Но, сейчас она замерла на пороге просторного и полумрачного кабинета, пристанища странного офицера. Человека, кто насильно вытащил ее из дерьма за весьма странную плату.
- Что застыла, - лениво отозвался Марк и вытянул на сидение ноги, позабыв при этом снять сапоги.
- Все жду, что сейчас открою глаза, и все это окажется сном. И я суну ноги в разношенные тапочки, побреду умываться, а после покормлю Веру да примусь собираться на работу.
- Если тебе так хочется трудиться – не вопрос. Пристрою тебя секретарем-референтом. Или красивым манекеном в ювелирный магазин. Что скажешь? – Марк выпустил дым и сощурился как хитрый кот.
Ника не уловила в его тоне иронии или насмешки. Только злость.
- Я совсем не понимаю тебя. Зачем тебе вздумалось тащить нас в столицу? Зачем я вообще тебе понадобилась? – И Ника шагнула в кабинет. Чтоб оказаться ближе, чтоб увидеть его глаза сквозь плотную завесу сладкого дыма.
- Ты что, маленькая? Тебе нужно показать картинки «для чего мужчине нужна женщина»?
- Ты прекрасно понял, о чем я, - поморщилась от сарказма Ника. – Тут куча готовых на все баб! Но ты забрал меня! Да еще и вместе с ребенком!
- Да, скажи еще, оторвал от родного гнезда, испортил лучшие годы и поломал будущее, - Марк с силой затушил окурок в хрустальной пепельнице и допил остаток коньяка из бокала.
Ника скрипнула зубами. Все верно – он вытащил ее из загибающейся дыры, спас, словно рыцарь на белом коне и в сияющих доспехах, вот только уж больно банальная получилась сказка. Неправильная. В ней героиня совсем не пай девочка, а рыцарь и вовсе оказался спятившим на всю голову.
- Марк, - поборов гнев, позвала Ника. – Как жить станем? Как муж с женой или как господин с бесправной рабыней?
Он усмехнулся. Жестко. И вмиг растерял ауру щеголя с дуринкой да царскими замашками, разом превратившись в хищного правителя судеб.
- Это, моя дорогая, только от тебя зависит. Как любить меня станешь.
Ника поежилась от перемены в нем, краем сознания отметив, что Марк далеко не так прост, и замерла, услышав ответ.
Они смотрели друг на друга добрую минуту, а потом Ника вышла, мягко прикрыв за собой дверь.
Под вечер Марк уехал. Спустя пару часов в дверь позвонил незнакомый военный, нагруженный тяжелыми на вид пакетами. В них оказалась еда и всякие мелочи вроде шампуня и детского мыла. Разбирая пакеты, Ника глотала слезы и сама не знала – то ли от горя, то ли от облегчения.
На ужин она запекла курицу в медово-горчичном соусе и картофель. Вера, разморенная сменой обстановки, теплом и вкусной пищей, опять быстро уснула. Ника вымыла посуду и принялась ждать Марка. Его слова о любви она восприняла серьезно. Быть бесправной куклой совершенно не хотелось.
Он пришел в первом часу. С порога принюхался и, стараясь не шуметь, разулся, после прошел на кухню.
Ника спала, обхватив руками подтянутые к груди колени. На широком кухонном диване вполне можно было устроиться с удобствами, но она приютилась на самом краешке. Губы во сне слегка приоткрылись, из прически выбилась пара локонов, делая лицо беззащитным, до неприличного юным.
На столе под салфеткой стоял остывший ужин. При виде такой картины, Марку стало стыдно и отчего-то сжалось сердце - на одну единственную секунду, но весьма болезненно.
Он шагнул на кухню, под ногой предательски скрипнул паркет, и Ника тотчас открыла глаза. Вскинулась, попыталась встать, только вместо этого рухнула на пол.
Марк, не ожидавший такого, долю секунды стоят столбом, а потом бросился ей на помощь.
- Черт, - себе под нос буркнула Ника, - ноги совершенно затекли.
Марк подхватил ее на руки и понес в спальню. Ника не возражала, только втянула воздух шумно, когда колючие иголки по крови потекли – вены оживали. Принялась ожесточенно растирать ступни и голени.
