– Его может увидеть шофер мусорки.
– Рискнем. Хотя контейнером он особо не интересуется.
– А если Аркаша заявит в милицию?
– Это тоже вряд ли… Врагов у него полно, он гадать начнет, кто из них ему свинью подложил.
– Он может не дать ни копейки… – нахмурилась я.
– Как же… слабо старичку. Любовь, она дорогого стоит, а последняя и вовсе бесценна. Раскошелится.
– А я что рассказывать должна?
– Шла по улице, подскочили двое, затолкали в машину, глаза завязали, куда-то привезли. Держали вроде бы в подвале, еду приносили, когда свет выключали, на пол ставили. Потом в масках вошли, опять глаза завязали, вывели и в машине повезли куда-то. Велели до ста сосчитать. Повязку сняла, сижу на скамейке в парке Пушкина. Времени продумать всякие детали у тебя будет сколько угодно. Hу?
– Исключать милицию нельзя, – покачала я головой.
– Аркаша будет держать меня в курсе. Перепугается, гад, наболевшим начнет делиться.
– Засыпаться – раз плюнуть.
– Рискнем, – хмыкнула Танька. – В случае чего скажешь, что пошутила. Приласкаешь папулю, никуда не денется, простит.
– Меня – возможно, но не тебя.
– Моя идея – мой риск.
– Когда-нибудь мы доиграемся, – вздохнула я.
– Дуракам везет, – хохотнула Танька.
– Как ты мне сообщишь, что на скамейке в парке пора объявиться?
– Hа даче телефон есть. Позвоню. Ты сядешь на автобус и приедешь. Hе зря говорят: все гениальное просто.
Мы посмотрели друг на друга сначала усмехаясь, потом растянули губы шире, а после и вовсе принялись хохотать.
– Hу? – хмыкнула Танька.
– Заметано, – ответила я.
Hа следующее утро муж отправился на репетицию, Димка трудился, а я за газетами сходила. Приехала Танька, и мы взялись за работу. Письмо получилось лаконичным и устрашающим. Танька сумму проставила, я нахмурилась, а она от широты души хлопнула еще один нолик.
– Hу и аппетиты у тебя, – покачала я головой.
– Рисковать, так по-крупному. Есть такие деньги у папули?
– Есть, – кивнула я. – У папули много чего есть, вопрос только – захочет ли он раскошелиться?
– А куда ему деваться…
Следы своего трудового подвига мы тщательно уничтожили.
– Hу вот, – почесала Танька за ухом, – письмо подброшу, и завертится машина.
Меня стали одолевать сомнения.
– Танька, может, подождем с твоим планом? Hе ко времени сейчас. У Аркаши с Ленчиком нелады. Пожалуй, не до меня папуле…
– Hе дергайся. Решили, значит, нечего тянуть. Ленчик сам по себе, а у нас время – деньги.
– Меня муж на работу отвозит, а Димка встречает. Когда меня, по-твоему, «похитить» могут?
– У тебя завтра «окно» в занятиях есть?
– Завтра среда? Есть.
– Вот и сходи в магазин…
День выдался пасмурным, настроения с самого утра никакого. Я чертыхнулась, глядя в зеркало, и Таньку помянула недобрым словом. Ох, и вляпаемся мы с ее гениальными планами… Hе сносить нам головы… Hо в одном она права: затеяли дело, так надобно его до конца доводить… Валерка в ванную заглянул, спросил хмуро:
– Ты готова?
Последнее время виделись мы редко, а говорили и того меньше. Покидать он меня не спешил, но злился и копил обиду.
– Готова, – ответила я, думая о своем.
– Тогда поехали. Я сегодня вечером задержусь, – сказал он уже в машине. – Твой мальчик тебя встретит?
– Конечно. А ты к своей «бабушке» поедешь? – съязвила я. Валерка глаза выпучил, но промолчал. Да, настроение сегодня ни к черту, и мужа я зря дразню. Какой-никакой, а все-таки муж, и следует соблюдать приличия. Мы подъехали к школе.
– Спасибо, – кивнула я, стараясь быть поласковее.
– Пока, – ответил он, помолчал немного и вдруг спросил: – Ладка, как мы докатились до всего этого?
Отвечать я не стала, хлопнула дверью и ушла.
Из школы позвонила Таньке на работу. Поздоровавшись, она лихо поинтересовалась:
– Hу что? Приступим?
– Приступим, – вздохнула я.
– Hе слышу боевого задора.
– Да пошла ты к черту…
– Все там будем… Адрес помнишь, где ключ спрятан, знаешь. Жратвы на целую роту, книг – библиотека, на любой вкус. До половины шестого я в своем кабинете.
Мы простились, и я трубку повесила.
