А красивая у мужика строчка на воротнике… прямо-таки — загляденье! Как, интересно знать, её вышивали — машинкой? Или портной вручную постарался? Нет, стежки ровные, шаг одинаковый, чтобы так вручную вышить — хорошим мастером быть надо! А посадят ли такого мастера больничные халаты шить? Вот уж фиг…
— Подполковник! Вы меня слышите?!
А голосок-то — не плывёт более!
— И очень хорошо слышу. Кстати, раз уж такой у нас разговор пошел… как я должен к вам обращаться?
Не «как я могу вас называть?», а именно — «как должен». Тут, ежели кто не просёк, своя фишка есть… раз я кому-то там «должен», то вроде как и верховенство его признаю. Ну, уж моральное-то превосходство — обязательно.
Между «могу» и «должен» — дистанция ого-го какая!
И если мой собеседник в натуре является спецом — просечет эту фишку враз! А то, что я чуток притормозил — спишет на свои старания. Ещё и нос перед самим собой задерёт. Это не жалко… пущай задирает.
— Можете называть меня профессором.
Разрешил… так сказать — с барского плеча. Ну спасибочко тебе, мил-человек! Век помнить буду! Твой век, ежели ты, милок, этого не просёк ещё. Ничего, на мою память это тяжким грузом не ляжет — ибо особо долго ты на этом свете не загуляешь…
— Спасибо, герр профессор, учту…
Пусть он свою «победу» празднует! Разрешаю даже рюмку хлопнуть, хоть две — не из моих же запасов?
— Повторяю свой вопрос — вас направляли?
Ты, дядя, не слишком ли хитрый?
Спрашивать-то логичнее было бы — кто меня направлял? Действительно ли этот? Или другой? А ежели хорошенько припомнить?
Вот так и ловят оппонента…
Не опер ты, мужик — и никогда им не был. Догадываюсь, что и это — далеко не все твои фокусы. Есть что-то и в загашнике.
Ну так и я — тоже не пальцем деланный! И ежели кто думает (глядя на мою простецкую рожу), что понял меня до дна — такому человеку даже и сочувствовать не нужно. Поздно уже… разве что на поминки сброситься. Ибо тела как такового могут и вовсе не сыскать — дюже вредные мы все… как учили.
Хотя опыт допроса у него есть, не спорю.
Но одно дело — допрашивать полуочумевшего от таких штучек-дрючек клиента и совсем другое — колоть злобного и хитрого диверсанта. Который, кстати сказать, и сам-то все это делать умеет — можно даже экзамены не сдавать! Правда, у нас и приёмчики — малость отличаются… но сути дела это не меняет.
Так что ты, дядя, можешь и дальше разыгрывать тут большого начальника и вгонять в ступор несчастного Холечека. Твое право, мужик… только не заиграйся…
А профессор, между тем, разливался соловьем.
— Сколько человек присутствовало при вашем эксперименте?
— Трое. Профессор Ситников (да простит меня Серега, что я и его сюда приплел) и… две его ассистентки (вот и поломай теперь голову — что это за бабы такие были!).
Странным образом, немец воспринял мои слова очень даже благосклонно.
— Вы можете их описать?
Минут пять вдохновенно фантазирую, описывая ему внешность Леночки (официантки из моего лесного домика) и… Котенка. Уж какой бес дернул меня за язык — и не знаю. Решив совсем уж приукрасить картинку, наделяю их обеих прямо-таки голливудской улыбкой и соответствующими (гм…) пропорциями.
Впрочем, к их внешности профессор остается глух. Но один неожиданный вопрос он все же задает.
— Какие прически носят эти женщины?
Опа…
А это тут с какого боку, спрашивается?
Но ему оно зачем-то нужно…
Словесный портрет? Хочешь и их найти да сюда притащить? Демина-то они как-то же добыли?
А ведь может, сволочь такая… ну да ладно, сейчас ты у меня поскачешь! Попробуй хоть кого-то по таким приметам найти — опухнешь!
— Длинные у них волосы. Распущенные, я ещё все время удивлялся, отчего они косу не заплетают. Наверное, блажь какая-то… или мода…
Немец снисходительно хмыкает и каким-то сочувствующим взглядом смотрит на меня.
