Он быстро, не оборачиваясь, сбежал по ступенькам крыльца, взлетел в седло. Только рукой взмахнул, и снежная пыль за копытами его коня сказала мне, что сказка закончилась…
Я смотрела вслед Роману и думала о том, что мы больше никогда не увидимся. Даже если он не погибнет на Воронеже, а сумеет задержать татар (в чем я лично засомневалась, увидев его дружину, куда там против той черной массы, которую я видела во сне), то уйдет сразу в Коломну. Что бы там ни произошло, меня уже здесь не будет, я свое дело сделала, мне пора домой. Но я навсегда унесу с собой ощущение его крепких объятий и ласковый шепот в ночи…
Мне тоже пора уходить…
Терентий топтался у своих ворот. Он явно видел уезжавшего князя, все понял и теперь ломал голову над тем, как примириться с княжьей любушкой, да еще и ведьмой к тому же. Интересно, чего сосед боялся больше – моих запредельных умений или моей связи с князем Романом? Или того и другого сразу? Тогда бедолаге не позавидуешь…
– Насть, ты это… ты… прости меня дурака, а? Я ж не со зла… спьяну…
– Совершение преступления в нетрезвом состоянии отягощает вину подсудимого.
– Чего?!
Вот к чему было выделываться? Но упустить возможность поиздеваться над Терентием я не могла.
– Я говорю, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке!
Это сосед уже понял, но все равно был растерян:
– Дык ведь я ж тебе вроде ничего и не сказал-то… а ты меня вона как… – он выразительно коснулся рукой носа.
Да, носом я его приложила знатно, пожалуй, свернула даже, стал похож на съехавшую набок картошку.
– Ничего, зато, как шмыгнешь носом, так и меня вспомнишь.
А Свара меня вспомнит, как только на мужа глянет… Хорошо, что я не икаю при любом упоминании, иначе погибла бы от икоты.
– Терентий, татарские послы в город прибыли.
– Слышал уж…
– Уезжайте всерьез и не возвращайтесь.
– А вы?
– Степан уехал, а Олена с Манькой у Авдотьи за стеной. Как татары появятся, я тоже уйду.
Терентий вздохнул, тащиться куда-то далеко очень не хотелось. Я сказала уже с нажимом (ну что за дурак такой!):
– Езжай, здесь ждать нечего.
– Думаешь, придут?
– Уже пришли.
– Опять посад сгорит… Сколь лет и пожили спокойно… Придется за стеной пересидеть у брата…
Мне хотелось крикнуть, чтобы убирался вообще, что Рязань падет и все будут уничтожены. Но оглянулась на мощные стены, нависавшие над посадом, и подумала, что сосед не поверит, как не поверили остальные. Как им объяснить, что у Батыя есть сильные стенобитные орудия, способные свернуть даже такие укрепления?
– Терентий, через несколько дней уходить будет поздно.
Но он снова воспринял все как совет спрятаться за стеной…
Князь Федор отправился ублажать Батыя, а Рязань замерла в ожидании. С молодым князем действительно отправили богатые дары и поехала немалая дружина. Даже не столько большая, сколько крепкая, все словно молодые дубки, не своротить, оружие начищено, доспехи тоже…
Как же было тошно мне, ведь я знала, что случится с князем Федором! Я не могла ни есть, ни пить, ни смотреть в глаза людям. Хотя в чем моя вина? Я день за днем твердила об опасности, а они, словно слепые котята, не желали ничего видеть.
Через два дня зазвучал колокол, созывая горожан на площадь. Его звук не был радостным, и я уже знала, что скажут. Да, в Рязань примчался едва живой воспитатель молодого князя Опоница со страшной вестью: Батый сначала подарки принял, но потом потребовал десятины во всем, в том числе и в людях, а еще… княжьих жен и дочерей себе и своим царевичам на ложе. Особо настаивал на красавице Евпраксии, потому как ему перебежчик сказал, что у князя Федора больно княгиня хороша!
Князь Федор ответил Батыю: «Аще нас не будет, все ваше будет». Самое ужасное – я знала, что это случится.
Черт, как же я не сообразила предупредить, чтобы Евпраксию на верх княжьего терема не пускали?! Метнулась к самому терему и замерла – красавица-княгиня с маленьким сынишкой уже стояла там, глядя куда-то далеко за Оку, на восход солнца.
– Евпраксия, не-ет!
