Я не специалист по всей этой «зерни», «черни», «скани», но то, что увидела, не требовало никаких объяснений. На руку легло нечто вроде большой сережки, второе такое колечко Лушка тут же приложила к своему виску, крутя головой передо мной. Вспомнилось, что женщины носили височные кольца, видимо это оно. На кольце равномерно закреплены три бусины, но что это за бусины! Каждая из них, в свою очередь, усыпана крошечными золотыми капельками, образующими внутри кругов из тончайшей проволочки узоры наподобие мельничных крыльев. В центре узора еще по бусинке, только маленькой, все вито-перевито золотой проволочкой. Как же держатся эти крошки-капельки, если их буквально тысячи? Пришлось подойти к окну, чтобы рассмотреть. Все равно удалось не сразу, а когда я поняла, что каждая крохотулечка лежит на основании из золотой же проволочки чуть толще волоса… Все мировые ювелиры с их сложнейшими техниками мгновенно превратились для меня в топорных бракоделов!
И это сокровище (как назвать иначе) находилось в простом ларце простой боярышни. Что же тогда говорить о княжеских украшениях? А Лушка, не обращая внимания на мое потрясение, ей-то привычно, продолжила вытаскивать один шедевр за другим и примерять. Она тоже была растеряна, но совсем не так, как я, моей сестрице, как той сороке, хотелось все и сразу, и Лушка явно мучилась от невозможности напялить содержимое ларца в один прием.
Анею такие страдания не удивили, тоже, видно, не впервые, спокойно кивнула:
– Берите уж весь ларец, там разберетесь.
Я подозревала, что и там разобраться будет не легче, а Лушке такое предложение явно понравилось, она даже завизжала от удовольствия. До вечера мы разглядывали, прикладывали, примеряли на разный лад украшения, одна проблема – посмотреться толком не во что.
Перекладывались в новые короба и наряды. Их тоже оказалось столько, что я озадачилась: как Анея все это собирается везти? Но когда узнала, что ехать намерены также шестеро девок и трое холопов покрепче, не считая Трофима и возниц на четырех санях (!), то поняла, что Анея Евсеевна намерена показать Рязани, что есть еще порох в пороховницах!
Во дворе в ряд выстроили четверо саней. К моему изумлению, в первые, самые красивые расписные, погрузили короба и уселись двое холопов. А для нас предназначался большой крытый возок. Ларцы с украшениями были тщательно упакованы и поставлены в наш возок. Понятно, в санях ехать холодно, в них будут девки и холопы, а нам подавай чего потеплее.
Наконец, поезд из саней и возка выстроился, готовый к отправлению. Смотрелось внушительно, тем более, нас собрались провожать еще и несколько дружинников во главе с отцом и Вятичем. Вот это эскорт!
На дворе собрался, кажется, весь Козельск, ну как же, Анея Евсеевна отъезжает по делам в Рязань. Пусть Рязань и не столица нашего княжества, но все же город побольше Козельска. Я попыталась прикинуть и вдруг осознала, что не так уж и больше, просто Козельск не лезет в столичные штучки, потому менее известен. Хотя кому менее известен, историкам двадцать первого века? И только потому, что для тринадцатого века Козельск оказался весьма приметным и крупным городом. Вот вам!
Рязань
Ехали долго, я даже не думала, что столько времени можно тащиться примерно от Калуги до Рязани. Но лошадей нельзя пускать вскачь, у дороги одно название – сугроб на сугробе. Конечно, не раз вспомнилась знаменитая российская пара – дураки и дороги.
Конечно, отец с нами не поехал, только проводил через большой лес (где мы с Лушкой чуть не погибли) и вернулся, а вот Вятич отправился дальше. Очень хотелось посмотреть, как живет Русь тринадцатого века, но не получилось, возок крытый, окошки привычно затянуты, ничего не видно. Только на остановках и смотрела во все глаза. Лушка тоже. Она все еще хромала, почти не наступая на ногу, была непривычно тихой и скромной. Вообще моя сестрица так изменилась, что даже странно видеть такую Лушку Как полезно бывает для взросления убегать из дома. Но мне по душе больше та ненормальная, которая могла утащить меня в осеннюю ночь к волкам в лес.