— Мода? Хм… ну, если только отчасти…
Вот те и здрасьте! Что же это такое я сказанул?
— Вы можете нарисовать помещение, где проводились эксперименты?
А вот тут врать нельзя — неизвестно, что я там в бреду наговорил. Очень даже вероятно, что это описание у них уже есть! И сейчас они попросту меня проверяют… ладно, родной, попробуй сконструировать… ну, пусть даже и простенький ноутбук — по моему-то описанию!
Я круто не завидую тому спецу, который рискнет делать что-либо по моим словесным пояснениям…
— Бумагу и карандаш?
Ого!
Напрягся «медбраток» — слышит наш разговор? Негромко вроде бы, разговариваем, не орём вроде бы…
— Ляшке! — щелкает в воздухе пальцами профессор. — Бумагу и карандаш!
Фальшивый «медик» остается недвижимым. А сигнал кому подавался?
Скрипнула дверь, и на пороге возник ещё один персонаж — и тоже в белом халате.
В руках сей товарищ держал несколько листов бумаги и пару карандашей.
Ага…
Стало быть, нас слушают?
Очень даже вероятно, что и пишут — фрицы в этом деле были спецами неплохими.
И ещё одно наблюдение…
Появившийся камрад принес с собою два карандаша. А вот про те огрызочки, что любезно предоставил мне доктор Холечек, даже никто и не спросил.
Вывод?
Получил мой лечащий врач неслабых трендюлей — за неспособность раскрутить клиента на откровенность, и понуро куда-то уполз… Никому не сообщив о том, что дал мне бумагу и огрызки карандашей. Правильно, не оценили его трудов тяжких. А это как-то не очень способствует хорошей памяти — обида всё застилает. Ну, с бумагой-то ничего страшного, эти листики на подоконнике лежали. И бдительные медсестры их тотчас же приватизировали — непорядок! Не удосужившись полюбопытствовать — для чего нужна бумага без приспособлений для письма? И вот остались у меня эти карандашики. Полезная вещь, они же не только для рисования применяются…
— Хочу вас предостеречь, подполковник! — поднимает палец вверх немец. — Мы и так знаем очень многое — вы, в своё время, были достаточно откровенны!
Это он, типа, меня топит? Мол, нет тебе дороги назад! Ну что ж, подыграем — ему сейчас только аплодисментов не хватает.
— Я понимаю, герр профессор… Ещё когда увидел здесь лейтенанта Демина…
Очкастый хмыкает.
— А чего же вы ожидали, любезнейший? Здесь работают серьёзные люди — мы ничего не оставляем на произвол судьбы!
Так вы зевнули?
Не усекли, что Демин назвал мне своё настоящее звание?
Вот что бывает, когда руководить серьезным делом начинают дилетанты!
Нет, где-то ты, дядя, несомненно, величина — тут и спорить не стану. Но вот в элементарных вопросах (которые тебе попросту неинтересны: орлы мух не ловят) — ты лох педальный! Да любой, даже самый сопливый, опер, первым делом обеспечил бы получение достоверной информации о моём разговоре с Деминым. И на разговор бы со мною не пошел без этого.
А ты, милок, решил, что твой гипноз (или что вы там ещё сотворили с ним) уже более чем достаточная гарантия? И даже более того — только что сам в этом признался?
Нет, где-то ты там, возможно, и профессор — даже академик! Хоть президент…
А в оперативной работе — на уровне первоклассника.
Церковно-приходской школы.
Элементарных азов не знаешь.
Кто мешал Холечека досуха выжать? Его рапортом не удовлетворившись?
Никто не мешал — но не сделали этого.
Дав мне в руки оружие.
Кто не давал бедного Демина наизнанку вывернуть, каждое его слово запротоколировав?
Никто.
Но и этого делать не стали — дабы не подвергать сомнению авторитет очкастого. Неудобно им, видишь ли…
А значит, дошли мои бумаги по адресу!
Развязаны у меня теперь руки, нет больше нужды любой ценой через фронт идти. Стало быть, дорогие вы мои товарищи, пообщаемся мы плодотворно. Не обещаю, правда, что будет данное общение приятным (для некоторых)… так война же на дворе… не до любезностей.
— И что это за место? — вышедший из машины Гальченко с любопытством огляделся по сторонам. — Поглуше в лес заехать не смогли? Тут даже электричества, наверное, не имеется!