Зачем же она, ведь можно было бы еще уехать, спрятаться вместе с княжичем…
Евпраксия лежала красивая даже в смерти, большие глаза раскрыты, руки и на земле прижимали к себе дитя. Она не захотела расстаться с любимым мужем даже после его гибели. Встретятся ли они по ту сторону бытия? Должны, иначе к чему была эта жертва? Они оба предпочли смерть ее позору.
Несколько мгновений народ безмолвствовал, не в силах осознать случившегося, словно гибель сначала молодого князя, а потом и красавицы-княгини поставила жирный крест на всех надеждах. Потом раздался единый крик, голоса были преимущественно женские.
Я стала выбираться из толпы. Все случилось, теперь ждать уже нечего, Батый сделал свой выбор, и его не остановить. И вдруг увидела поникшего, мгновенно превратившегося в старика Опоницу, он так любил эту красивую княжескую пару, так лелеял, обучал своего воспитанника! Во многом именно его заслуга, что князь сумел вести себя достойно перед лицом смерти, не испугавшись и никого не предав.
Еще не осознав, что хочу спросить, пробралась сквозь рыдающую, убитую горем толпу к воспитателю, тронула за рукав. На меня глянули глаза, полные невысказанной боли, даже сердце сжалось. Как бы Опоница хотел заменить князя в его страшной судьбе или суметь уберечь княгиню! Хотя, неизвестно, чья судьба страшнее, погибших или тех, кто остался жить после этого, сознавая свою беспомощность и невозможность что-то вернуть или изменить.
– Опоница, ты Батыя видел?
Он не сразу сообразил, о ком я говорю, потом кивнул:
– Видел.
– Скажи, у него… ну, на щеке шрам есть?
Понимала, что это идиотизм – стояла боярышня и спрашивала о шраме у ордынского хана, да еще и после случившегося с князьями. Но Опоница чуть задумался и покачал головой:
– Нет, шрама нет, только следы – вроде как поцарапана щека сильно.
Я сделала короткий неприличный жест: «Йес!» и постаралась затеряться в толпе. Значит, не зря вцепилась в Батыеву рожу во сне. Теперь надо срочно в Козельск к Анее, пусть снова отправляет меня во сне к этому гаду, только теперь я его живым не выпущу, пока не добью, не проснусь! И мне наплевать, что для всех остальных даже эти мысли – чистейшей воды бред. А как назвать само мое появление в Козельске после аварии в Москве через восемьсот пятьдесят лет, это не бред? Если бред бредом вышибают, то я готова поработать таким вышибалой. У меня даже настроение поднялось, теперь я знала, зачем я здесь – моя миссия не орать рязанцам, чтоб спасались кто как может, и не увещевать русских князей объединяться в прочный союз (это все и без меня знают), а порвать пасть, выколоть моргалы и вообще растащить Батыя на тряпки, порвать как Тузик грелку, чтоб остальным гадам неповадно было! И чем раньше я это сделаю, тем лучше.
Теперь я на чем свет стоит ругала себя вообще за поездку в Рязань. Надо было сидеть в Козельске, вернее, спать дома и каждую ночь терзать этого проклятущего Батыя, пока не свихнется и не побежит обратно в свои степи, утаскивая армию и навсегда заказав дорогу на Русь остальным!
Но тут я вспомнила синие глаза Романа и поняла, что не только не жалею о своем приезде в Рязань, но и уезжать не слишком хочу, надеясь, что еще раз его увижу и почувствую на своих плечах его сильные руки, а на губах горячие губы.
Начались новые мучения. Голова приказывала немедленно собирать манатки и вострить лыжи в Козельск, совесть в ответ наезжала так, что становилось тошно, а я как болванчик тянула и тянула время. Теперь я осознала, что самые страшные мучения – это раздвоение самой себя, когда разум тянет в одну сторону, а сердце – в другую. Во мне снова были две Насти, они обе влюблены в князя Романа и спорили только о том, ждать его в Рязани или уносить ноги в Козельск.
Без Анеи я ничего сделать не смогу, значит, надо в Козельск. Но до Козельска я добраться до битвы на Воронеже просто не успею, значит, уехав, даже не узнаю, как она закончилась. Придется ждать хоть какого-то известия… Я прекрасно понимала, что просто ищу повод задержаться, чтобы встретиться с Романом. И не помогали никакие разумные доводы, что можно просто не успеть уехать. Вот так всегда, когда разум начинает спорить с сердцем, побеждает сердце. Это к счастью, а не к сожалению, хотя обычно выходит боком.