Вятич до самой Рязани не доехал, остался неподалеку, как я поняла, в деревне дожидаться нас для обратного пути.
К Рязани мы подъехали в середине дня. Город открылся на мысу Оки и какой-то речушки и выглядел совсем не так, как я представляла. Конечно, вспомнилось, что это Старая Рязань, тем более было интересно посмотреть на город, который исчезнет с карт немного погодя.
Смотрелось внушительно, высокие крепкие стены, множество башен и ворот… купола соборов, я заметила, по крайней мере, два. Мы подъезжали со стороны поля, забирая, правда, ближе к реке. Анея распорядилась:
– Сначала к Олене в предградье.
Предградье оказалось посадом. Но туда отправились не все, только возок и расписные сани, девок и холопов Анея отправила куда-то в сам город ждать. Зачем, я поняла позже. Мы легко прокатились по единственной улице посада, переполошив всех собак и жителей, и свернули в широкий двор. Одного взгляда на хозяйку дома было достаточно, чтобы понять, что мы заехали к сестре моего отца и Анеи. На отца Олена была похожа даже больше. Она, видно, ходила почти на сносях, кругленькая, ладная…
Встреча проходила по заведенному обычаю. Хозяева сделали вид, что рады приехавшим гостям, хотя особой радости в глазах у Олены Евсеевны я не заметила, поднесли нам прямо во дворе попить с мороза горячего, поахали по поводу того, как мы с Лушкой выросли, и позвали в дом.
От меня не укрылось, как чуть презрительно осматривала немудреное жилье Анея и как впилась в старшую сестру взглядом Олена. Она, казалось, ждала малейшего выражения неудовольствия или насмешки, чтобы ответить. Об этом Анея, видно, знала, она не позволила себе ничего лишнего, хотя держалась боярыней и здесь. Старшая сестра шла хозяйкой, а младшая, да и все остальные словно были ее если не холопами, то уж обязанными наверняка. Потом я узнала, что так и есть.
Хозяин дома Степан был кузнецом, потому и дом имел в посаде, поближе к воде, чтоб в случае чего… Я вспомнила Лушкины слова о дурости Олены, вышедшей неудачно замуж. Мне Степан понравился, конечно, особым интеллектом и изящными манерами он не блистал, но производил впечатление сильного, надежного мужика, из тех, за кем как за каменной стеной. Правда, я за такого бы не пошла.
Дом у Степана и Олены был немаленький, потому что вместе с ними жили еще старая мать хозяина и две его сестры, обе вдовые, с маленькими девчонками. Одна из сестер, видно, только что родила, ребенок без конца пищал где-то за печкой, а она сама лежала за занавеской. Как это все не похоже на наши апартаменты, причем не московские, а козельские! Тетка Анея умела красиво обставить и украсить отнюдь не тесные хоромы, где только мы с Лушкой (да и то по собственному желанию) жили вдвоем в комнате. У остальных имелась своя у каждого, даже у Трофима крохотная конурка.
Лушка тут же скривила нос, шепнув мне:
– У нас у холопов жилье просторней…
Но долго морщиться сестрица просто не умела, она уже совала нос во все подряд, выдавая комментарии:
– А этого раньше не было… а куда старую лавку дели, выкинули, что ли? А новая уже…
Анея прикрикнула на дочь, и Лушка тут же угомонилась.
– Мы к вам ненадолго, только свой терем велю протопить…
Из этих слов я сделала вывод, что у тетки есть свое жилье в Рязани и только его неготовность к проживанию загнала нас вот в эти клетушки. Степан как-то кривовато усмехнулся:
– Да там вроде занято…
Взгляд тетки стал бешеным:
– Маштак?
– Он.
– Хм… давно живет?
– А как свои хоромы погорели, так въехал. Я думал, ты знаешь, потому и к нам.
Анея пробурчала что-то вроде «догадывалась».
Вот в чем дело, оказывается, теткин терем занят каким-то Маштаком. Его предстояло выживать оттуда с помощью древнерязанского ОМОНа? Ой, как интересно… Я поймала себя на том, что даже думать стала Лушкиными выражениями. У сестрицы тоже загорелись глазки в предвкушении некоего занятного действия. Вообще-то мы приехали в Рязань не за тем, но напоминать тетке цель визита было неэтично, я промолчала.
