Через пять минут отремонтированная телега была готова к выезду.
— Всем садиться! Кто лошадью править умеет?
— Я, — подал голос Шифрин.
— За вожжи! Немца на передок, ко мне поближе. Лацис, по-немецки говоришь?
— Понимаю, могу и немного говорить, но не очень хорошо.
— Я говорю, командир, — снова Шифрин. — Только не очень чисто, поймут, что не немец.
— Ладно, разберемся. Слава богу, что я тоже этот язык знаю. Правда, тоже… не как профессор, но сойдет для сельской местности…
Бойцы завозились, устраиваясь поудобнее. Игорь дернул вожжи, и наш транспорт покатил по дороге. Метров через четыреста мы подобрали Плиева.
По пути я кратко объяснил бойцам поставленную задачу.
— Все все поняли?
— Да, командир, вся ясно.
* * *Проехав около километра, я толкнул в бок пленного.
— Далеко еще?
— Вот оттуда уже видно будет палатки.
— От того поворота?
— Да.
Толкаю в бок Шифрина, и он останавливает телегу.
— Пулеметчики! Вон там, за поворотом, стоят немецкие палатки. Заходите со стороны леса. Ваша задача — чтоб никто туда не сбег! Если фрицы очухаются раньше и поднимут стрельбу — прижать их огнем и отвлечь на себя. Патронов не жалеть! Плиев!
— Я, командир.
— Со мной пойдешь. Лацис, страхуешь нас обоих. Чтоб никто со спины не зашел. Демин, обходишь палатки со стороны поля, там, где техника подбитая стоит. Гасишь фрицев гранатами, если будет надо. В сектор пулеметчиков не залезай, темно, того и гляди — свои зацепят. Шифрин, на тебе дорога, чтоб никто не прикатил незамеченным. Двинули! Мы здесь ждем полчаса и едем по дороге, пусть часовой нас окликнет. Там ему и карачун! Ждем.
Трудно это — ждать на войне.
Как там парни, сумеют ли пройти тихо? Немец говорит, что часовой один. Но хрен его знает, как оно все там выйдет? А ну, как приспичит кому в лес отойти, отлить, например? И операции каюк. Ремонтники или пекари, но в полтора десятка стволов они нам врезать могут основательно…
Так, полчаса уже прошло. Интересно, добрались ребята до места? Ждать уже нельзя, скоро смена часовых, весь план переделывать не хочется.
Хлопаю по плечу Шифрина.
Он вздрагивает и судорожно дергает вожжи. Пред боевой мандраж? Похоже.
Лезу в вещмешок, лежащий на телеге, и достаю оттуда флягу со шнапсом. Протягиваю ему флягу.
— Глотни.
— Зачем?
— Обозники в лесу замерзли, вот и согрелись малость. А ну, как часовой дюже носастый окажется? А выпивку унюхает, так и успокоится. Не могут же диверсанты пьяными разъезжать?
Поверил он мне или нет, но пару глотков сделал. Передаю флягу Плиеву.
— Потом, командир. И одного человека хватит, чтобы от него пахло. Мне еще работать надо.
Молодец! Уважаю!
Прячу ее назад. Расстегиваю гимнастерку, так проще доставать пистолет. В прошлый-то раз я ее вовсе разорвал, пришлось искать новую. Хорошо, что у старшины запас есть, а то ходил бы я сейчас как босяк. Винтовку кладу на телегу — ночь не самое лучшее время для снайперки. Как ни мимолетно это движение, но Плиев его замечает.
— Командир! Зачем винтовку положил? Как воевать будешь?
— Ножом. Да и пистолет у меня трофейный есть.
Он что-то ворчит себе под нос, слышу, как он роется в своем вещмешке. Через некоторое время мне в руку тычется какой-то предмет. Что это? Кобура. Открываю ее. Наган, в кармашке сбоку нащупываю запасные патроны. Откидываю дверцу, барабан полон.
— А себе?
— Я плохо из такого стреляю. Нож привычнее, тем более что у меня еще один есть. Ты же сам говорил, что можешь из двух пистолетов стрелять.
— Могу. Спасибо, после боя верну.
Вешаю кобуру на ремень.
* * *Вот и поворот, телега, скрипя колесами, бодрее покатилась под уклон.
— Хальт!
