Поминая вслух царя небесного и всю его рать, вылезаю на улицу.
Лязгает башенным люком Гришанков.
Нет, немцы тут ни при чем.
Сломался палец, и трак рассыпался.
Вот же мать твою!
Как этот ремонт делают настоящие танкисты, я видел. Именно поэтому оценивал свои шансы на успех как весьма незначительные.
На вопросительный взгляд пулеметчика кратко поясняю ему ситуацию. И все вытекающие из этого наши действия.
Ладно, делать нечего — беремся.
Нет, все отпущенное нам на сегодня везение мы, похоже, исчерпали. Спустя почти час после начала ремонта — воз и ныне там. Уже выглянуло солнце, и нам стало тепло. Даже жарко.
Палец мы отыскали. И не один. Нашлась также и кувалда и все прочее, потребное для ремонта. Но вот натянуть гусеницу вдвоем… как мы ни пыжились, так и не сумели.
Бли-и-и-н!
Обидно-то как!
Швыряю на землю кувалду. Танк придется бросить, из нас еще те ремонтники.
— Ладно, Олег, лезь за пулеметом и прочим добром. Собираемся в темпе и уходим отсюда.
Он сокрушенно кивает мне и лезет в люк. Слышу, как он там чем-то позвякивает.
Он?
Чем это?
У Олега ведь не десять рук? Или позвякивает что-то еще?
Резко оборачиваюсь назад…
По дороге походным шагом движется колонна немецких солдат…
Это позвякивает и шуршит их амуниция.
Почему-то именно это полузабытое уже выражение профессора Марченко сейчас всплыло в моей голове.
Немцы идут со стороны деревни, куда вчера ехали обозники. Лагерь ремонтников они не проходили. Надо полагать, и про исчезновение термосоперевозчиков они еще не знают. Иначе не были бы столь спокойны, вон, даже боевого охранения у них нет.
Мне от этого, впрочем, ничуть не легче.
Башня смотрит в сторону леса, пока еще Гришанков ее повернет… А на корме танка приторочены две бочки с бензином… и до немцев метров пятьдесят. Не успеть. Даже если он и свалит несколько человек, пусть и десяток-другой, оставшиеся фрицы все равно смогут быстро развернуться и забросают танк гранатами. Это не «КВ», с тем пехоте пришлось бы возиться долго. Да и солдат тут человек шестьдесят. Не менее двух взводов.
В лес рвануть? С двумя пистолетами против такой оравы немцев? Самоубийство. Догонят, зажмут — и каюк. А Гришанков? Из танка вылезти он уже не успеет, а отбиваться в нем долго… об этом я уже думал.
Наклоняюсь к люку.
— Олег! Фрицы! Много! Сиди тихо и даже не дыши! Не вздумай стрелять — сожгут моментом, у нас на корме триста литров бензина. Сгорим, как свечки.
— Понял, командир, — глухо прозвучало из глубины танка. — Но уж если сюда полезут — взорву все к чертовой матери! У меня граната есть, Демин дал.
— Полезут — рви! Все — теперь молчок!
Вытаскиваю из люка ветошь и обтираю ей грязные руки. Бросаю ее на край люка, теперь, чтобы заглянуть в танк, надо будет отодвинуть в сторону эту пропахшую бензином и выпачканную маслом кучу тряпок. Будем надеяться, что пачкать руки фрицы не захотят.
Немцы уже близко. Чуть сбоку колонны шагает офицер. Вот с ним и поговорим…
Делаю несколько шагов и спохватываюсь, на мне нет пилотки, да и шлем остался в танке. Я его снял, когда мы с Гришанковым возились с гусеницей.
Какая там у немцев строевая стойка в таком случае?
— Что у вас произошло? — сухо спрашивает обер-лейтенант.
Все правильно. На мне немецкий комбинезон, на ремне кобура с парабеллумом, хорошо, что я успел передвинуть ее на немецкий манер. Правда, сапоги русские, но штанины комбинезона у меня поверх сапог, так что это не очень-то и видно. Вот офицер и принимает меня за своего.
— Ефрейтор Густлов, герр обер-лейтенант! — выпаливаю одним духом, вытягиваясь и прижимая ладони к бедрам. Так, по-моему, в кино немцы делали?
Офицер воспринимает это как должное.
Уже хорошо, стало быть, не лоханулся я со строевой стойкой.