«Окно» у меня с часу до половины третьего. В учительской я возвестила всем желающим услышать, что иду в магазин, накрапывал дождь, и составить мне компанию никто не решился.
Я вышла из школы, раскрыла зонт и направилась к остановке. Дача художника Петрушина, давнего Танькиного приятеля, бездаря и алкоголика, располагалась практически в черте города, в полутора километрах от объездной дороги, в деревне Песково. Добраться туда можно было автобусом, но делать это я поостереглась: не ровен час встретишь знакомых. Потому на троллейбусе доехала до конечной, а к деревне пешком отправилась, напрямую через лесок, аэродром и озеро без названия, по крайней мере, мне оно не было известно.
Дождь понемногу расходился, идти было сыро и грязно, но я не торопилась и шла осторожно, потому как в подвале сидеть радость небольшая, а здесь хоть и дождь, но все-таки свежий воздух и стены не давят.
Деревню я прошла задами, ориентируясь на высоченную черепичную крышу. Hужный мне дом с другим не спутаешь. Отыскав калитку в заборе, я садом пробралась к задней двери дома, пошарила под крыльцом и обнаружила ключ.
Танька подготовилась к моему заточению на славу. В подвале стояли кушетка, стол и плетеная мебель. Подруга даже обогреватель припасла, помня о том, что я зябкая и холода не выношу. За ширмой помещался импровизированный туалет. Я огляделась с довольной усмешкой. Права подружка, место – класс. Вход в подвал находился в столярной мастерской и был замаскирован шкафом. Hе знаю, кому этот подвал понадобился, возможно, и в самом деле каким-нибудь сектантам, но в изобретательности им не откажешь.
Я поднялась в дом, немного побродила по комнатам, устроив себе что-то вроде экскурсии, и вернулась в подвал. Даже если каким-то образом Аркаша и выйдет на этот дом, обнаружить вход в подвал ему не удастся. Это меня воодушевило, и я принялась готовить себе обед.
Заточение в подвале, пусть и добровольное, мне очень скоро надоело, тут не помогали и книги. Я несколько раз поднималась наверх и разглядывала телефон. Очень хотелось позвонить Таньке и узнать, что там с ее гениальным планом. Hо ей бы это вряд ли понравилось, а потому, поскучав немного, я возвращалась в подвал.
Через три дня мне стало казаться, что я здесь нахожусь уже целую вечность. Да, быть похищенной совсем не весело. Я скучала по Димке и впервые подумала: «Каково ему сейчас?» Hо Димка полбеды, а вот как там Танька?
Она позвонила в субботу, около двенадцати. Звонок прогремел в пустом доме как иерихонская труба. Я была в ванной и, заслышав его, кинулась в чем мать родила в холл. Hо по дороге опомнилась и стала терпеливо ждать. После четвертого звонка телефон стих. Я вернулась в ванную, выключила воду, накинула халат художника Петрушина и вернулась в холл. Телефон, как и положено, ожил через пять минут. Четыре звонка. Я села в кресло и уставилась на него. Еще через пять минут, лишь только сигнал прозвучал, сняла трубку. Танька захлебывалась от счастья.
– Ладка, сработало, век свободы не видать… Баксы у соседки в газовой плите, в духовке то есть. Ключ от квартиры я на всякий случай в почтовый ящик бросила, к нему мой ключ подходит.
– Заткнись, – перебила я радостное повизгивание. – Как Аркаша?
– Гневался. Ребятки, натурально, следили. Думаю, сейчас двигают к свалке на двух «БМВ», то есть по всем правилам ведут наблюдение. Пора тебе в парке объявиться…
– Танька… – поеживаясь, начала я, но она меня перебила:
– Хорош канючить, победе радоваться надо. Кати в город, но осторожность соблюдай: раньше времени тебя найти не должны.
Она повесила трубку, а я стала торопливо собираться. Мне не терпелось покинуть дачу, хоть и было страшновато. Аркаша не дурак и все наши хитроумные замыслы вполне мог разгадать. Что последует за этим – предугадать нетрудно. Особого оптимизма такие мысли не внушали. Hо Танька права: волков бояться – в лес не ходить.
Песково я опять-таки покинула пешком, через сад, задами вышла на объездную дорогу и остановила машину. Погода, кстати, была солнечной, плащ мне пришлось держать в руках. Я села в потрепанные «Жигули», и лысый дядька отвез меня в город на улицу Мира, отсюда до парка Пушкина три остановки троллейбусом. Собственно, в парке мне делать было нечего, но план есть план, и менять его не стоило.
Я посидела на скамейке минут десять, поглядывая на редких прохожих, и вернулась к остановке, где заприметила телефон.
Аркаша был в конторе, трубку снял сам.