Выдергиваю кляп изо рта пленного. Плиев тут же показывает ему штык. Немец судорожно кивает головой.
— Вилли, это ты?
— Кто там?
— Это Карл!
— Что это вы вдруг вернулись?
— Угодили колесом в выбоину, треснула ось. Надеюсь, у вас найдется, чем ее починить?
— Вечно у вас какие-то приключения! Давай правь к палаткам, сейчас разбудим Гофмана, он сможет тебе помочь. Учти, с вас пачка сигарет!
Телега уже подъехала совсем близко, и часового можно разглядеть. Он стоит в свободной позе, винтовка за спиной. Толкаю Шифрина, и он чуть доворачивает в сторону. Часовой, чтобы не попасть под телегу, делает шаг назад. И в это время лежащий ничком Плиев кошкой прыгает на немца. Сбивает того с ног, и два тела катятся по земле…
Прыгаю за ним следом, держа в руке штык. На телеге возня, Шифрин бросил вожжи и запихивает пленному кляп.
Где эта «сладкая парочка»?
Вот они!
Огибаю телегу, держа штык наготове.
Плиев поднимается с земли.
— Все, командир. Этот готов, — шепчет он свистящим шепотом. В свете неяркой луны вижу, как блестят его глаза.
Хлопаю его по плечу и указываю в сторону палаток. Он кивает головой, и мы осторожно движемся в ту сторону.
Вот и первая палатка.
Они абсолютно одинаковые, и как угадать, сколько в какой из них фрицев?
Ощупываю вход.
Так, здесь не завязки, а деревянные цилиндрики, продетые в петли. Типа пуговиц, у нас такие тоже применяют. Осторожно расстегиваю их, засунув наган в кобуру. Штык-нож, как пират в кино, держу в зубах.
Все, вход свободен.
Перехватываю штык и показываю Плиеву на правую часть палатки. Он кивает мне в ответ и ныряет внутрь.
Вот и я в палатке.
Тут душновато, пахнет потом и несвежими носками. Еще какой-то запах, сразу и не пойму, что это. Сено? Или еще что-то? Под ногами дерево — палатка имеет дощатый пол. А любят фрицы комфорт! Поди и на кроватях спят?
Нет, кроватей я не нахожу. Немцы навалили на пол сено, сверху застелив его брезентом. И вот уже на нем дрыхнут. Дрыхли…
— Ты как? — спрашиваю шепотом у осетина, когда мы выбираемся из палатки.
— Порядок… — он показывает мне три пальца.
И у меня фрицев было трое, да плюс часовой. Уполовинили немцев, уже легче жить…
Вторая палатка, копия первой.
Повторяю ту же операцию с деревянными застежками.
Все, вход свободен.
Плиев протягивает руку к пологу, но тот вдруг резко откидывается в сторону.
Щелчок!
Яркий свет!
В проеме стоит немец с автоматом в руках…
На какое-то мгновение все замерло.
Плиев с протянутой рукой.
Солдат с автоматом.
Из-за его плеча выглядывает второй фриц, на его лице написано удивление. В руке он держит фонарь, луч которого освещает пригнувшегося к земле Михаила.
Мне показалось, что даже ночные птицы, лениво перекрикивающиеся в лесу, прекратили вдруг свои переговоры.
Все как будто заморозилось…
Внезапно все меняется.
Стоящий у входа немец вскидывает автомат, слышен лязг передергиваемого затвора.
Второй солдат громко кричит, и в палатке начинается возня.
Нож у Плиева в левой руке, второй в ножнах, я их хорошо вижу в свете фонаря.
До немца ему около полутора метров — не успеть…
Зато от меня всего полметра.
Резко бью его ногой в бок!
Издав сдавленный возглас, он улетает в темноту, а я падаю на левый бок, в падении выдергивая из кобуры наган.
Очередь!
Меня обдает пылью и какими-то ошметками.
Второпях фриц стреляет туда, где он только что видел приготовившегося к прыжку советского солдата.
Только там уже никого нет…
Наган мой вскинут для выстрела, и только тут автоматчик начинает понимать, что что-то пошло не так… Он поворачивает голову в ту сторону, куда исчез Плиев.
Ках!
Немец дергается и что-то пытается крикнуть. Это с простреленным-то горлом? Силен мужик…
Перекатываюсь вправо.
Теперь еще стоящий на ногах автоматчик закрывает меня от света фонаря и, соответственно, от взглядов оставшихся немцев.