Осада
Князь Юрий Игоревич с дружиной тоже выехал на Воронеж (это, наверное, и было «как бог даст»), где решено дать битву Батыеву войску Смешно, вас одни верблюды заплюют, у них этих животных столько, что если каждый по разу плюнет, то не одна бочка наберется. На молебне перед выходом епископа не было, служил его кто-то другой, видно, рангом поменьше. Вот оно – гнилое нутро.
Как только стало известно, что князь выехал, побежало все. Последние кони вытаскивали последние возы, кто лошади не имел, санки тащил сам. Если учесть, что сильные взрослые мужики (Терентий не в счет) отправились с княжьей дружиной, то в городе оставались только калеки вроде Николы, деды вроде Ефрема и женщины с детьми. Мы получались самыми типичными представителями Рязани, которую вот-вот осадят ордынцы. Если, конечно, наши бой проиграют, в чем лично я не сомневалась. Кто будет защищать осажденный город, если не вернется никто из дружинников? Неудивительно, что его и осаждать долго не понадобится, пяти дней с оставшейся силой вполне хватит.
И снова мела метель, снова уходили в снежную круговерть люди, тащили мычащий скот (чем кормить собирались, или просто зарежут, чтоб врагу не досталось?), несли узлы и детей на руках. В воротах оборачивались, истово крестились на купола соборов, кланялись городу и отправлялись в снежную пелену. Те, кто позажиточней, давно унесли ноги или утащили все самое ценное, чтобы спрятать в дальних схронах. Так поступил Терентий, но вернулся, чтобы добрать остальное. Свара с холопами снова уехала, а он все тянул, как и я. Чего жалел теперь-то, сож женные дрова, что ли? Вроде уж все вывез, по пустому дому ветер гулял.
А я чего жалела и тянула? Чего я ждала? Давно пора уехать, даже если на Воронеже одержана победа, то едва ли князь Роман приедет в Рязань, у него есть своя Коломна. Если буду нужна, то найдет. Сейчас Роману не до меня, а вот Вятич может не дождаться, да и до Михайловки еще нужно добраться.
Ладно, решено, завтра с утра отправляюсь… Все уберу, закрою и уйду. Состояние, конечно, ужасное, потому что свои оставались в Рязани, но что я могла поделать? Упрямая Авдотья наотрез отказалась ехать, утверждая, что рязанские стены выдержат все, столько простояли и еще столько же простоят. Я поймала себя на том, что просто придумываю повод, чтобы не уезжать. И непонятно, чего было в этом нежелании покидать Рязань больше – желания еще раз увидеть Романа, убедиться, что ему все удалось, или попытка придумать, как спасти своих, ну хотя бы Маняшу.
Олену не довезешь, она слишком круглая, Авдотья уперлась как осел, Никола тоже на своей культе далеко не ускачет, но хотя бы Маньку с Жданом я могу усадить на коня впереди себя! Придумав такой, как мне казалось, идеальный выход, я даже повеселела. Сегодня же надо идти в город и собирать малышей, чтобы не замерзли по дороге. Ничего, до Михайловки доберемся, а там Ждана (он побольше) посадит перед собой Вятич, а Маньку повезу я. Надо только наехать на Авдотью покруче, чтоб не помешала увезти детей.
Я уже собирала вещички, как вдруг услышала… Чего это они звонят, вроде никакого праздника нет? Но колокольный звон продолжался. Немного погодя я сообразила прислушаться. Что это, никак колокол вечевой, причем набат?! Показалось? Нет, не показалось, к одному колоколу присоединился второй, потом еще. На звоннице рязанских соборов били набат! Означать это могло только одно: беда. Не одеваясь, выскочила на крыльцо и обомлела – в воротах стояли Манька и Олена, побелевшие от ужаса губы которой выдохнули только одно слово:
– Татары!
Я оглянулась на реку и обомлела, там черная масса буквально затапливала противоположный берег реки. Еще чуть, и она хлынет на этот.
– Какого черта вы здесь?! Бегом за стену! Маня, бегите!
Я метнулась в дом схватить хоть какую-то одежду, выскочила, на ходу натягивая тулуп и держа плат под мышкой. Машинально нащупала головную повязку, уже привыкла, что совсем простоволосой боярышне не подобает быть. Дверь закрывать ни к чему, все равно через час дом сгорит, только отцепить собаку, чтобы убежала. С крыльца метнулась к привязи и тут увидела, что Олена и Маня никуда не делись, Олена присела, схватившись руками за живот, а Маняша растерянно топчется рядом.