— Есть, герр майор! — Метцер позволил себе несколько расслабиться. Дорога позади, у ворот надежная охрана — можно перевести дух. — Здесь раньше был санаторий для каких-то важных персон. Так что — всё, что положено, присутствует.
От центрального здания быстро подходил офицер — дежурный вышел встречать важных гостей.
— Вот! — обернулся к нему Метцер. — Сейчас вас проводят в ваши комнаты, вы сможете привести себя в порядок с дороги.
— Неплохо бы… — успокаиваясь, буркнул майор. — Я бы и поспал — в самолете нещадно трясло, да и эта дорога…
— Увы, герр майор — это не рейх! Хороших дорог тут нет…
После некоторого напряжения своих (весьма скромных, надо сказать) художественных способностей, протягиваю профессору рисунки.
— Ну… как-то вот так…
— И что это? — изучив мои «творения», тычет кончиком карандаша в рисунок очкастый.
— Измерительная аппаратура.
— Что она измеряет? Как?
— Увы… — развожу смущенно руками. — Мне этого не объясняли…
— Так! Это кресло, куда вас усаживали… Цифра «один»?
— Научный руководитель.
— Понятно, вот где он стоит… так, чтобы видеть ваше лицо?
— Да.
— Тогда эти две цифры — его ассистентки?
— Совершенно верно. Стоят позади и держат руки на моих плечах.
— Обе?
— В смысле?
— Обе руки держат?
— Э-э-э… нет. Каждая держит одну руку. Простите, но я не мог повернуть головы — это было запрещено. Поэтому более подробно ответить не могу.
— Разумно… Как много энергии требует данная операция?
— Не знаю… много!
— Взрыв вы ощущали?
Мать-мать-мать… это ещё откуда? Какой, к чертям свинячьим, взрыв?!
— Нет…
— В помещении нет окон?
А что я им успел уже сказать?
— Нет.
— Вы уверены?
— Абсолютно!
— Ну что ж… — встает со стула очкастый. — Отдыхайте. Скоро мы ещё раз встретимся.
Выйдя во двор, фон Хойдлер направился в дальний конец санатория. Здесь вместо существовавшего некогда спортивного городка (который, в принципе, и так никогда и не являлся особо популярным среди отдыхающих) было возведено странное сооружение.
Железобетонный забор, как удав, охватывал несколькими витками приземистый бункер. Молодая трава не успела ещё скрыть следы недавней стройки. А по извилистой тропинке через специально оставленные проходы в бункер и обратно сновали сапёры. Внимательный взгляд отметил бы отсутствие бойниц, укрытий и пулемётных площадок. Это было не оборонительное сооружение. Симметричностью и регулярностью линий вся постройка в целом напоминала храм. Закончили строительство совсем недавно, бетон на внешнем кольце ещё даже толком не схватился.
Профессор, обдумывая свои эксперименты, воспользовался ранее построенным стандартным бункером, распорядившись возвести вокруг него кольцеобразные стены по своему чертежу. Так что и дополнения, внесённые гауптштурмфюрером, не слишком усложнили и задержали стройку.
Миновав работающих солдат, профессор, пригнув голову, вошел в центральное сооружение.
Здесь было светло — горели лампы. Бригада монтажников уже заканчивала установку стенных панелей из дерева. На первый взгляд, убранство бункера скорее напоминало рабочий кабинет ученого, нежели внутренность блиндажа. Сходство только усиливалось обилием всевозможной аппаратуры, аккуратно установленной на стеллажах. Стоявший спиною к вошедшему гауптштурмфюрер распоряжался монтажом сложного пульта со множеством переключателей и контрольных лампочек.
— Левее, Эрхард! И чуть выше… так! Крепите здесь!
— Хайль Гитлер! — поздоровался вошедший.
— Хайль! — поднял руку инженер.
— Как ваши успехи, мой друг?
— Заканчиваем… — неопределённо ответил гауптштурмфюрер. — Остались последние штрихи. Вот эти группы переключателей — видите?
— Да.