Она имела презабавный вид и Марк, до сей поры не отличавшийся смешливостью, улыбнулся. Всколоченные волосы, припухшие губы, искорки боли в ярких глазах, приспущенная лямка на майке, обнажавшая худенькое плечо - вдруг заставили сердце военного биться втрое быстрее.
Он присел рядом с ней и, глядя в глаза, потянулся к ступням. Их руки встретились, и Марка как током шибануло. В висках застучало, во рту пересохло. Как пацан несмышленый, он с осторожностью принялся растирать ей ноги, поднимаясь все выше.
Она была в его старых домашних шортах, на что он только сейчас обратил внимание. Хрупкая, тонкая, даже в древних тряпках Ника ему виделась золотоволосой богиней.
Нежность к ней подстегнула, заставила вспомнить, что он далеко не робкий мальчик. Марк приблизился, не отрывая взгляда, поцеловал колено, следом другое. Почувствовал, как участилось ее дыхание, сбившись на миг. Увидел, как заблестели желанием глаза, а у самого кровь вскипела. Принялся поглаживать нежно, забрался под майку, коснулся теплой, мягкой кожи своими огрубевшими ладонями. Ника выдохнула – шумно, со свистом. Потянулась к нему губами, коснулась несмело, но от этого касания кровь у обоих застучала с удвоенной силой.
На пол полетела майка, севшие после стирки столетние шорты… Ника прикрыла веки и дрожащими руками стала расстегивать пуговицы на его рубашке, а потом прижалась к Марку грудью, провела рукой по шее, вверх по волосам, потом вниз по спине, и словно толкнуло что изнутри. Наслаждалась им, вдыхала полюбившийся запах терпких сигарет и свежий аромат его собственной кожи.
Ника распахнула глаза и увидела рядом его – горящие, полубезумные. Марк скинул рубашку и девушка разглядела с десяток шрамов у него на животе – старых, давно затянувшихся, они переплетались с розовыми, куда более свежими. Ника провела по ним рукой без всякого отвращения, притянула его к себе, стала целовать. Страстно, глубоко.
И пусть он задевал ее гордость своим богатством, царскими замашками, но еще он возбуждал ее так, что кровь кипела. Его терпкий запах, пылающий взгляд из подо лба, горячие руки на теле, выметали из головы все предрассудки, заставляя быть мягкой, податливой. Быть желанной.
Он вдруг отстранился, опустился чуть ниже, обхватил ее щиколотки и мягко их расставил пошире. Расслабилась, позволила ему быть властным. Марк стал целовать живот, жарко касаясь губами и опускаясь все ниже. Когда миновал пупок, прикусывая кожу, проводя языком все порывистей, смелее, у Ники закатились глаза. Она подалась вперед, комкая простыни руками, оставляя на ладонях саднящие лунки от ногтей. Он целовал ее, раз за разом лаская языком самое чувствительное место. У Ники задрожали ноги, а через минуту, после нескольких точных, умелых ударов горячего языка по сокровенному, горячая волна покатилась по телу и устремилась вниз, ярко запульсировала, заставляя Нику громко и протяжно стонать, шептать бессвязное.
Отдышавшись, она вдохнула глубоко, потянула Марка за волосы – порывисто, но мягко.
- Хочу тебя, - хрипло выдохнула ему в лицо и поцеловала в губы. Влажно. Неторопливо.
Он подхватил ее под бедра и одним движением оказался внутри. Замер за миг, сомкнув веки, а потом принялся двигаться. Ника застонала громче и обхватила его шею руками.
- Лисичка, никого не встречал слаще тебя, - возбуждающе, до одури хрипло сказал Марк и она отозвалась.
Запульсировала снова, взрываясь. Выгнулась на простынях, губы приоткрылись в немом крике. Марк прошипел сквозь стиснутые зубы что-то неразборчивое и присоединился к разрядке.
Зверски хотелось есть. И курить. Ника разглядывала Марка из-под опущенных ресниц, и он ощущал этот изучающий взгляд. Щелкнул лисичку по носу и потянулся до хруста. Ника фыркнула и закуталась в простыню. Глаза ее постепенно закрылись, дыхание стало ровнее. Марк укрыл ее мягким пледом и вышел на кухню.