— Что случилось, ефрейтор?
— Перегоняю трофейную технику для дальнейшего восстановления в ремонтно-восстановительный батальон, герр обер-лейтенант! Сломался палец трака, поэтому танк не может двигаться дальше.
— Откуда вы здесь, ефрейтор?
— Осмелюсь доложить, герр обер-лейтенант, несколькими километрами далее наша группа производит инвентаризацию и мелкий ремонт подбитых машин. Там остались еще три танка. Два наших и один тяжелый танк противника. Эти машины пока не готовы к транспортировке. А вот этот танк нам удалось отремонтировать. По крайней мере, он может… мог самостоятельно передвигаться.
— Почему вы один, ефрейтор?
— Какой русский в здравом уме полезет на танк, герр обер-лейтенант? Да и ехать мне оставалось всего десять километров. Кто мог предполагать, что русские делают пальцы для траков такими хрупкими?
— Русские, ефрейтор, бывают всякие… Могут и на танк полезть. Неразумно это, ехать, пусть даже и на танке, в одиночку.
— Виноват, герр обер-лейтенант!
— Ладно… — машет он рукой. — Мы можем вам чем-то помочь?
— Буду вам крайне признателен, герр обер-лейтенант! Если бы ваши солдаты помогли мне натянуть гусеницу, то я ни секунды не задержусь в этом проклятом лесу! Трех-четырех человек для этого вполне было бы достаточно.
Офицер поворачивается к остановившимся солдатам.
— Леман! Со своим отделением — на помощь ефрейтору! Остальным — десять минут отдыха.
Десяток фрицев отделяются от колонны и подходят ко мне. Впереди здоровенный ефрейтор.
— Что, приятель, подвела тебя трофейная большевистская техника? — ухмыляется он.
— Как видишь… — киваю я на гусеницу. — Как только они сами на них ездить могут?
— Ладно! — покровительственно похлопывает меня по плечу немец. — Нехорошо оставлять в беде товарища, ведь так?
И здесь магарыч требуется? Не вопрос…
— Разумеется! — согласно киваю головой. — У меня там, в танке, есть сигареты… не люблю оставаться в долгу…
Распределив солдат по местам, командую. Со второй попытки палец встает на место, и вскоре танк готов к передвижению. Лезу в люк и нашариваю трофейное курево. Хорошо, что не все на телегу свалили. Вдвойне хорошо, что солдаты вытирают руки и никто особенно не смотрит в мою сторону. Вот и славно, не разглядят, что на мне сапоги не немецкие. Заодно, пользуясь случаем, завожу двигатель. Пусть прогреется, хуже не будет.
— Вот, камрад, держи! — протягиваю Леману сигареты. — Хоть мы и сидим в лесу, но и у нас бывают маленькие радости.
— «Юно»? — разглядывает пачки фриц. — Хорошо живете!
Смущенно улыбаюсь и развожу руками.
Согнав с лица улыбку, подхожу к офицеру.
Он поднимает глаза от карты.
— Ну что, ефрейтор? Ваши проблемы устранены?
— Яволь, герр обер-лейтенант! Танк готов к передвижению!
— Постарайтесь впредь не попадать в подобные ситуации. Не всегда рядом могут оказаться друзья, вы меня понимаете?
— Да, герр обер-лейтенант! Я немедленно, по прибытии в часть, доложу обер-лейтенанту Грефу о данном случае. Надеюсь, в будущем трофейную технику уже будет перегонять полностью укомплектованный экипаж.
Щелкаю каблуками и вытягиваюсь по стойке смирно.
Офицер козыряет мне и, повернувшись к солдатам, отдает команду.
Они быстро выстраиваются в колонну, и вскоре только звук шагов напоминает об их присутствии здесь.
Не чувствуя под собой ног, залезаю в танк.
Усевшись на место, некоторое время пребываю в оцепенении. Пронесло…
— Командир!
А… это Гришанков…
— Олег? Как ты там?
— Честно говоря, страху натерпелся… до сих пор озноб по коже.
— У меня тоже. Посмотри там, в моем вещмешке должна фляга лежать. В ней шнапс трофейный. Давай ее сюда, да и сам тоже глотни, не помешает…
* * *— Разрешите войти, герр гауптман? — в приоткрывшейся двери появился высокий обер-лейтенант.