Отцепив пса, бросилась к ним:
– Что, Олена?! Надо бежать! Маня, беги ты, мы догоним.
Девочка замотала головой. Было ясно, что тетка не только бежать, и ковылять-то не сможет. Я в тоске оглянулась: ни санок, ничего… Решение пришло неожиданно, пусть оно было нелепым, но это решение. Рванув с козел большущий куль, в котором недавно была мука, я бросила его на землю и скомандовала:
– Залезайте внутрь, живо!
– Спрятаться? – робко поинтересовалась Олена.
– Лезь! – заорала я. – Маня, и ты лезь, быстро!
Они торопливо и бестолково тыкались в куль, пришлось довольно грубо просто затолкать, я схватила куль за угол и поволокла прямо по земле, благо по снегу скользило приемлемо. Но выскочив на улицу, поняла, что все бесполезно, еще чуть – и городские ворота закроют, добежать до них я могла бы в одиночку, но не с тяжелым кулем.
Мимо рысцой пробежал Терентий. Вот зараза, нет чтоб помочь, так едва не сбил с ног. Понятно, своя задница ближе к телу! Я уже понимала, что не добегу, но не сдаваться же.
Вдруг сзади услышала голос:
– Девонька, брось ты это барахло, не успеешь…
– Это… не барахло… там люди…
Мужик понял все мгновенно, схватился за второй угол куля и скомандовал:
– Бегом, не то все пропадем!
Мы бежали из последних сил, Олена в мешке перестала стонать, оттуда только время от времени доносилось чихание, все же они с Манькой сидели в муке. Я мысленно молила охрану у ворот:
– Только не закрывайте, миленькие, только не закрывайте!
Хотя прекрасно понимала, что если мы не успеем, ворота закроются. Рисковать тысячами жизней ради спасения нескольких никто не станет. Их действительно уже начали закрывать, остался проход на одного человека…
От ворот крикнули:
– Брось куль!
Ответил помогавший мне мужик:
– В нем люди!
Охрана тоже поняла все мгновенно, из ворот выскочили двое, один, оттолкнув меня, схватился за угол куля, а второй за шиворот моего тулупчика. Меня саму буквально заволокли в ворота, потому что собственные ноги уже не двигались. Ворота закрылись почти перед мордами монгольских коней. Снаружи в них застучали стрелы. Охрана бросилась укреплять засовы, а я сидела, привалившись к чему-то, и истерически хохотала от перенесенного стресса.
Рядом валялся куль, из которого наконец выползла Манька.
– Олена, ты жива?
Я не смогла встать и просто подползла к кулю. Тетка отозвалась слабым голосом:
– Да…
Ничего не нужно объяснять – за кулем на снегу оставался розовый след. Олене снова не удалось родить сильного наследника… Хотя какая теперь разница, я-то уже знала будущее.
Вдруг меня взяла злость: ни хрена! Я не дам сбыться худшему!
– Мужики, помогите дотащить женщину до дому, здесь недалеко.
Олену не стали поднимать или заталкивать обратно в ее нелепое средство передвижения, просто подхватили под мышки и потащили по снегу. За ее подолом, перепачканным мукой, все же тянулся кровяной след. От ворот их двора навстречу уже ковылял Никола, мчалась Авдотья:
– О господи! Ой, боже мой!
Никола прикрикнул на жену:
– Не мельтеши!
Бедную Олену уложили на лавку, Ждан убежал за повитухой… Ощущение было ужасным, ведь Олена, скорее всего, потеряет ребенка из-за того, что я тащила ее вот так волоком. Но что я могла поделать? Бросить ее рожать саму в доме или остаться погибать рядом?
– Оленушка, прости, я не могла тащить тебя иначе, просто не успела бы.
Страдалица слабо улыбнулась:
– Ты нас с Манькой и так спасла. Как и дотащи ла-то?
– Я не одна, мне мужик помог. Мужики…
У Олены начались преждевременные роды, после трех часов мучений она произвела на свет, вопреки обещаниям повитух, девочку, но такую маленькую и слабенькую, что сразу стало ясно – вряд ли выживет. Но, обмыв и туго запеленав малышку, ее положили матери под грудь, и девочка начала сосать. Повитуха внимательно наблюдала за тем, как она это делает, однако, видно, ничего не поняла, только пожала плечами: