Глава 3
Тихая деревня
Восемь всадников, одетых в гарнаши, торопливо скакали по краю заснеженной реки. Середину, изрядно исполосованную санными полозьями тут и там покрывали коричневые катыши конского навоза, и дерптскому епископу не хотелось, чтобы его жеребец вступила в одну из этих куч.
Поначалу он гнался за ушедшим вперед отрядом во весь опор, но хвост колонны никак не показывался, и вскоре стало ясно, что он успеет загнать лошадей намного раньше, чем достигнет цели. Пришлось перейти в неспешный намет, давая скакунам возможность отдышаться.
– Да что же это они, еще с вечера, что ли ушли? – удивился священник. – Демон, где ушедший вперед отряд?
– Четверть дня таким же ходом! – прозвучал в левом ухе громкий голос и епископ от неожиданности едва свалился с коня.
– Дьявол тебя побери!
– Кто-о?! – демон Тьмы оглушительно захохотал.
– А в милях ты сказать можешь?
Бесплотный дух на некоторое время растворился в небытие, а потом неуверенным юношеским голосом предположил:
– Десять миль?
Епископ снова чертыхнулся. Десять миль – это всего лишь чуть больше часа быстрой скачки. Но и без того измученные лошади такого испытания просто не выдержат.
Откуда-то издалека донеслись еле слышные хлопки – словно спящий в соседней келье монах размеренно портит воздух. Как все-таки хорошо, что ему больше не приходиться ютиться по монастырям! Мысли перескочили на предстоящую миссию, и священник отпустил поводья, позволив лошади пойти еще медленнее.
От Бора до Новгорода воинской колонне три дня пути. Отставшего отряда сегодня он, похоже, не настигнет. Если догонит завтра и развернет – получится, что между двумя отрядами армии разрыв получится в три дня обычного марша – и к Новгороду он в любом случае опоздает! Впрочем, отряд может подойти и позже – опоздает он сам, тайный посланник Папского Престола, которому и надлежит выполнить главную миссию! Он и так мчится в противоположную от крышки Гроба сторону, и ему самому уже пора наверстывать свое опоздание.
Послышался далекий хлопок, похожий на раскат грома. Священник поднял глаза к серому зимнему небу, удивленно пожал плечами:
– Что это было?
– Это русские стреляют по ливонской армии из твоих пищалей, смертный, – любезно сообщил дух.
– Что-о?! – священник натянул поводья так, что едва не поднял жеребца на дыбы. – И ты молчишь?
– Я не молчу, смертный, – в голосе демона померещилась усмешка. – Я тебе про все рассказал.
– А-а, Господь всемогущий, вседержитель и хранитель наш! – епископ развернул коня и дал ему шпоры, разгоняя вскачь, но спустя несколько минут перешел обратно на широкий размеренный шаг: как бы он не торопился, но если жеребец издохнет – передвигаться быстрее не получится.
– Ой, да осторожнее вы, засранцы! – вскрикнула Юля, когда сильные мужские руки опустили ее в сани.
– Тише, не дергайся! – предупредил ее Юшкин. – Лубки собьешь! Ты здесь не одна, каждую минуту к тебе бегать не смогу.
– Руки вам самим повыдергивать! – и она болезненно застонала.
– А с тобою что, боярыня?
– И ты здесь? – повернув голову, Юля с удивлением обнаружила, что ее уложили на одни сани с рыжеволосым боярином Варламом Батовым.
– Встать не получается, – виновато признался тот. – Лекарь ваш говорит: ушиб. Ежели несколько дней полежать, пройдет. А тебя, никак, ранили?
– Если бы! – сквозь слезы рассмеялась спортсменка. – Юрик, бугай чертов, решил своим телом от копий закрыть! Ногу сломал, паразит косорукий! Ий-е! – болезненно вскрикнула она, ощутив толчок от тронувшихся саней.
– Это тот, который ростом выше лошади?
– Симоненко? Он самый! Отожрался тут на экологической жратве! На хлеб и воду его посадить! На месяц! На год! И курицу копченую перед носом повесить!
– Наверное, люба ты ему, – невольно улыбнулся боярин. – Вот за тебя и спужался.
– Ага, Люба, Надежда, Зоя, Тамара… А ногу в гипс на месяц!
– Куда? – не понял воин.