— Заходи, Иоганн! Рад тебя видеть! — гауптман Кранц, привстав из-за стола, указал на стул. — Присаживайся! Будешь кофе?
— Благодарю, герр гауптман, он у вас всегда превосходный.
— У нас у всех есть свои маленькие слабости, — снисходительно усмехнулся хозяин кабинета. — Я привык к нему еще во Франции, вот и стараюсь, по мере сил, баловать себя и своих друзей. Рассказывай, что там у тебя нового?
— Все как обычно. Гоняем по лесам полуодичавших русских, вылавливаем их продовольственные команды… Рутина, одним словом. Это вообще работа для полицейских батальонов, зачем держать тут моих ребят?
— Это на самом деле так скучно?
— Ну… как сказать. Выхода-то у них нет, вот поэтому и нетрудно предсказать их действия. Они все идут к жилью, к деревням. Мы и отлавливаем их на подходе. Как правило, идут небольшие группы — человек по пять-шесть. Посты зажимают их в поле, дальше подходит дежурное подразделение — и все…
— И все эти группы идут к деревням? Других маршрутов у них нет?
— Есть. Они пытаются пробиться на восток. Некоторым это удается, и они успевают покинуть нашу зону ответственности. Но большинство мы все-таки отлавливаем.
— Угу… Держи свой кофе, — гауптман пододвинул по столу чашечку. — Сахар, сливки — бери, что хочешь.
— Благодарю, герр гауптман!
— А вот скажи мне, Иоганн, группа человек в сорок… могла бы она пройти незамеченной сквозь твои посты?
— Маловероятно. Болота — они не только русским помогают. А все проходы мы контролируем.
— Все ли?
— В основном.
— Даже так? То есть, если я тебя правильно понял, твоей команде здесь делать нечего?
Обер-лейтенант внимательно посмотрел на Кранца.
— Я так полагаю, герр гауптман, что этот вопрос вы задаете не просто так?
— Да, Иоганн, у меня есть для этого основания. На, прочитай вот это, — гауптман протянул гостю несколько листов бумаги.
Наступило молчание. Обер-лейтенант внимательно просматривал текст. Гауптман налил себе еще кофе, откинулся на спинку кресла и закурил.
— Это все? — отложив в сторону бумаги, спросил обер-лейтенант.
— Нет, конечно! Мы уже не первый день знакомы, Иоганн, неужто ты думаешь, что старина Вилли встал бы в стойку только на основе фантазий русского перебежчика?
— Я так и подумал. Наверняка есть еще что-то, что не отражено в этих бумагах.
— Есть. Ты вчерашнюю сводку происшествий читал?
— Читал. Что именно должно было меня заинтересовать?
— Сообщение о нападении на подразделение двадцатого ремонтно-восстановительного батальона.
— М-м-м… сейчас вспомню… а! Там же вырезали ножами, чуть не половину этих бедолаг! Это?
— Это все, что ты знаешь?
— Ну, в сводке больше ничего не было.
— Тогда послушай меня. Такие нападения бывают часто, это ты прав. Но! Слушай меня и отгибай пальцы. Нападавшие взяли с собой палатки. Две, достаточно вместительные. Зачем?
— Понятно для чего. Для ночлега.
— Судя по следам, их было менее десяти человек. Одной палатки хватило бы за глаза. Они рассчитаны на тридцать человек каждая. Это раз!
— Учел.
— Второе. Неисправные машины оказались заминированы. Все и очень грамотно. Во всяком случае, при попытке открыть люк одного из танков произошел взрыв! Да такой, что мы в результате получили три кучи закопченного железа и еще с десяток могил. И это — три!
— Так.
— Более того, единственный исправный танк был угнан в лес нападавшими. И вот тут есть одна любопытная деталь! Наши солдаты видели одного из угонщиков и разговаривали с ним!
— То есть?
— У танка порвалась гусеница, и сидевший за рычагами диверсант, остановив проходящую колонну солдат, попросил у них помощи!
— Он выжил из ума? Или у солдат случилось помутнение рассудка?
— Ни то ни другое. Он был одет в нашу форму и неплохо говорил по-немецки. Офицеру он представился ефрейтором ремонтного подразделения. Даже фамилию назвал правильную.
— Так… интересно!
— Только в реальности этому ефрейтору всего двадцать один год! А тот человек, что разговаривал с офицером, был уже явно старше сорока!
