Все мое спокойное житье оборвалось в одночасье. Я больше всего переживала, как бы не оказаться действительно замужем за боярином Андреем Сивым, а налетела совсем на другое…
Словно шла по яркому летнему лугу и вдруг провалилась в какую-то яму ужаса и отчаяния, из которой немедленно следовало выбраться, иначе засыплет. Почти установившееся душевное равновесие разом перечеркнул один сон…
Под окном слышался голос деда Трофима:
– Анеюшка, а скажи-ка ты мне, к чему бы мне ноне такой сон снился…
Что-то я не замечала, чтобы тетка снисходила до толкований кому-либо снов… Сейчас как глянет искоса, у деда Троима не только все желание разбираться в своих сновидениях, но и память отшибет, небось, не один сон, но и имя свое забудет. Анея так может…
Но… тетка спокойно выслушала рассказ деда о странном ночном видении, мол, перло на него прямиком какое-то чудище, лось не лось, повыше будет, ноги длинные, вроде как лошадиные, только крепче, морда не то овечья, но опять же на лошадь чем-то похожа, а главное, спина горбатая… Меня так и подмывало высунуть нос и сказать, что это верблюд, но не рискнула, кто знает, как отреагирует на мои познания Анея, не стоит выдавать, и без того уже многое продемонстрировала.
– Что это за чудище такое, а, Анеюшка?
– Есть такой зверь, верблюдом зовется, вроде нашей лошади купцы из дальних стран держат. Животина выносливая, крепкая. А с чего тебе приснился, не знаю… Сходи к Иллариону, поставь перед божницей свечку, может, пройдет?
Вот те раз! Мало того, что наша строгая тетка позволяет себя называть Анеюшкой, она еще и про верблюда все знает. Потом я вспомнила, что Анея жила в Рязани, наверное, там у купцов и видела, а до Козельска эти животины не доходили.
Мне в ту ночь тоже снился весьма странный и даже страшный сон, но я к Анее советоваться не пошла, наоборот, постаралась никому не подать вида, что мне дурно после увиденного…
Это была какая-то странная, жуткая картина. Я проснулась, не в силах поверить, что всего лишь снилось. Вокруг – наша с Лушей светелка, а мне все казалось, что я в степи в жилище страшного монгола. Говорят, те, кто летает во сне, растут. Я давно уже перестала расти (разве что в Лушкиных глазах), но этой ночью летала, испытывая от полета не удовольствие, а страх, настоящий, почти животный ужас. Потому что подо мной сначала была огромная равнина, по которой широкой черной лавой двигались всадники, тащились кибитки, мерно покачиваясь, вышагивали верблюды, шли пешие. Скрипели телеги, ржали кони, ревели верблюды, кричали люди… Эта масса заполонила всю землю, насколько хватало глаз.
Я то опускалась, подлетая к отдельным всадникам настолько, что были видны их грязные лица с узкими глазами, то поднималась, и тогда равнина внизу снова превращалась во множество движущихся точек, сливавшихся в единый страшный вал, готовый поглотить на своем пути все живое… Даже во сне я понимала, что это татарское войско, хотя узкоглазые рожи всадников на лица моих знакомых татар не походили вовсе.
У меня были приятели татары, я имела дела в Казани и прекрасно знала, что выглядят жители Татарстана совсем не так. Дело не в отмытости или одежде, лица другие – не широкие и не узкоглазые.
А потом я увидела большой желтый шатер и болтающееся над ним какое-то знамя со множеством концов и хвостов, развевающихся на ветру, и внезапно оказалась внутри прямо перед знатным монголом, судя по обилию позолоты и прочей дряни. Но разглядывать некогда, во сне иногда и не видишь, а точно знаешь, кто перед тобой и что вокруг. Очень хотелось впиться ногтями в его широкоскулую рожу и расцарапать ее до крови. Я не стала сдерживать себя в этом желании, мои ногти полоснули по физиономии, но, к сожалению, до глаз не дотянулись, оставив только следы на щеках. Монгол отшатнулся как от чего-то ужасного, а я, расхохотавшись, словно вылетела прочь. Правда, успела крикнуть на прощание:
– Я убью тебя!