– А, не важно, – отмахнулась девушка.
Оба замолчали – лишь головы синхронно покачивались в такт движущимся саням.
– Желание придумала, боярыня? – спустя некоторое время спросил сын Евдокима Батова.
– Хочу, чтобы нога срослась.
– Ну, это я не могу, – удивился боярин Варлам.
– Все вы такие, мужики, – капризно хмыкнула девушка. – Сперва наобещаете, а потом начинается – этого я не могу, этого тоже не могу. На вас не угодить!
– Не все, – неожиданно обиделся боярин. – Совсем не все.
Впереди ударил набат: жители селения Бор только сейчас узнали, что находятся в самом центре войны с Орденом.
Потери поместного ополчения оказались огромны: кованая рать лишилась почти полутора сотен бояр. Разумеется, как обычно, на каждого убитого приходилось по пятеро раненых. И хотя некоторые из них не переживут ближайших дней, а некоторые останутся увечными навсегда – большинство отлежится по домам, залечит порезы и ушибы, срастутся переломы, и уже следующим летом они опять появятся на смотре реестровых служилых людей, хвастаясь шрамами и гордясь пролитой за отчую землю кровью. Но сейчас – сейчас войско опричника уменьшилось едва не вдвое против прежнего, а ему еще предстояло продолжать поход.
Зализа начинал верить в предсказание нежити и мог с достаточной ясностью сказать, куда нужно двигаться дальше: на Гдов.
Опричник без всякой жалости выворотил содержимое саней и повозок захваченного обоза на лед, и уложил вместо добычи неспособных удержаться в седле бояр. Впрягать пришлось боевых коней – те обиженно хрипели и не желали слушаться поводьев, иногда начиная брыкать. Раненым доставалось изрядно лишних мук, и утешало только то, что Лугу отделяло от Бора не более двух верст хорошей дороги.
Поелику саней не хватало даже своим, из ливонцев с собой взяли только троих, тех, что выглядели покрепче, и для согрева доставили их прямым ходом в допросную избу.
– Иди, боярин Мурат, – тут же попросил Зализа сопровождавшего их татарина наружу. – Иди, сыновей посмотри.
– Хвала Аллаху, все целы, – небрежно вскинул ладони к небу боярин.
– Все равно иди, – кивнул опричник. – Ты магометянин, тебе этого видеть не надо.
– Чего?
– Тебе вера пленных пытать запрещает, – признался в предстоящем грехе Зализа. – Иди к сыновьям.
– Книги разные, вера одна.
– В моей книге написано: «око за око, зуб за зуб», а потому и молиться мы станем по-разному. Ступай.
Воевода Лютин и тать уже ждали.
– Подьячего нет, Семен Прокофьевич, – извиняющимся тоном сообщил воевода. – При церкви он помогает, записки во здравие писать.
– Это ничего, – кивнул опричник. – У меня вопросов немного, я так запомню. Ты только ливонцев разведи, потому как спрошать их потребно по отдельности.
Связанных кнехтов выволокли в соседнюю комнату, а молодого оруженосца, срезав с него кирасу, стали прилаживать на дыбу.
– Не смейте меня трогать! – взвизгнул он. – Я дворянин!
– О, – обрадовался воевода. – И толмач не нужен.
– Развяжите меня немедленно! Я дам вам слово, что не убегу, и извольте обращаться со мной, как с человеком благородного происхождения.
– Коли ты такой честный, – спросил Зализа, – пошто на земли русские с мечом пришел? Почему руку на Русь Святую поднял?
– Меня повел на язычников мой господин, благородный рыцарь барон фон Кетсенворд!
– А ведомо ли тебе, дворянин ливонский, что ступая на земли здешние, крестоносцы первые клятву на верность Великому Князю Всеволоду принесли?
– Это ложь!
– А ведомо ли тебе, дворянин, как Великий Князь Александр повелел с немецкими рыцарями поступать, клятву сию преступившим? Как человек государев, руку и волю царя Ивана Васильевича в здешних землях исполняющий, приказываю: кат, десять плетей клятвопреступнику!