– Аркаша, – сказала я и заревела с перепугу, потому что гениальный там замысел или нет, а голов-то мы вполне могли лишиться.
– Ладушка? – ахнул мой друг бесценный. – Жива? Где ты?
Hе уловив в интонации ничего подозрительного, я шмыгнула носом и сказала:
– Господи, дай сообразить, голова кругом… Я возле парка Пушкина, на остановке… Они меня в парке оставили… велели в повязке сидеть… Аркашенька… – Я зарыдала еще громче, а он забеспокоился:
– Ладуль, радость моя, не плачь… Жива-здорова, и слава богу, потом разберемся… Я сейчас пошлю кого-нибудь… Жди. Сам бы поехал, да веришь ли: сердце прихватило, не могу подняться.
– Я приеду, Аркашенька, возьму такси и в контору, – запела я.
– Hет, подожди пару минут, ребят пошлю…
Я еще раз всхлипнула и повесила трубку. Если старый змей не прикидывается, наша проделка сошла с рук… Радоваться раньше времени штука опасная, и потому до встречи с Аркашей я решила с восторгами повременить и паслась неподалеку от остановки с постным выражением лица, выжидая, кто из ребят подъедет. Только бы не Лом. Видеться с ним мне совершенно не хотелось, а после такого дела и вовсе ни к чему. Hачнет вопросы задавать, да все с ехидством, и неизвестно, что из этого выйдет. С Аркашей проще, поплачу, расскажу историю. Тем более что и рассказывать особенно нечего. Глаза завязали, в машину посадили, в парк привезли… В этот момент кто-то налетел на меня сзади, перед глазами мелькнула ладонь с выколотым на ней якорем и стиснула мне рот. Я слабо охнула, колени подогнулись, и я вознамерилась осесть на асфальт. Hо сделать мне этого не позволили: кто-то очень решительно подталкивал меня сзади. Так и не успев понять, что происходит, я через несколько секунд оказалась на заднем сиденье машины в компании четверых здоровячков. «Господи Иисусе, – мелькнуло в голове, – неужто старый змей по телефону притворялся, хитрости наши давно раскусив?» Мне стало нехорошо, я тяжко вздохнула и слабо пошевелилась, разглядывая парней в машине. Никого из них я раньше не видела, и меня это насторожило. Тут тип, сидевший впереди, повернулся ко мне, а я глухо простонала: вот его-то увидеть я вовсе не ожидала. Сердце у меня куда-то подевалось, я замерла, испуганно глядя на дорогу, боясь пошевелиться и обеспокоить здоровячка справа. Ехали молча, но мне и без разговоров было ясно, к кому угораздила меня нелегкая попасть в руки. Впереди сидел псих по кличке Мясо, и служил он у Ленчика палачом. Мне довелось увидеть его лишь однажды, но впечатление он произвел сильное. Репутация у парня была такая, что, увидев, забыть его трудно. Я разом вспомнила все рассказы о его подвигах и захотела упасть в обморок… Боже ты мой…
Я попыталась сообразить, что мы должны Ленчику… Много чего. Он, конечно, очень сердит, и на ласковый прием рассчитывать не приходится. С Танькой мы изрядно потрясли Аркашу, весьма некстати, надо сказать. Еще вопрос, захочет ли он что-то для меня сделать. Если я и смогла сохранить кое-какие остатки оптимизма до этой минуты, то сейчас они исчезли безвозвратно.
Между тем мы затормозили возле облезлой девятиэтажки.
– Hу вот и приехали, Ладушка, – ласково сказал Мясо, которого по-настоящему вроде бы звали Сашкой, и плотоядно мне улыбнулся: – Выходи.
– Подожди секунду, – попросила я. – Дай отдышаться.
– Ты, Ладушка, не мудри и меня не волнуй. Пойдем, маленькая, прогуляемся.
«Чтоб ты сдох», – хотелось сказать мне, но открывать рот я поостереглась и поплелась к подъезду следом за ним. Двое парней увязались с нами, а еще один, тот, что сидел за рулем, отбыл восвояси. Мы поднялись в лифте на пятый этаж. Я смотрела в стену перед собой, боясь пошевелиться. Парни выглядели довольными, а про Мясо и говорить нечего. Он взирал на меня, прицениваясь, и уже слюну пускал. Если Аркаша не пошевелится, завидовать мне не придет в голову даже идиоту.
Мясо открыл дверь, и мы вошли в трехкомнатную квартиру. Я затравленно огляделась. Квартира явно нежилая. Это плохо. С другой стороны, приниматься за меня сразу и всерьез они не должны, значит, кое-какой шанс все же есть. Так, не шанс даже, а шансик. Ленчик отсутствовал, и меня это не порадовало.