В тот же день мы отправились смотреть терем Анеи. Поехали в тех самых расписных санях, видно, боярыне не с руки ходить по городу пешком. Ехать пришлось недалеко, даже Рязань хоть и куда больше Козельска, но невелика.
Когда Анея приказала разобрать короба, чтобы достать парадную одежду, я не придала этому особого значения, тетку в парадном виде уже видела. Но оказалось – нет. Для начала пришлось подивиться собственному наряду и Лушкиному тоже, особенно украшениям. Две девки засуетились, что-то подкалывая, что-то закрепляя, я давно запуталась и только поднимала руки, поворачивалась, наклоняла голову, «чуть терпела» в ответ на просьбы девок, чьи ловкие руки колдовали над нашим с Лушкой внешним видом.
Это такое удовольствие – чуть покачать головой, чтобы движение повторили колты по обеим сторонам лица, чтобы бусинки слегка коснулись щек и даже легонько звякнули, ударившись друг о дружку. А наручи – ручные браслеты? Широченные, сплошь украшенные на пластинах изображениями каких-то дивных зверей и птиц, по краям испещренные сотнями таких же крошечных капелек, какими я восторгалась на височном кольце, они крепко ухватили рукав, не позволяя ему спадать на кисть руки.
На плечи легли роскошные шубы, хотя было не так уж холодно – Анея решила сразу показать товар лицом. Шубы были драгоценными для меня изнутри – лисий мех с роскошной сединой, а для остальных снаружи – переливчатый бархат с тиснением. Что ж, каждому свое, моя ценность здорово грела меня изнутри, так здорово, что я начала потеть даже на улице. К чему шуба, если на улице чуть меньше нуля? Но возражать не полагалось, осталось потеть.
Даже Трофим был в парадном кафтане (или как там называется?) с богато расшитым низом и каким-то узором вдоль застежки. Его пояс был куда шире обычного и тоже переливался то ли золотой вышивкой, то ли вообще камнями. Вот вам, знай Анею Евсеевну, у нее даже возничий богат!
Уселись, отправились. Все не спеша, пусть соседи полюбуются. Соседи любовались, особенно ближние. Олена горделиво оглядывалась, наблюдая, все ли видят, каковы у нее родичи. Я поймала себя на том, что тоже горделиво оглядываюсь. Стало смешно, ну ты-то здесь при чем? Нет, почему же, я Настя, племянница вот этой почти царицы, на моих плечах богатая шуба (и пусть в ней неимоверно жарко), на голове украшения, которыми могла бы похвастать не всякая обитательница особняка на Рублевке, вокруг суетится множество народа, чтобы меня усадить, устроить поудобней, подоткнуть полы шубы… Вот, блин, боярышня выискалась! Надо же, как людей быстро портит богатство. Чего же удивляться тем, кто всю жизнь в нем купается?
Мы въехали в одни ворота, проехали мимо двух соборов, которые я видела издали. Лушка по пути кивнула куда-то чуть в сторону:
– Вон дом Авдотьи с Николой.
– Кто это?
– Авдотья – сестра Степана, Никола ее муж, он украшения здорово делает с тех пор, как ногу отсекли. Это вот его, – Лушка показала на колты.
Я почувствовала огромное желание повернуть к дому Николы и увидеть воочию человека, способного накапать крохотные золотые капельки в колечки из золотого волоса. Левша, ей-богу! Вполне верилось в то, что блоху можно подковать золотыми гвоздиками.
Но сани направились дальше и проехали еще одни ворота. Мы что, через весь город проехали, что ли? Неужели дом Анеи в другом посаде? В это не очень верилось, слишком клянялись ей по дороге. На все поклоны Анея отвечала легким наклоном головы, а мне так хотелось приветственно помахать рукой, как это делают особы королевской крови, милостиво приветствуя своих восторженных подданных.
Лушка потом объяснила, что в Рязани словно три города – Столичный с основной стеной, он самый большой, Средний город, куда мы и ехали, и Кром. Кром, он маленький, Средний побольше, там мало кто живет, остались хоромы только у тех, кто издревле богат в Рязани. Соборы на Соборной площади в Столичном граде.
Дом Степана и Олены в Южном предградье, мы проехали Южные ворота, а в Средний город въехали через Спасские ворота.