Палач с готовностью взялся за кнут, и молодой дворянин, явно не привыкший к подобному обращению, взвыл от боли. Отсчитав десять ударов, Зализа продолжил:
– А теперь, тать, пойманный на месте, внимай со тщанием и над словами моими подумай. Хочу я знать, ведомо ли тебе, как и каким путем пришел сюда разбойный отряд, сколько в нем было воинов, где они поставили свой лагерь, не уходили ли еще какие рати в иные места Ижорского погоста. Размысли, прежде чем ответить, ибо ложь я изобличу и отвечать за нее заставлю по всей строгости.
– Ты можешь жечь меня на огне, язычник, но братьев своих я не выдам! – гордо ответил оруженосец.
Зализа, поняв, что допрос получится долгий, прикрыл глаза. У него ныло плечо, рука, он устал не меньше всех остальных бояр, и вместе с ними завтра ему предстояло мчаться на Гдов, снимать с него осаду. А тут вместо простого разумного латника на дыбу попал излишне отважный юноша.
– Я все спрошу, Семен Прокофьевич, – неожиданно предложил воевода. – Чай, не первый год ратным делом занимаюсь. Испрошу все в подробности. Иди, Семен Прокофьевич, отдохни.
Деревня Бор с высокой каменной церковью, высокой земляной китой, со своим воеводой, государевым кабаком, охраняемом стрельцами от женщин и малых детей без особого труда смогла дать приют четырем сотням бояр и тысяче их лошадей. Разве на постели уложили только раненых – уцелевшим в битве воинам пришлось устраиваться на ночлег на полу. Впрочем, после трудного дня возможность снять тяжелый доспех, поесть свежих пирогов и расстегаев, запить их горячей куриной ухой, заснуть в теплой избе сама по себе была в радость.
Но шестнадцать витязей получили приют совсем в другом месте: в обширном зале церкви, пропахшем воском и дымом, пред грозными очами смотрящих с иконостаса святых над ними читал поминальные молитвы престарелый отец Филарет.
В сумерках к разбросанным по реке щитам гуляй-города подъехало восемь всадников. Первый из них, в длинном черном плаще, из-под которого выглядывал такой же черный меховой дублет и поблескивал на груди большой золотой крест, спешился и дальше двинулся в одиночку, осматривая тихое поле боя. От берега до берега лед вперемешку покрывали сваленные кучами красные свиные туши и белые тушки гусей; лежали охапки длинных черенков и тюки тканей; остывали тела множества окровавленных лошадей, разбросанных вместе с упрятанными в кирасы человеческими телами.
Людей было больше всего – со смятыми шлемами и пробитыми нагрудниками, с разбитыми лицами и располосованными горлами, с вывернутыми в самых неожиданных направлениях руками и ногами, а то и просто невредимые внешне кнехты затихли, таращась в небо раскрытыми глазами. Вдалеке потрусили в сторонку низкие, вислобрюхие существа с поджатыми хвостами – волки. Они прекрасно знали, что означали звуки бряцающего по металлу металла и хлопки выстрелов: это означало, что в скором времени в таком месте появится много свежей еды. Вот ворон почему-то не летало. Видать, уже нажрались и скрылись на ночь переваривать сытный ужин.
Дерптский епископ дошел до места последней схватки, остановившись перед грудой рыцарских коней и их всадников с оторванными руками и головами, изломанными телами, огромными дырами в груди лошадей, покачал головой:
– Что же здесь случилось?
– Они скакали сюда, а их убили, – с готовностью пояснил демон. – Сразу всех.
– Кто?
– Русские. Двое. Ты хочешь знать имена?
– Но почему они скакали со стороны Новгорода назад? Ведь сыну Кетлера следовало двигаться совсем в другом направлении? – продолжал недоумевать священник.
– Спроси их самих.
– Кого?
– Кого хочешь-ш… – зашелестел полой плаща демон Тьмы.
Человек медленно повел взглядом по льду и указал одетой в темную рукавицу рукой на лежащего вниз лицом оруженосца, у которого и руки, и ноги, и голова оставались на месте:
– Спроси его!
По реке подул ветер, сдувая снег с немногочисленных мест, оставшихся незалитыми кровью, смел его к молодому ливонцу и закружил над ним, образовав вокруг погибшего белесую стену. Внутри задрожал воздух, как это случается летом над раскаленными солнцем камнями, послышался долгий непрерывный хрип. Из-за темных заснеженных елей голодным воем откликнулась волчья стая. Священник на мгновение отвлекся на них, а когда снова повернул голову к оруженосцу, тот уже стоял, неуверенно ощупывая воздух руками.