Ну ведьма ведьмой, разве что метлы не хватало. Это уже слишком! Мало того, что провалилась в тринадцатый век, так еще и ночами летать стала. Так и на Лысую гору занести может.
Хорошо, что не закричала в действительности, но, проснувшись, долго лежала в темноте, с трудом переводя дыхание и едва удерживая готовое выскочить из груди сердце. Попыталась сообразить, не Хеллоуин ли нынче, но не смогла толком вспомнить, когда он, кажется, в самом конце октября. Мировые ведьмы здесь ни при чем, это дело рук местных.
Во сне я, несомненно, видела Батыево войско и его самого. А он испугался… ох, как испугался… Может, повернет в сторону? Ради такого случая я готова была испытать ночной кошмар еще раз, пролететь над его туменами, поорать по пути, а потом по-настоящему, куда крепче вцепиться в рожу хана и расцарапать ее до безобразия.
Если бы я знала, что происходило с самим Батыем…
Джихангир
Из предыдущего похода на запад Субедейбагатур вернулся покалеченным, у него остался один глаз, но полководец видел и одним достаточно хорошо, к тому же прозорливости это не мешало. Он прекрасно понял, что потомки Великого Потрясателя Вселенной не годятся Чингисхану и в подметки, что они быстро перегрызутся между собой и попросту развалят огромную империю, собранную Темуджином. И еще понял, что никогда не простит булгарам своей калечности и обязательно вернется к богатым уруским землям.
Они не собирались гоняться за Мухаммедом так далеко и так долго, просто иначе не получалось. А помимо Мухаммеда пришлось разорить и земли тех кипчаков, которые звали себя половцами. Их глупый хан Котян попытался удрать на запад, призвав на помощь князей урусов, с которыми то враждовал, то роднился. На родственные связи половецкого хана Субедею было наплевать, а вот урусы легко поддались на провокацию, вышли за его туменами в степь и долго догоняли, пока не дошли до самой Калки. Все получилось, как было задумано – монголы заманили урусов в выгодное место и там наголову разбили, использовав их несогласованность в действиях.
Воспользоваться плодами своей победы Субедей не смог, в его распоряжении было слишком мало сил, пришлось вернуться. На обратном пути его тумены получили сильнейший отпор от булгар, которые выступили единой силой, монголы были серьезно биты, а сам Субедей даже ранен. Но он меньше думал о ранении и наказании булгар, чем о том, что урусы неспособны договориться меж собой. В уруские земли отправились один за другим лазутчики, большинство под видом купцов. Все сведения, которые они приносили, говорили об одном: единства среди правителей богатейших земель нет. Они дерутся друг с дружкой, сжигая целые города и уводя людей в плен.
Не воспользоваться этим было нелепо. Но Субедей не мог просто собрать тумен и пойти воевать с урусами, ему было нужно огромное войско, десятки туменов, чтобы навсегда покорить богатейшие земли. Кроме того, это далеко от Каракорума, там можно основать свою собственную империю, такую, чтоб в ней правил один из царевичей, а в действительности сам Субедей. Полководец даже нашел такого царевича – это был любимый внук Чингисхана, не любимый остальными, Бату Из этого царевича будет толк, это не любитель выпить Гуюк, очень похожий таким пагубным пристрастием на своего отца Угедея, это не болтун Мунке, не слабый младший сын Чингиса Кюлькан… И ничего, что Бату даже в своей семье не старший из царевичей, не всегда сила за самым старшим, с его, Субедея, помощью Бату добьется своего. Если, конечно, будет во всем слушать мудрого наставника. Бату слушал…
День за днем постепенно, осторожно Субедей вдалбливал нужные мысли в голову своего воспитанника, пока Бату не проникся ими. Конечно, монголы всегда воевали на юге и юго-востоке против соседних племен, этого вполне хватало, поднять целое войско в поход на запад очень трудно, требовалось решение многих людей. Но Субедей умел ждать и готовиться… А еще рассчитать, кто пойдет во главе, чтобы поход не превратился в набег, а стал настоящим завоеванием, подобным тому, какие совершал Потрясатель Вселенной.
