– Га… га… га… али рогатиной…
От смеха стало немного легче, хотя все понимали, что завтра судьба порешит, кто будет дальше смеяться, а кто уж свое отсмеялся.
– Князь Роман, гляди…
Человек держался в седле явно из последних сил. Его подхватили, сняли, но он все равно не выпускал из рук копья. Едва слышно прохрипел:
– Роману… Ингваре… Евпатия копье…
Роман тряхнул парня за плечи:
– Где сам боярин?!
– Погиб… сильно бились…
– С кем бились? Говорить можешь?
– Глотнуть бы чего…
Дружинника быстро занесли в шатер, укутали обмерзшее тело, поднесли горячего сбитня, лекарь взялся прикладывать к ранам распаренные травы…
– Обморозился сильно, облезать будет, – сокрушенно покачал он головой.
Чуть придя в себя, парень начал рассказывать, но Роман остановил его:
– Тебя как зовут-то?
– Фомой…
– Откуда про Евпатия знаешь?
– В его дружине был… до конца был…
– Говори, что знаешь…
Фома рассказывал, как встретили их люди самого Романа, как увидели разоренную, сожженную Рязань, как решили догнать и бить Батыево войско, сколько бы их ни было… рассказывал о нападениях на обоз, уничтожении многих татар, о том, как Евпатий развалил Хостоврула надвое, как татары устроили вертушку…
Роман крякнул:
– Вот почему их так долго нет, я уж боялся, что другим путем ушли!
Потом Фома говорил о том, как погиб Евпатий.
– Из пороков людей бить? Знатно Батыга испугался, что на нашего боярина даже богатырей более напускать не решился, издали камнеметами бил!
Дружинник поведал и о том, что тело убитого Евпатия отдали пленным, чтобы похоронили.
– Как татары от нас ушли, меня к тебе послали, коня в лесу взял, их там много… И копье привез, чтоб помнили, что Евпатий в бою погиб. Правда, ихний воевода какой-то знак на копье сделал, может, сцарапать, чтобы не мешал?
– Какой?
– Там есть…
Роман внимательно оглядел древко, действительно на нем был выцарапан какой-то знак. Повернулся к Никите:
– Позови Мелика, может, он чего поймет? – И снова к Фоме: – Все Коловратовы полегли?
– Нет, он когда понял, что не спастись, боярину Андрею велел молодых уводить.
– Куда?
– К Козельску, кажется.
– Молодец! Как договаривались. Ничего, мы еще с Батыгой повоюем и за Евпатия отомстим. Говоришь, боялись, что это мертвые рязанцы встали? Мы им еще и мертвого Евпатия покажем! Знак он на копье поставил? Копье с тем знаком ему и вернется! Они не видели, что ты копье увез?
– Не, не могли видеть, они нас боярина хоронить оставили, я тайно уполз…
– Завтра их здесь ждать надо. Ну что ж, мы готовы. Пусть их много, куда больше, чем нас, пусть не осилим, но спать спокойно вражинам не дадим.
Булгарин Мелик долго разглядывал знак на копье, потом покачал головой:
– То знак отвращающий, я такой у мунгалов видел.
– У кого?
– Ну, у мунгалов, которых вы татарами зовете.
– Действует?
– Кто?
– Знак, говорю, действует?
Воевода положил руку на плечо Роману:
– А мы его святой водичкой покропим, так и обратно против мунгалов этих повернется.
И водичкой покропили, и колдун коломенский чего-то пошептал свое… Копье князь Роман себе взял:
– Я отомстить за Евпатия должен.
Очухавшись и подкрепившись, Фома рассказывал о последнем бое Коловрата и гибели остатков дружины во главе с боярином подробно.
Татары уже поняли, что простыми наскоками русских не взять, потому пошли лавой. Осознав, что войско все же остановили и даже развернули, а бой предстоит по всему последний, Евпатий настоял, чтобы Андрей Юрьевич собрал молодых и раненых и ушел в Козельск. С самим боярином осталась пара сотен, не больше. Да еще пешие.
– Откуда у него пешцы?
– По дороге прибились. Меря подошли, из уцелевших весей набежали. Вооружены не ах как, но постоять за себя и рогатинами сумели.
Андрей Юрьевич с Евпатием даже кричали друг на дружку, Андрей требовал, чтобы молодежь увел кто-то другой, а у него боевого опыта достаточно, мол, еще биться может. Но у боярина рука ранена, к тому же Коловрат твердил, что чтобы молодежь увести и снова к боям подготовить, тоже опыт нужен.
Стоило Андрею Юрьевичу свою часть дружины увести, как татары начали в лаву раскрываться. Коловрата с его воинами окружили быстро, куда против их числа денешься? А как окружили, видно, вовсе обомлели, оказалось, что их столько дней терзала горстка русских! Батый своего посла на переговоры прислал, предложил всем сдаться, обещал никого не убивать и в плен не брать, а Евпатию предложил к нему темником, то есть начальником тьмы – десяти тысяч воинов – пойти.
– А что ж Коловрат?
– А Евпатий расхохотался, посла велел отпустить, а Батыю передать, что русские ни у кого на побегушках не были и не будут! А еще предложил, чтобы Батый с ним биться в поединке вышел, как богатырям положено. Кто победит, того и верх, мол, погибну – его взяла, а одолею хана, так чтоб убрался с Земли русской подобру-поздорову.
Стоял и кричал, потрясая копьем:
«Батыга, а Батыга! Выходи биться, коли ты багатур, как у вас называют, и меня не боишься! Только чтобы ты да я, а не за спинами прятаться!»
Посол как до своих добежал да передал, в Евпатия сразу стрелы полетели, но Коловрат, словно заговоренный, вокруг облетают, а его ни одна не задела! Татары это увидели, даже испугались. Выскочил вперед здоровенный такой ихний богатырь, конь под ним огромный, сам тоже, копье такое, что не всякому поднять, будто из целого дерева сделано, меч двухаршинный. Посол оттуда кричит, мол, Хостоврул с тобой биться будет. Евпатий посмеялся, что Батый его боится, но на бой выехал. Мы расступались, его пропуская, думали, не вернется. Но как уж там он сумел одолеть, даже и не знаю, только развалил своим ударом наш Евпатий ихнего богатыря ровно на две части от макушки до самого седла. Вот тут сеча началась страшная. Только их много, а нас чуть.
Видно, татары побоялись, что мы многих перебьем, снова на нас лавой пошли. Мы их чуть за собой выманили на копья пешцев и за щиты спрятались. Два дня они пытались приступом взять, ничего не получалось. Мы-то понимали, что живыми уже не выйдем, потому стояли насмерть, лучше от меча смерть принять, чем проклятым уступить. Они и кружили вокруг нас, и стрелами засыпали так, что головы не поднять, а ничего не смогли! У нас щиты, что твои ежи, утыканы были, мы и стрелы вытаскивать перестали, чтобы не развалить их.
– А как же взяли-то? – Дружинники слушали, затаив дыхание.
Фома вздохнул:
– Пороки притащили, какими стены разбивают, и стали камнями нас забрасывать сверху. Здоровенные камни, стены рушат, тут никакой щит не выдержит. Ну и побили… Нас пятеро раненых осталось, а Евпатия большущим камнем убило. Когда уж поняли, что живых почти нет, Батый ихний приехал. Спрашивает, мол, где главный. Мы показываем: вот он. Как имя его? «Евпатий Коловрат», – отвечаем. Он постоял, головой покачал, подумал, потом велел нас оставшихся в плен не брать за храбрость нашу, и Евпатия нам отдать, чтобы похоронили по-нашему, как настоящих воинов хоронят.
Мы дождались, пока татары своих соберут и с поля увезут, Евпатия в Рязань понесли, а меня к вам отправили, чтобы его копье принес и рассказал про подвиг.
– А что за знак на копье?
– Это их вроде как воевода главный, одноглазый такой, страшный… подошел, долго языком цокал, оружие смотрел, потом на копье что-то свое нацарапал и нам вернул. У Евпатия больше ничего не осталось, меч обломился, щит разбили, нож потерял где-то или в ком из врагов оставил… Мы не думали, что похоронить дадут, а вот дали. Нашего Евпатия как героя даже вражины почитали. Пусть знают, какие герои на Руси есть. И мы все его помнить должны.
Князь Роман поднялся, его голос был слышен далеко потому что привлеченные рассказом Фомы дружинники сидели тихо-тихо…
– Евпатию Коловрату славу петь в веках будут, да только думаю, там не один он героем был, а все, кто против татарского войска бились, даже молодые, которых увели, чтобы не губить зря. Сколько людей было?