— Русский диверсант, знающий немецкий язык? Бывало и такое.
— Погибший ефрейтор, чьим именем воспользовался неизвестный, родом из Гамбурга. Диверсант говорил на очень хорошем языке. Офицер, командовавший солдатами, в прошлом преподавал в университете. Так вот, по его словам, собеседник из Мекленбурга. В его речи присутствовало несколько характерных для этой местности оборотов. Это уже четвертый палец, Иоганн! Каковы будут твои выводы?
— Попробую подытожить. Палатки — они необходимы для организации лагеря. Два взвода.
Профессиональное минирование — сомнительно, чтобы это могли осуществить окруженные русские. Им-то уж точно не до этого. Сорокалетний диверсант, с хорошим знанием немецкого языка. Наконец — танк. В лесу он явно не нужен. Да еще и этот склад…
— Итого?
— Они готовят группу прорыва. Сведения, указанные в этом документе, подтверждаются…
* * *— Хорошо! — старший лейтенант Хворостинин на секунду прикрыл воспаленные от постоянного недосыпания глаза. Потер лицо ладонями. — Продолжайте, Гришанков, я вас внимательно слушаю. Что еще показалось вам необычным?
— Вот я и говорю, товарищ старший лейтенант, сначала-то мы особенно внимания никто и не обратили. Да приемы необычные и то, что командир нам говорил, уж больно не похоже было на все, что нам раньше показывали. Демин сказал, мол, всякое бывает. Он разок видел бойцов из этого… как его…ос…ос… не помню.
— Осназа?
— Во! Точно, товарищ старший лейтенант, и командир так говорил! Так Демин сказал, что и они что-то похожее вытворяли.
— А что еще привлекло ваше внимание?
— Как командир по лесу идет. Он ног от земли и не отрывает почти, разве когда через дерево или корягу перешагнуть надо. А когда перебегает куда, так вообще смотреть смешно.
— Отчего же?
— Так и тогда, ноги, словно по земле волочит и весь как-то из стороны в сторону вихляется.
— Зачем это?
— Мы тоже сразу не поняли. Опять Демин сказал — так его ж и не слышно почти! А тут уж и я заметил. Когда смотришь на него, все видно хорошо. А взгляд отводишь — нет его на месте. И только потом замечаешь, да вот же он! Уже метров на десять отбежал и дальше спешит. Не цепляет глаз такую манеру бегать-то!
— Интересно… Что же он вам про это сказал?
— Мол, учили его сотрудники НКВД…
— Кто?!
— НКВД… там учили, на Колыме.
— Не обращайте внимания, Гришанков, это я с усталости так… продолжайте.
— Да в общем все… Потом уж мы к дороге вышли. А там — голоса!
— Чьи?
— Так непонятно же! Далеко они были. Вот Котов и сказал: «Тут меня ждите». И ушел.
— Один?
— Один. И даже винтовку оставил.
— Как же он так, без оружия-то пошел?
— А у него пистолет есть! Маленький такой! И носит Котов его хитро — под гимнастеркой он висит, почти под мышкой. Пистолет и не видно вовсе. Я так только когда телегу грузили, его разглядел.
— Чей пистолет? Наш?
— Не видел я…
— Ладно, это неважно. Что дальше было?
— А вернулся командир, винтовку взял и нас зовет. Вышли мы на дорогу — а там телега! И два немца. Один холодный уже, а второй связанный, на телеге лежит. Сели мы на телегу и поехали. В дороге Котов объяснил, мол, там фашистские ремонтники стоят, надо их задавить.
— Как?
— Задавить… так и сказал. Объяснил, кому и что делать, куда идти. С собой Плиева взял, да Шифрина. Вот. Мы с Асановичем ушли в лес и стали ждать.
— Долго ждали?
— Ну… час почти. Потом вдруг выстрелы захлопали. Мишка пулемет вскинул. Все, говорит, попались наши, надо прикрывать! Но стихло все, а тут и сигнал — фонарем в воздухе помахали. Значит, все в порядке, идти можно в лагерь.
— А кто сигналил?
— Я не знаю, товарищ старший лейтенант.
— Хорошо, продолжайте.
— Ну вот, пришли мы в лагерь, а там… Кровишша! В первую палатку так и войти страшно! А во второй — немец на немце лежит и все мертвые.