– Где я? – странным, булькающим голосом спросил он. – Что со мной?
– Назови свое имя, паж, – потребовал священник.
Юноша резко обернулся на голос, и епископ, содрогнувшись, увидел, что у него нет лица.
– Где я? – испуганно выкрикнул он. – Почему я ничего не вижу?!
– Ты ранен, – облизнув пересохшие губы, солгал священнослужитель. – Тебя привезли в мой дом. Расскажи, как ты… Как тебя ранило?
– Я ослеп, да? – поднес к образовавшемуся на месте лица месиву ладони оруженосец. – Я ничего не вижу!
– Я не смогу помочь тебе, сын мой, если ты не расскажешь, как все произошло, – мягким, отеческим тоном произнес епископ. – Ну же, расскажи…
– Я… Я шел во втором ряду… Язычники сбили первого рыцаря с коня… Я хотел ударить русского над ним копьем, но промахнулся… Потом… Потом… Ничего… Больше ничего не было…
– Подробнее, – вспомнив речь, которой он на протяжении полутора десятков лет обращался с прихожанами, переспросил священник. – Расскажи мне подробнее, сын мой. Начни с того, как вы шли колонной по реке.
– Да, – немного успокоившись, кивнул оруженосец. – Мы шли по реке походным маршем, но тут горнист протрубил сигнал перестроится в боевой порядок. Сверху начали падать стрелы. Одна попала моей кобыле в плечо, а еще одна мне в ногу. Но не глубоко. Она ударила в кость, и я ее сразу выдернул. А потом вдруг послышалось, – паж поднял голову и тонким девичьим голоском пропел: – «Солнышко!». И мимо нас сразу понеслись язычники. Их было много, и они постоянно стреляли. В меня опять попало. По руке. Разрезало рукав и ранило руку. И в кирасу попало, но не пробило. Только кольнуло в грудь.
– Дальше, сын мой, рассказывай…
– Язычники помчались дальше, стрелять перестали. Мы остановились и начали перестраиваться. Сзади русские принялись стрелять из мушкетонов, и господин кавалер Иван послал туда кнехтов. Мы выстроились в боевой ордер, но ждали, пока русские устанут. Они прорубились через ливонских пикинеров, вышли на чистый лед и остановились перед нами. Господин рыцарь приказал начинать атаку, и пошли вперед. Язычники испугались и побежали в разные стороны. Рыцари боковой линии повернули на них, я пошел следом… Но они сбили первого рыцаря с коня. Я хотел его прикрыть и поразить русского копьем…
Оруженосец замолчал.
– Ты выполнил свой долг с честью, сын мой, – осенил павшего воина крестом дерптский епископ. – Во имя Отца, и Сына, и Духа Святого. Господи, прими душу грешного раба твоего…
– Вы… Вы меня отпеваете?.. – не поверил своим ушам паж, и опять слепо зашалил в воздухе руками. Он сделал шаг вперед, прикоснулся к кружащейся вокруг снежной стене и внезапно вместе с ней обрушился вниз. Сверху, переливаясь в лунном свете мелкими искорками, осели мелкие ледяные крошки.
– Ты хотел этого, смертный? – тихонько подул в ухо дух Тьмы.
Епископ не ответил, бродя из стороны в сторону, перешагивая тела и иногда пытаясь вглядываться в лица. Он еще пытался придумать другую возможность добраться до Новгорода: нагнать уходящий вниз по Луге отряд Тапской комтурии, или забрать от Гдова две сотни наемников вместе с таким же числом кнехтов. Но, продолжая питать надежды на успешное окончание своего дела, каким-то краешком сознания он начинал понимать, что в русскую северную столицу ему уже не попасть.
– Нет, – вслух произнес священник, – фон Гольц и Регенбох просто не поверят, что их маленькому отрядику кто-то откроет ворота Новгорода. Нужно забирать наемников от Гдова.
– Не нужно… – по-змеиному зашипел демон.
– Почему?
– В ближнем поселке твои воина уже рассказали, куда и когда разошлись остальные отряды твоего воинства… Завтра утром по вашим следам на запад пойдет много конницы…
– Вот как, демон?! – закрутил головой, выискивая невидимого собеседника священник. – Теперь ты узнаешь все сам, без моих приказов?