Субедею очень захотелось глянуть на звезды. Вообще-то Барс с Разрубленной Лапой, как звали полководца в Орде, был очень осторожен и никогда не прогуливался вне своей железной кибитки без охраны, слишком хорошо зная, как много вокруг завистников и врагов. Он и Бату твердил то же: куда опасней в Каракоруме, там, где под каждым ковром может быть яма, за каждой юртой прятаться человек с натянутой тетивой лука, в каждой чаше оказаться яд… Опасность не там, в походах и боях чингизиды сами крайне редко выходили биться, обычно наблюдали за боем со стороны, а среди людей, которые улыбаются ртом, сжимая пальцами рукояти мечей против тебя.
Бату и сам прекрасно это понимал, потому легко согласился на дальний поход. Но вместе с ним по решению курултая отправились и другие царевичи, а это означало, что опасность не миновала. Гуюк вполне способен отравить и убить Бату исподтишка, чтобы самому встать во главе похода. А еще Гуюк прекрасно понимал, что лишить Бату большого преимущества можно, всего лишь лишив его Субедея. Поэтому опасность угрожала самому Субедею даже больше, чем внуку Чингисхана. Но полководец знал, как от нее защититься. Вокруг всегда много охраны, это «бешеные» у Субедея свои, у Бату свои. Кроме того, у полководца кибитка, отличная от остальных, – железная, непробиваемая для стрел, с узкими прорезями для обстрела, если к ней подойдет без разрешения чужой, в эти прорези полетят отравленные стрелы. Субедей советовал и Бату завести такую, но молодость всегда легкомысленна, хан отказался, предпочитая доверять охране самого Субедея.
Вокруг привычная степь, в которой полегли прибитые ветрами и копытами коней последние травы. Над головой привычное звездное небо. Сколько хватает глаз – костры, у которых сидят, спят, переругиваются, поют пришедшие с ним воины. Конечно, ближе к кибитке Субедея и шатру Бату-хана только свои, верные псы, готовые растерзать любого, кто без зова приблизится к кибитке или шатру.
Его, Субедея, волей эти люди так далеко от своих родных мест, это его мысль подтолкнула курултай к решению начать западный поход к Последнему морю. И в случае, если бог войны грозный Сульдэ отвернется от монголов, отвечать за неудачу придется тоже ему. Не перед курултаем, он туда просто не поедет, перед духом Великого Потрясателя Вселенной, перед Темуджином, исполнять волю которого они поклялись. Но такого быть не может, никогда Субедей не проигрывал битв, вот и теперь он знал, что прав, отправляясь в великий Западный поход, чтобы расширить империю Чингисхана от одного моря до другого.
Он смог заговорить о таком походе только через десять лет после первого. Уже встал на ноги и оперился его воспитанник – внук Чингиса Бату. У Потрясателя много внуков, но почти все они ни на что не годны, только и знают пьянствовать и ссориться. Каракорум раздирают их свары, везде предательство, зависть, ненависть, яд… Разве о таком мечтал Темуджин, собирая монголов воедино? Разве таким он мыслил продолжение своего дела и своего рода?
Из всех царевичей Субедей выбрал именно Бату, потому что он сын Джучи – старшего и нелюбимого сына Темуджина, потому что его самого больше других не любят остальные завистливые отпрыски Потрясателя Вселенной, ему не место в Каракоруме, не место среди алчных, жадных потомков Великого. Нет, конечно, и Бату алчен и свиреп не меньше других, он тоже способен отравить или зарезать, но он не пьяница, как Угедей, и не бездельник, как Гуюк или Мунке… И все же главное в том, что Бату нет места даже там, где он имеет право на многое, ему не место в Каракоруме, а значит, он будет создавать новую империю. И пока не завоюет новые земли для нее, Субедей ему нужен. Бату нужна хватка наставника, его разум, его хитрость, его безжалостность как к врагам, так и к своим ослушавшимся, не подчинившимся, не выполнившим приказа. А еще полководческий талант. И те сведения, которые Субедей успел получить за десять лет.