Да уж, Лушка права, дом Степана и Олены не шел ни в какое сравнение с хоромами Анеи. У боярыни Анеи Евсеевны были почти царские хоромы. Или это все же княжий двор?
Но Трофим дальше ехать не собирался, он повернул к широким воротам. Анея спокойно сидела в санях, точно ее все происходившее не касалось. Один из дружинников заколотил рукоятью кнута в ворота, оттуда быстро высунулась нечесаная физиономия какого-то холопа и заорала:
– Чего колотишь?! Чего надо?
– Хозяйка приехала, открывай ворота!
– Кто?
И тут наш Трофим продемонстрировал, что командный голос не потерял даже по прошествии многих лет, он так гаркнул «Открывай…твою мать!», что ворота распахнулись, кажется, даже без усилий со стороны холопа, от одного крика. Я заметила, как чуть дернулись насмешливо губы Анеи, но она сумела спрятать улыбку. А еще тетка явно пробормотала: «Хорошо угодье, когда река рядом, а родня подальше». Ох, не любила Анея Евсеевна родню умершего супруга…
Стоило саням въехать во двор, как на крыльцо выскочил какой-то шустрый мужик, судя по всему, местное начальство, вроде нашего Косого. Его рот уже раскрылся, изготовившись к ответному крику, но так и остался раскрытым беззвучно. Увидев Анею в санях, он икнул, захлопнул рот и поспешно бросился в дом, видно, предупреждать своего хозяина.
Тетка вылезала из саней степенно, медленно, остановилась, по-хозяйски оглядывая двор, на что-то показала Трофиму, тот многозначительно хмыкнул… Мы с Лушкой тоже вылезли и тоже оглядывались, но просто из интереса.
– Это действительно ваш терем?
Лушка ответила на мой вопрос тоже шепотом:
– Наш, только туда дядька самовольно вселился. Ой, что сейчас будет…
Но сестрица говорила не перепуганно, а с удовольствием, видно, предвкушая разборки Анеи с каким-то дядей. Разборка вышла и правда классная…
В это время на крыльце появился тот самый дядька, как потом оказалось, сводный брат Анеиного мужа, занявший терем действительно самовольно ввиду того, что сама хозяйка уехала в Козельск. Не знаю, как Лушкин отец, но брат у него был крайне непривлекательной особой. Гора мяса с оплывшими щеками, крошечными глазками, взгляд которых никак не удавалось поймать, и таким выступающим животом, что я невольно подумала о его сексе с женой… дети-то есть?
– Луша, это твой дядька, выходит? Брат отца если…
– Он сводный брат, у деда были две жены, этот сын первой от ее первого мужа. Но когда она померла, дед второй раз женился и уже родил отца. Но Маштак все себя старшим считает, а потому все себе требует. Сейчас мать ему покажет, гляди…
Анея спокойно смотрела, как родственник спускается с крыльца, дождалась, пока подошел совсем близко, она держала роскошную театральную паузу, позволяя этому Маштаку самому начать изъясняться. Королевская стать и выдержка Анеи сделали свое дело, у Маштака с каждым шагом пропадала уверенность, даже сами шаги замельтешили.
– Ну, здравствуй, Анея Евсеевна. Не ожидал, не ожидал…
Он попытался сделать вид, что рад принять в доме заскочившую на огонек родственницу, но это плохо получалось, тетка смотрела на него все так же строго и царственно.
– Вижу, что не ждал, не то съехал бы со двора загодя.
– Чего это съехал? Братов двор, брат меня всегда к себе звал…
– Погостить! – отрезала Анея. – Ноне чтоб тебя здесь не было! И в порядок все приведи, смотреть на твою грязь тошно.
– Чего это не было?! Ишь чего удумала! Жил и жить буду. Ты сама здесь не живешь, так и мне в старой халупе ютиться? Сама бы жила, слова не сказал. Или кто другой, а то точно собака на сене, сторожишь, а не пускаешь!
Маштак засуетился просто безобразно, его толстые руки задергались, словно пытаясь обхватить все пространство большущего двора и заграбастать себе. Каждая клеточка кричала: не дам, мое!
– Маштак, а коли у тебя свои хоромины малы, так построил бы новые.