– А у него чуть более тысячи, с Андреем от тебя, князь, пришли еще три сотни, да пешцев и разбойников набрали. Всего тысяча с семью сотнями только-только.
– Тысяча семьсот воинов смогли задержать и развернуть Батыево войско, в котором больше ста пятидесяти тысяч! Одни против сотни стояли, а врага задержали, чтобы мы тут что-то успели. Конечно, герои, все герои. А имя Евпатия кто выживет, должен потомкам передать. Остальных при нем поминать будут, но всех как героев. И тебя, Фома, тоже.
Фома смутился:
– Да я что, я ничего, я как все…
– Вот то-то и оно, что как все!
А воевода все же задал заинтересовавший его вопрос:
– Чего ты про разбойников-то сказал?
– А… это нас догнали тати, что по лесам разбоем промышляли, попросились в дружину, обещали биться так, чтобы за них стыдно не было. Евпатий принял. Не подвели, немало татар уложили… И почти все с Евпатием остались в последнем бою, только тех отправили, кто изранен сильно был. Их атаман сказал, что таким боем они пред Господом грехи искупят, какие натворили, и перед Русью тоже. Погибли с честью, выходит, искупили?
Вкруг зашумели, мол, искупили, коли геройски бились, так искупили…
– Тати они, что ж… в тати по-разному попадают…
– Да… бывает, что и по дури, а как прижмет, так нутро человеческое высвечивается сполна.
– Ага, бывает, с виду хороший человек, достойный, а как придется туго, так дрянь дрянью, а тать так и вовсе наоборот…
Прощение разбойникам, бившимся рядом с Евпатием Коловратом, от дружины Романа Ингваревича вышло полное.
Разведка донесла, что татары близко, хотя можно было бы и не говорить, движение огромного войска слышно издали. Сотники начали выстраивать своих воинов, как было договорено, все подтягивались, проверяли упряжь, оружие, обменивались насмешливыми замечаниями. Дружинники князя Романа Ингваревича уже встречались с этой силищей, хорошо помнили, и что их много, и то, как атакуют.
Вот из-за поворота показались первые ряды разведчиков, чуть покрутились и бросились обратно. Догонять их не было смысла, потому русские полки не двинулись с места. По берегам в кустах спрятанные лучники наложили стрелы на тетивы. По задумке князей и воевод они должны сбить первый бросок татар, чтобы нарушился их ритм движения.
Бой был жестоким, татар слишком много, тумен хана Кюлькана обошел вокруг и оказался почти в тылу у рязанцев и коломенцев. Другой тумен также вышел во фланг Всеволоду Юрьевичу. Бились долго и страшно, но силы неравны, слишком большой перевес. Роман с тоской думал, что и дружина великого князя тоже мало помогла бы. Воевода Глеб был прав, с первой минуты битвы татары упорно прорывались к князьям, угадывая тех по плащам. Поняв, что только зря положит людей, Роман дал команду пешцам отходить в лес. Их самих прижали к надолбам. Теперь бы ударить Всеволоду сбоку, но тот увидел, что воеводу в плаще Романа посекли, а пешцев осталось мало, и поспешил увести оставшуюся часть дружины.
Вот когда Роман пожалел, что не рассказал Всеволоду о придумке с переодеванием! Но изменить что-то было уже нельзя, Всеволод Юрьевич уверен, что сам Роман погиб, а его дружина разбежалась. Роман дал знак отходить и своим. Но позади был уже тумен хана Кюлькана с самим ханом во главе, что бывало крайне редко. Роман перехватил копье Евпатия покрепче, вот он, случай отомстить за убитого боярина!
На хана летел какой-то простой воин, но в его воинском умении сомневаться не приходилось. И все же Кюлькан не отвернул, не скрылся за спинам кебтеулов, напротив, он мгновенно выскочил чуть вперед, чтобы поразить этого уруса своим копьем, подав тем самым пример остальным воинам. Но урус не стал дожидаться удара хана, он почти метнул свое копье, одновременно ловко уклоняясь от ханского и… Вопль нескольких глоток кебтеулов Кюлькана пробился даже сквозь шум боя. Хан откинулся на спину коня, пробитый копьем уруса, а тот, выхватив меч, уже вовсю бился со следующими. Бой захватил весь тумен, кроме кебтеулов, им было не до него. Подхватив своего господина, кебтеулы поспешили прочь, но бесполезно, Кюлькан смотрел неподвижными глазами и не стонал.
