одно место... – начал было, но тут же осекся Павел.
На ум вдруг пришел бар «Забегаловка». Может потому, что он подсознательно воспринимал Юлию, как свою жену? Но ведь она не Лена, и никогда не станет ею. И вести ее в святые места просто кощунство.
– Я тоже. Тут ресторан неподалеку, – вне себя от смущения попыталась улыбнуться она.
– Надо, чтобы подалеку, – качнул он головой.
Вдруг в этот ресторанчик кто-нибудь из прокурорских пригласит Ульяну. Что подумает она, когда увидит, с кем обедает Павел? Только досужих вымыслов ему сейчас и не хватало.
– Кафе «Клеопатра», на Солнечной улице. Думаю, подойдет. Только давайте уедем отсюда порознь. Все-таки вы – жена подследственного...
– Да, да, вы правы, – кивнула она. И встревоженно посмотрела на Павла: – А вы приедете?
Павел вдруг вспомнил, как однажды собирался с женой к ее подруге на день рождения. Он не хотел ехать, потому что вернулся с дежурства и очень устал. Но все-таки она уговорила его, и он согласился. Сказал, чтобы она ехала одна и ждала его на месте. «А ты точно приедешь?» – умоляюще смотрела на него Лена. «Ну, конечно же, дорогая, даже не сомневайся». Она поверила ему и уехала. Он побрился, принял душ и отправился за ней. Но так и не доехал, вспомнив, что в тот день была свободна одна из его любовниц. Он позвонил жене, сказал, что его срочно вызывают на службу, а сам провел ночь под чужим одеялом...
– Да, обязательно.
Больно было вспоминать, как он обманывал Лену. Именно поэтому он боялся обидеть Юлию...
Он обогнал ее непритязательный «Пежо» на своей еще более скромной «девятке». Помигал ей огнями аварийной системы, сбавил скорость, чтобы она ехала за ним.
Кафе находилось в сквере недалеко от набережной. В дневное время посетителей здесь было мало, а скудость меню с лихвой компенсировалось уютом и тишиной заведения.
– Я бы чего-нибудь выпила, – волнуясь, сказала Юлия. – Шампанского, например.
– В шампанском газы, – улыбнулся Павел. – А вам еще машину вести.
– Да, да, как-то не подумала...
Он спросил, что она будет заказывать. Юлия ответила, что согласна на любой его выбор.
Павел заказал борщ, голубцы и капустный салат. Сам о том не думая, он устроил женщине маленькую проверку. Лена бы на ее месте восприняла столь скромный заказ, как должное... Юлия тоже привередничать не стала. И от борща не отказалась.
Ела она аккуратно, ложку ко рту подносила точно выверенными движениями. Голову при этом держала высоко и не сутулилась, как обычно.
– Когда я ем, я глух и нем, – скупо улыбнулся Павел.
– Да, все время молчим, – согласилась она. – Как будто поговорить не о чем... Вы допрашивали сегодня моего мужа?
– Вас это интересует? – в лоб спросил он, чем заставил женщину смутиться.
– Нет... То есть, конечно, да, интересует...
– Почему вам дали такое имя? Юлия...
– Бабушку мою так звали. А что?
– Да нет, просто подумал, что ваше имя соответствует вашему поведению. Сначала вы ответили мне правду, что муж вас не интересует. А потом начали юлить. Юлите, потому и Юля...
– А почему вы решили, что муж мне не интересен?
– Не знаю, – пожал он плечами. – Мне почему-то так кажется. Вы ведь говорили, что муж не любит вас...
– Кажется, говорила... Но если он меня не любит, это совсем не значит, что я не люблю его.
– Не значит, – с горечью согласился он.
Его печалило не то, что Юля могла любить своего мужа. Он помнил, как сам относился к своей жене.
– Моя жена меня любила.
Сначала он произнес это, а потом уже понял, что думает вслух. Но остановиться, казалось, уже не мог.
– А я ее нет...
Он подозвал официантку и попросил принести сто грамм водки. Вроде бы и не собирался пить, но как-то само все вышло.
– Не любил я Лену. Самое страшное, что не любил... Это очень страшно. Очень-очень... Я изменял ей. Я гулял, а она страдала. А я не мог не гулять, потому что не любил...
Юлия с ужасом смотрела на него, как будто он признавался ей в том, что убил человека.