Поставил тарелку с едой в микроволновку, отыскал сигареты, жадно закурил. Вспомнил, что в доме ребенок и распахнул окно. Мокрый осенний ветер всколыхнул занавески и принес запах жухлых листьев. Привыкший к холодам, Марк даже не поежился. Пикнула машина, Марк пульнул сигарету в темноту – курить резко расхотелось. Еда пахла так, что рот наполнялся слюной быстрее, чем военный ее глотал.
После трапезы, вертя в руке вилку, он понял, что попал. Капитально.
Лисица его зацепила. Упрямым взглядом, гордой осанкой, уверенной походкой. И пусть смотрела она далеко не детским взором, а скорее бывалым, повидавшим всякое, она не потерялась, не забилась, не закостенела. В ней чувствовалась жизнь. Юная, непередаваемо привлекательная, она приковывала внимание, манила. Насмешливая, чуть снисходительная улыбка на алых губах, заставляла Марка снова и снова бросать вызов, покорять. Копна пшеничных, с золотыми бликами, роскошных волос, делала лицо невинным, и эта смесь заставляла сердце Марка биться быстрее. Он хотел ее до дрожи, до боли. Его ничуть не смущало, что в комплекте с Никой получил еще и Веру. Мелкая была невероятно похожа на мать, и это примирило военного с тем, что он у Ники не первый. Мысль, что кто-то так же целовал, ласкал, зарывался руками в волосы, до него, заставляла Марка сжимать руки в кулаки. И все же, не смотря на напоминание об этом, малышка казалась военному забавной, она не вызывала неприязни. Серьезная, не по годам развитая, Вера совсем по-взрослому складывала губы трубочкой, рассуждая о чем-либо. Марк ловил себя на том, что улыбается, стоит мелкой мелькнуть рядом.
Ника открыла глаза, когда луч осеннего солнца коснулся лица. На мгновение забылось где она, но потом все события нахлынули и захотелось свернуться калачиком, накрыться с головой одеялом, уснуть. А проснуться три года назад. Где Санька еще целехонек, где о войне даже помыслить не могли…
С кухни донесся одуряющий запах кофе и послышались редкие смешки. Ника удивленно повела плечом и отправилась в ванную. Пора явить себя публике, и до этого лучше смыть с себя печаль по несбыточному.
Когда вошла на кухню, картина ей открылась презабавная.
Марк ловко жонглировал четырьмя апельсинами и при этом напевал детскую песенку. Вера же сидела растрепанная, с поджатыми под себя ногами, укутанная в розовый махровый плед по самый нос. Девчушка с открытым ртом смотрела на Марка и изредка пищала, когда апельсин грозил свалиться мимо ладони жонглера. Лучи солнца пронзали комнату, от чего виднелись повисшие в воздухе пылинки. Картина поистине была интересной.
- Доброе утро, лисичка, - пропел Марк и ловко, один за одним, поймал фрукты.
- Доброе, - отозвалась Ника и потрепала дочку по голове.
Вера на появление матери отреагировала вяло – улыбнулась мельком и снова впилась взглядом в Марка. Тот засмеялся и принялся мазать тосты сливочным маслом.
Пока остывал кофе, Ника причесала дочку. Завтракали молча, но в приподнятом настроении. Когда Вера унеслась по своим детским, и понятным только ей одной, делам, Марк сделался серьезным.
- Завтра отведешь девочку в сад. Я оставлю номер, позвони, обговори все детали. Днем прогуляйся по магазинам и купи все необходимое для себя и ребенка. И не спорь, - предупредив возможный выпад, поднял ладонь военный.
Ника не могла найти слов. Впрочем, не особенно-то и искала. Кивнула и принялась пить кофе.
Так и завертелось. Вера пошла в сад, сама Ника стала искать работу, а пока ничего достойного не подворачивалось, занималась домашними делами, много гуляла, в особенности по парку, что располагался недалеко от дома.
Большой город девушке был не по душе. Ей хотелось отгородиться от всех – прохожих, любопытных зевак, лихих водителей на хищных авто…
И хотя парк был не очень-то и уединенным местом – утром и вечером там прогуливались собачники со своими питомцами, в обед молодые мамы с колясками, Нике все равно полюбилось гулять именно там.