Только теперь фриц, наконец, начинает оседать на землю, открывая стоящего за ним солдата.
Ках!
Ках!
Ках!
Тот роняет фонарь и падает на землю. Неудивительно, я стрелял ему как раз по плечам. Надо полагать — попал.
Пользуясь секундной передышкой, лезу за пистолетом. Для этого перекидываю наган в левую руку. Пистолетная-то кобура у меня висит под левой подмышкой, и этой рукой пистолет не достать.
Вот, теперь у меня уже два ствола, можно воевать.
Под боком попадается какая-то деревяшка…
Зажимаю наган подбородком и, подхватив деревяшку с земли, с размаху закидываю ее в палатку.
— Гранатен!
Нате вам, голубчики!
В палатке начинается бедлам…
Топот ног — и на меня вылетает полуодетый фриц. Тем не менее, оружие у него есть, в руках он крепко сжимает карабин. За ним второй солдат, третий.
Не поднимаясь с земли, стреляю сразу из двух стволов.
Первый немец успевает сделать еще пару шагов и кулем оседает на землю. Второй, споткнувшись о его тело, ныряет вперед и, уже в падении, получает от меня пулю.
Третий мешком оседает в проеме входа.
Все? Не может быть! Должно быть еще, как минимум, два человека.
За палаткой слышен хрип, возня.
Перекатываюсь вправо и вскакиваю на ноги.
Там же Михаил!
Немцы, скорее всего, выскочили через второй вход! Или просто под край палатки поднырнули…
— Командир?
— Плиев?
— Я, командир!
— Там фрицы!
— Были… двое…
— Цел?
— Все в порядке, командир. Только бок болит — здорово ты меня ногой саданул!
— Раз болит, значит, есть!
— И на том спасибо…
— Там где-то фонарь фрицевский лежит, подбери его и посмотри, что там у них в палатке происходит. Может, еще кто заныкался? Только осторожнее, вон, у немца автомат возьми. Я тебя подстрахую, мало ли что…
Подобрав фонарь и оружие, он осматривает палатку. Никого, надо полагать, все немцы кончились.
Забираю фонарь и, выйдя на улицу, описываю им три круга в воздухе. Условный сигнал, теперь все остальные скоро подойдут сюда. Захожу назад в палатку. Тут уже горит керосиновая лампа. Более-менее светло. Сажусь к столику, стоящему в глубине палатки, и перезаряжаю оружие. Наган пуст, в пистолете осталось два патрона. Хреновато… у меня теперь всего одна обойма к нему осталась.
— Держи! — протягиваю Плиеву кобуру с наганом. — Вовремя ты его мне дал, видишь — пригодился!
— Спасибо, командир! — подходит он ко мне. — Я теперь твой должник!
— С чего бы это?
Вместо ответа он поднимает ногу. Не сразу понимаю что к чему и только спустя пару секунд вижу, что каблук на сапоге начисто сорван. Пулей, что ли? Так вот, какие ошметки летели в разные стороны!
— Ну, ты и везунчик! Фриц-то, считай, почти полмагазина высадил!
— Это не я везунчик! Если бы ты меня не толкнул…
— Ладно! Сегодня я, завтра ты… Потом еще кто-нибудь руку вовремя протянет. Так и выживем все вместе.
Он вешает кобуру с наганом себе на ремень, убедился, значит, что надо его под рукой иметь?
Пока не подошли остальные, осматриваю наскоро палатку. Так, что тут есть интересного?
Ремень с пистолетной кобурой. Супер! Что в кобуре? Парабеллум. Ну… в принципе, сойдет. Вешаю кобуру себе на ремень. По-русски, на правый бок. Теперь у меня оба ствола под правую руку приспособлены. Ну, если учесть, что в маузере всего одна обойма, то и оставим его на крайний случай. Наклоняюсь к автоматчику и выщелкиваю из запасного магазина с десяток патронов. Вот, теперь у меня и для парабеллума запас имеется.
Еще тут что?
Автомат. На спинке стула висит. Этот я командованию не отдам, и у меня есть, кого им вооружить.
Деревянный ящик. С патронами? Точно, теперь и у пулеметчиков запас есть чем пополнить.
Дальше осмотреть все не успеваю, на улице слышен топот ног.