Понимая, что рано или поздно поход на запад обязательно состоится, Субедей за прошедшие годы, особенно за последние три, просто наводнил уруские земли своими лазутчиками. Теперь он знал все, у него были подробные рисунки местности, везде жили в ожидании свои люди. Но главное – было готово войско. У урусов города с крепкими стенами, которые не возьмешь с наскока, наученные прежним горьким опытом, они не выйдут биться в поле и не станут гоняться за специальными сотнями монголов, чтобы попасть в ловушку. Урусы могли укрыться за крепкими стенами городов и сидеть там хоть целый год. Но Субедей уже имел достаточно построенных китайцами осадных машин.
И вот через одиннадцать лет после возвращения из того первого похода курултай принял решение о новом походе на запад и о том, что возглавит его именно Бату. Еще одиннадцать царевичей – внуков Чингисхана отправлялись под его началом. Конечно, это вызвало сильнейшее неудовольствие со стороны того же Гуюка, и Субедей прекрасно понимал, что обиженный царевич сделает все, чтобы Бату не доехал живым не только до основной цели похода – к Последнему морю, но и к месту сбора – реке Итиль. Но старому ли хитрецу бояться врагов?
Бату стал джихангиром – предводителем похода, они разгромили прежних обидчиков Субедея булгар, их царство прекратило существовать, и теперь остановились у земель урусов, поджидая остальных и решая, что делать дальше.
Задуматься было над чем: впереди зима, в уруских землях холодно, снежно и они поросли непроходимыми лесами. Где взять траву, пусть и прошлогоднюю, пусть и монгольскому коню, привыкшему раскапывать тощие былинки в глубоких снегах? Недаром половцы, постоянно воюющие с урусами, в походы ходили с весны до осени, а на зиму удалялись к югу на уцелевшие пастбища. Так советовали поступить и Бату, после победы над булгарами откочевать к Теплому морю, а весной двинуться на север к уруским городам.
Субедей думал иначе. После таянья снегов придется ждать спада половодья, а по донесениям его лазутчиков, разлив уруских рек превращает их в непроходимые препятствия, потом пока подсохнет, чтобы огромная конная масса не перемесила землю. Но была еще одна зацепка, заставлявшая Субедея принимать странное на первый взгляд решение, недаром уруские правители коназы сами ходили в походы зимой. Да, холодно, да, бескормица, зато есть возможность пройти замерзшими руслами рек, ведь в уруских землях, как в степи, – дорог почти нет, только в степи скачи куда хочешь, а у урусов лес сплошной стеной.
Субедей верил своим лазутчикам, когда много людей каждый сам по себе говорят одинаково, значит, так и есть. А бескормицу можно одолеть только одним – быстрым взятием многих богатых городов, вон их сколько помечено на большой верблюжьей шкуре, старательно выделанной и расправленной! За десять лет лазутчики успели побывать во всех уруских городах и многих маленьких городках, потому рисунок на шкуре испещрен только самому Субедею понятными значками, из которых одни говорили полководцу, что город имеет неприступные стены, другие о том, что у него проблемы, например, с питьевой водой, третьи означали, что с горожанами можно попытаться договориться. Таких, к сожалению, очень мало, но они есть, если дойти до этих городов, то взамен на обещание свободы они дадут пищу людям и лошадям. Пусть дают, а там видно будет…
А еще были значки, показывающие, что туда лучше не соваться.
Субедей так долго смотрел на рисунок, что заболел единственный глаз, перед ним словно летали мелкие мошки. Сложив шкуру и убрав ее в сундучок, полководец решил выйти посмотреть на звезды, чтобы посоветоваться. Может, увидит какой знак от самого Потрясателя? Все же Темуджин не должен оставить без внимания любимого внука, старательно продолжающего дело своего деда.
Он простоял недолго, из ханского шатра вдруг выскочил Бату и почти бегом бросился к своему наставнику:
– Пойдем в твою кибитку!
– Что случилось?
Но Бату только головой мотал, торопливо забираясь внутрь железной кибитки.
– Скажи всем, чтобы вышли.
Субедей сделал знак, и двое охранников поспешно покинули кибитку, оставив хана и полководца одних. Субедей пригляделся к Бату, что это с ним? Через всю щеку хана тянулись два следа словно от чьих-то ногтей! Третий, чуть поменьше, почти у глаза. Кто осмелился так поцарапать джихангира?!