В парке имелись широкие асфальтированные дорожки с коваными фонарями у обочин, что так уютно зажигались вечерами; высокие деревянные лавочки с фигурными подлокотниками, на которых действительно было удобно сидеть. А уж сама атмосфера – пряный запах осенних листьев, уютно шуршащих под ногами, отдаленный шелест полуголых крон, порывы прохладного ветра, приносящего обрывки далеких разговоров, в особенности примиряла Нику с присутствием прохожих.
Она не торопясь бродила по аллеям, сунув руки в карманы новенького пальто, уткнув нос в терракотовый вязаный шарф, и думала, думала, мечтала…
Марк не скупился. Каждый день оставлял деньги на видном месте. По первости Ника их не брала – гордость претила. Марк фыркал, и каждый день докладывал к предыдущим по несколько купюр. Когда накопилась приличная стопка, и сумма, от которой у Ники кружилась голова, он в открытую сунул ей деньги и сказал, чтоб дурью не маялась, а одела себя и ребенка. Как-никак зима на носу.
В тот день – когда карман жгла фантастическая сумма, произошло еще одно запомнившееся событие – Ника столкнулась у лифтов с девицей лет двадцати пяти. Та оглядела соседку откровенно презрительным взглядом и даже сморщила нос. Ника, к такому враждебному настрою от совершенно незнакомого человека была не готова, поэтому без обиняков спросила:
- В чем дело, от меня дурно пахнет?
Девица в ответ криво усмехнулась напомаженными губами и вскинула подбородок:
- Да уж не розами. В таких обносках еще моя прабабка ходила. Как только он на тебя позарился? – Девица в недоумении покачала головой и еще раз оглядела Нику с ног до головы.
Ника тоже опустила голову и критично оглядела свои растоптанные сапоги и потертые, выцветшие джинсы. Она была согласна с неизвестной соседкой – как только позарился?
Вслух, правда, девушка не высказала своей солидарности. Улыбнулась, скептически глянула на невежу, пожала плечами и направилась к лестнице.
Что стало главным аргументом – встреча у лифта, или упоминание скорой зимы, Ника не поняла. Но, деньги потратила.
Вышагивая по парку, Ника часто думала о прошлом, об оставленном городе и покинутой Таше. К слову, она сумела дозвониться до соседки – сказала, что все в порядке, добрались хорошо, обещала помочь перебраться и ей – если получится, конечно. Таша принялась плакать и отнекиваться, но Ника только утвердилась в мысли помочь подруге.
Еще мысли неизбежно возвращались к Марку. За прожитое вместе время, Ника толком ничего о нем не узнала. Ни чем занимается, ни чем так хорошо зарабатывает на жизнь, ведь пенсия военного – слезы.
Война в прошлом, думала Ника, значит, ни о каких премиях и пособиях не может быть и речи, но Марк продолжал ходить на работу изо дня в день, оставаясь дома только по воскресеньям. В свой выходной он предпочитал читать, литрами пить кофе да курить пахучие сигареты, уединившись в кабинете и развалясь на излюбленной софе. Спрашивать об интересующем напрямую, Ника считала моветоном. Кому понравится такое бесцеремонное вторжение в личные дела? Позже, по обрывкам телефонных разговоров поняла только, что у него свое дело – перевозки, грузы, пути сбыта… В закулисной стороне бизнеса Ника плохо разбиралась, поэтому предпочла не совать туда носа.
Словом, Марк оставался для нее загадкой. Весьма эпатажной, непредсказуемой, а порой и опасной тайной.
Иногда в его взгляде мелькало нечто темное, жуткое, от чего хотелось отвести глаза, передернуться всем телом. В такие моменты он становился непохожим на себя – черты лица заострялись, глаза делались уже, губы сжимались в тонкую линию. В поведении и настроении тоже наблюдались перемены – от харизматичного, ироничного мужчины не оставалось и следа. Марк делался молчаливым, грубоватым, что выражалось не только в словах, но и в движениях, жестах. Вера, если заставала такие перемены, словно копировала эмоции Марка - тоже начинала кукситься, капризничать, иногда даже плакала по пустякам. Ника списывала такие приливы на посттравматический синдром. Ведь война для Марка прошла далеко не бесследно: стоило только вспомнить усеянный шрамами живот.
В один из дней Ника решилась заговорить об этом. Вера в зале смотрела мультфильмы, они же с Марком пили чай на кухне.