На всякий случай беру автомат наизготовку.
Слышу, как бегущих окликает Михаил, и уже через десяток секунд в палатку вваливаются все остальные бойцы. Нет только Шифрина. Все верно, его с поста никто не снимал.
— Ну, ни хрена ж себе… — ошарашенно качает головой Асанович. — Вот это побоище тут у вас…
* * *— Разрешите, герр лейтенант? — в приоткрывшуюся дверь заглянул дежурный по лагерю.
— Да, Гашке, входите. Что там у вас?
— Доставили этого русского, который просился к вам на допрос.
— Давайте его, у меня не так много времени, еще предстоит работа с документами.
— Яволь!
В комнату вступил человек в советской военной форме. Ремень у него отсутствовал, и гимнастерка болталась бесформенным балахоном. В руках он комкал снятую с головы пилотку. Сделав пару шагов, вошедший остановился и робко улыбнулся.
— У вас есть причины для веселья? — резко, по-русски, спросил его лейтенант. — Поделитесь ими со мной, может быть, порадуемся вместе?
— Никак нет, господин офицер! То есть, да, конечно, я очень рад, что вы нашли время… чтобы меня выслушать… это очень важно!
— Для кого?
— Что?
— Для кого это важно?
— Э-э-э… для великой Германии, господин офицер!
— Настолько важно, что вы решились оторвать меня от неотложных дел? Вы понимаете, что мое время стоит очень дорого?
— Конечно, господин офицер! Все понимаю! Поверьте, если бы не большая срочность данного вопроса, я не осмелился бы отвлекать вас от вашей, несомненно, очень серьезной и ответственной работы… э-э-э… виноват, от службы…
Лейтенант поднял со стола серую картонную папку.
— Итак… Будрайтис Янис Арнольдович, тысяча девятьсот двадцатого года рождения, призван в армию из Каунаса, боец… ну, это неинтересно… взят в плен…
— Извините, господин офицер!
— Что такое?!
— Меня не брали в плен! Я сам сдался и даже принес с собой свое оружие!
— Немыслимое приобретение для германской армии! — лейтенант скептически оглядел своего собеседника. — Да этого добра у нас и так достаточно! Как давно вы попали в окружение?
— Более месяца, господин офицер!
— Германская армия давно уже ушла вперед. От фронта вас отделяют десятки километров. Связи с командованием у окруженных войск нет. Что же такого важного может там происходить? Настолько важного, что вы решились меня побеспокоить? Все мелкие вопросы вы могли задать дежурному.
— Это не мелкий вопрос! Данные сведения могут иметь важное значение!
— Да? Ладно, — лейтенант откинулся на спинку стула. — Рассказывайте…
— Когда я попал в окружение, то сразу же хотел перейти на вашу сторону.
— Чего же вы медлили?
— За нами постоянно следили командиры и комиссары. Никому не разрешалось уходить куда-либо в одиночку, только группами. И то только в том случае, если в группе был хотя бы один коммунист или комсомолец! Да и, кроме того, господин офицер, не хотелось уходить с пустыми руками.
— Поясните.
— Ну… в том смысле, что я хотел доставить германской армии что-нибудь нужное и полезное!
— Вашу винтовку? При обыске у вас нашли крупную сумму советских денег, где вы их взяли?
— Э-э-э… ну… при отступлении снаряд попал в повозку. Там везли документы, бумаги всякие… деньги тоже были. Вот я их и подобрал. Не пропадать же добру?
— Возможно. Почему вы решили перейти на нашу сторону?
— У меня нет причин любить советскую власть! Мы жили в свободной стране. И жили хорошо! У моего отца была мельница, земля, наша семья жила счастливо и в достатке. Но после прихода большевиков, виноват, коммунистов… — пленный развел руками, — все поменялось. Мы вдруг стали экспл… эксплуаторами.
— Эксплуататорами.
— Да-да, конечно, господин офицер! Именно так! Мне не за что их любить! Это не моя власть и не моя армия!
— Ну, хорошо, с этим разобрались. Что дальше?
— Когда я решил уйти к вам, то стал искать, чем же я могу быть полезен доблестной германской армии?
— Нашли?
— Да, нашел. К нам в отряд прибыл лейтенант. Он был из интендантского управления. По приказу командира нашего отряда, капитана Кондратьева, для него стали отбирать бойцов.
— Зачем?