А дружина Романа, пробившись через несколько растерявшиеся от убийства хана ряды татар, уходила по Оке. Снова приходилось оставлять поле боя врагу, но биться до последнего не имело смысла, еще чуть, и через окружение не пробиться, тогда только судьба Евпатия с его людьми. Конечно, это славная гибель, но князь Роман предпочитал еще повоевать. Он понял главное: такими малыми силами их можно бить только как Евпатий Коловрат – отдельно каждую тысячу, не давая никакого покоя.
Теперь предстояло оторваться от преследователей, решить, куда уходить, и, обновив запас стрел, залечив раны, снова бросаться в бой, чтобы враг не чувствовал себя на русской земле спокойно ни минуты.
Пробиться удалось и даже от преследования оторваться тоже. Татарские кони медлительны, хотя скакать могут долго. Больно и горько было на душе у дружинников, но все прекрасно понимали, что зря класть головы тоже не стоит, князь Роман Ингваревич прав. И князь Всеволод Юрьевич, уведший свою дружину почти из окружения, тоже прав. Но от этого понимания легче не становилось.
К Роману подъехал сотник Димитр:
– Куда уходить будем, Роман Ингваревич?
Тот вздохнул:
– Мыслю в Козельск идти. Там крепость хорошая и оружейники тоже. Да и принять есть кому. Оружие подновим, стрелы возьмем и снова на Батыгу!
Сзади вдруг отозвался какой-то дружинник, услышавший разговор:
– Князь Роман, ежели мы до Козельска, так ни к чему по Оке вилять-то! До скончания века ее да жиздринские повороты перебирать будем, татары лесом догонят.
– Ты другой путь знаешь?
– За Озерами надо на полудень уходить, чтобы по Смедову до Березинки али Истоминки, потом до Осетра, а там до Рязанской дороги рукой подать. А уж по ней до самой переправы Козельской наезжено.
– А в болотах завязнем?
– Не, болот по пути почитай и не будет. Да точно не будет!
– Откуда знаешь?
– Я сколь раз ездил. Нам до Венева выйти, а там наезжено.
Димитр хмыкнул:
– Он дело говорит, Роман. Если мы за собой татар на хвосте вести по Оке станем, то к Козельску, как князь Юрий Игоревич к Рязани, приведем.
– А так не приведем? Неужто не увидят, что мы свернули?
– Надо кому-то остаться, отвлечь. Давай, я со своей сотней, не доходя до этих Озер, подожду, а там уведу по Оке, сколь сил хватит.
Роман вздохнул, но выбора все равно не было. Дружинник, что советовал свернуть, оживился.
– Далеко до твоих Озер?
– Не, чуть погодя уже будут.
Димитр направил коня к берегу, поднял руку:
– Сто-ой!
Завидев сотника, его дружинники стали один за другим сворачивать, остальные устремились вперед за Романом и его поводырем.
– Как тебя кличут-то?
– Фомой.
– О, еще один Фома.
– Да я вообще-то Живач, а Фомой крещен просто.
– Ну, давай, Живач, выводи, теперь на тебя надежда.
– Ты, Роман Ингваревич, не сумлевайся, я на этом пути каждую сосенку знаю. Проведу так, что и татар в случае чего подстеречь можно будет, ну, если они все же поймут, что мы свернули…
Немного погодя увидели вроде русло впадающей в Оку речки, повернули по нему… Пока кони в силе, уходили спешно, отдохнуть можно будет потом.
Глава 6
Эти урусы глупы, хотя, нужно признать, отчаянно смелы и бьются так, как никто другой. Достойных противников встретили и до Итиля, и за ним. Булгары норовили каждый за свою жизнь несколько человек взять, теперь вот урусы…
Самым страшным для Батухана, да и для остальных, оказалось именно отсутствие уверенности, что сзади не нападут. Когда взяли Елисань, с изумлением убедились, что ее защищали едва ли не одни женщины и старики. Но ведь от Воронежа после битвы ушло немало воинов, Субедей был уверен, что они и засели в Елисани, оказалось – нет, город обороняли только остатки дружины и горожане. Их перебили всех, разграбленный город сожгли, округу опустошили так, что и собак не осталось. Но стоило отойти от города вперед, как пришлось остановиться и даже повернуть назад! Какая-то дружина принялась так терзать обоз, что появилась угроза остаться в заснеженных лесах без ничего!