— Переключатели сгруппированы по вашей схеме. Соответствующими цветами обозначены различные режимы подрыва. Я установил таймер — вам достаточно лишь включить тумблеры и замкнуть соответствующий рубильник — взрывы произойдут в той последовательности, в которой вы их таким образом и зададите. Очередность включения можно определить по порядковым номерам… Промежутки между взрывами задаются вот этим тумблером — каждое деление соответствует одной секунде. Какие либо вопросы, герр профессор?
— Да, в принципе, всё понятно… что это?
— Контрольный рубильник — на случай ошибки. Пока он не замкнут — можете хоть молотком по пульту бить, ничего не произойдёт. А также, если что-то пошло неправильно, подняв его, вы прерываете очередность срабатывания зарядов.
— Этого в моей схеме не было!
— Там и таймера не имелось, — усмехнулся инженер. — Вы что — с секундомером в руках собирались тут всё вычислять? Человеческий фактор, герр профессор! Его никто не отменял! Эраре хуманум эст!
— Человеку свойственно ошибаться, — автоматически перевел латынь профессор. — Благодарю вас, мой друг! Вы сделали для меня очень многое! Я этого не забуду!
— Стараемся… — пожал плечами эсэсовец. — Вечером приступим к установке зарядов. Закончим, вероятнее всего, к завтрашнему ужину. Кабельные линии уже подведены, колодцы оборудованы…
— Внутри бункера безопасность гарантируете?
— Если не нарушать последовательности взрывов — да. Но вот акустический удар будет… очень даже неслабый — есть шанс оглохнуть!
— Что-нибудь с этим можно сделать?
— Я заказал несколько шумоизолирующих шлемов… такие используют наши артиллеристы, те, что стреляют из больших пушек.
— Сколько?
— Шесть штук. Больше не дали — не положено. Мы же не артиллерийская часть!
— Так… я сам, две ассистентки, испытатель, охрана — должно хватить. Спасибо, гауптштурмфюрер! Я об этом не забуду!
Выйдя из бункера, профессор ещё раз оглядел всё сооружение. Впечатляло… Мощные бетонные стены, строгие концентрические полудуги бетонных заборов, охватывающие его со всех сторон — всё это вызывало какие-то странные ассоциации. Что-то давно забытое — или даже может никогда ранее не виденное, колыхнулось в душе фон Хойдлера. На какой-то момент он усомнился в правильности своего решения. Он может сейчас открыть дверь… куда? Что и кто стоит с той стороны?
Русский прошел… и вернулся. Его вернули назад — это несомненно! Все факты говорят об этом. И вот он — уже сам по себе, приобрел способность самопроизвольно (или под воздействием внешней силы — это ещё нужно будет выяснить…) перемещаться в пространстве-времени. Но раз такое по силам одну человеку, тем более — русскому, то уж немец-то сможет!
Сможет — что?
Кем станет человек, получивший в свои руки такие способности?
И что ждет его там, куда профессор хочет забросить испытателя?
Восторженная встреча с цветами — или мрачные лица конвойных?
Как было бы все просто, умей он направлять человека в нужную точку! Не просто так положены серьезные средства в некоторые неприметные банки… Только назови нужное слово, подтверди комбинацию цифр… и самое надежное оружие мира — золото, будет в твоих руках!
Но эти руки должны быть чисты… и безупречны…
В это крыло санатория народ заходил нечасто — только охрана. Молчаливые рослые парни, привезённые лично фон Хойдлером, убирали комнаты и приносили пищу из столовой. Никто иной сюда допуска не имел. Даже из машин все пассажиры выходили (или их выводили) под прикрытием основательного дощатого забора, который надежно их укрывал от посторонних взглядов. Некоторых из них потом отсюда и выносили — так же тайно. Всякое случалось в работе профессора…
Поднявшись на крыльцо, он уже взялся рукой за ручку входной двери — и замер. Застыл, не в силах сделать лишнего шага.
Словно холодный ветерок пробежал у него между лопаток.
Ледяная струйка протянулась вдоль позвоночника.
Секунда — и всё исчезло.
Лежавший под кучей старых досок диверсант поспешно отвел глаза, не выпуская, однако, из виду худощавую фигуру. Новый человек… на фото, которое всем показывали перед отлетом, он выглядит моложе. Эх, всадить бы тебе, умник, свинцовую пилюлю — говорят, легкость и мечтательность мыслей существенно уменьшаются…