Арауканы же прекрасно справлялись с возложенными на них задачами, и боевые действия на землях компании проходили примерно по такому сценарию.
Начиналось все обычно с нападения ногайцев на станцию или крепость. Задачей гарнизона было вызвать помощь и продержаться до ее прихода. Кроме того, желательно было взять пленных в пригодном для допроса состоянии. Обычно так и получалось, потому как за пленного полагалась премия от рубля до червонца, в зависимости от его информированности. Это если пленного брали солдаты или казаки – про легионеров будет чуть позже. С разговорчивостью же захваченных проблем не возникало, потому как арауканы оказались большими мастерами по части интенсивных допросов. Настолько, что сейчас у них стажировалось несколько человек из Преображенского приказа, посланных Ромодановским для повышения квалификации.
Так вот, пленные рассказывали, что за род совершил нападение, под чьим предводительством, по чьему наущению, где их стойбища и так далее. После чего начиналась операция по зачистке, обычно кончавшаяся тем, что у ногайцев становилось на один род меньше, – все-таки против винтовок и минометов в степи с саблями и луками не больно-то повоюешь. Особенно если сверху постоянно висит дирижабль, от которого не спрячешься и не уйдешь оврагом или балкой.
Разумеется, арауканы воевали в конном строю, и лошадей для них поставляла русская сторона. Но смотреть подготовленных для прибывших с эскадрой легионеров я не стал, ибо не специалист по копытным. Этим занялись три сержанта из приехавшего со мной взвода и вскоре вынесли вердикт – лошади нормальные.
Так как теперь численность Иностранного легиона на землях компании существенно выросла, то круг стоящих перед ними задач тоже расширялся. Отныне не следовало ограничиваться уничтожением рода, совершившего очередное нападение. А, оставив несколько его представителей в живых, выяснить, кто занимался такими делами раньше, то есть устраивал набеги на русских до появления тут австралийцев. И поступить с ними аналогично.
Если бы подобное происходило в двадцать первом веке и занимались им не Штаты и их подпевалы, а кто угодно кроме, это обязательно назвали бы геноцидом. Сейчас никто, кроме меня, просто не знал такого слова, но суть от этого не менялась – разворачивалась и набирала обороты война на полное уничтожение ногайцев как народа. Потому как спокон веку этот народ не признавал никаких источников дохода, кроме грабежа русских поселений и захвата там невольников с целью продажи. И значит, должен был исчезнуть именно как народ, а перед каждым его представителем стоял абсолютно свободный выбор.
Или забыть свои бандитские замашки, сдать оружие и отправиться на жительство в специальную резервацию, которую Петр недавно выделил на Северном Урале. При этом их дети будут уже нормальными российскими подданными в статусе посадских людей.
Или, если подобное почему-то не устраивает, умереть.
Как я уже говорил, во время моего отсутствия главным в Ост-Австралийской компании был Вася Баринов. И он подошел к вопросу взаимоотношений с ногайцами по всем правилам дипломатического искусства, а также с учетом достигнутых старшим братом результатов в Патагонии.
Итак, если перед нами есть враг, то следует первым делом уточнить, с кем он дружит, а с кем враждует. Затем прикинуть, какова ожидаемая динамика этого процесса – будет ли враг врага таковым и оставаться или возможны подвижки к замирению вплоть до союза? Если нет, то такого врага надо всячески поддерживать. Если же замирение возможно, то тоже, но не всячески, а только таким образом, который сильно уронит его в глазах будущих друзей.
В докладе Василия на эту тему обстановка вокруг земель компании выглядела следующим образом.
Ногайцы – враги совершенно явные. Во-первых, они считают земли компании своими. Во-вторых, все живущие на этих землях рассматриваются ими только в качестве потенциальных невольников, и никак иначе.
Крымский хан официально является сюзереном ногайцев. Кроме того, поведенческие стереотипы крымчаков ничем не отличаются. Значит, надо смотреть, с кем враждуют крымчаки и ногайцы – кроме русских, про которых и так ясно.
К таковым относились калмыки и донские казаки. Однако хоть калмыцкий хан Аюка и выдал примерно пятнадцать лет назад свою дочь за сына крымского владыки Султан-Гирея, никаких особых последствий это не имело. В исторической перспективе калмыкам было не суждено стать союзниками крымцев, и Василий это знал. Кроме того, калмыки совершенно не претендовали на земли компании.
С донским же казаками ситуация была несколько сложнее. Во-первых, они хоть пока и не очень нагло, но все же успели несколько раз заявить, что это их земли. Вот интересно, где они были до нашего прихода и сразу после него? Ногайцев тут видели постоянно и иногда с огромным трудом от них отбивались, а донцов – ни разу до лета четвертого года, когда обстановка вокруг Донецка уже нормализовалась. А во-вторых, Василий знал, что скоро начнется Булавинское восстание, в процессе которого донцы смогут привлечь на свою сторону ногайцев. И, так сказать, в порядке профилактики начал принимать их отряды на службу, причем за довольно большие деньги. Эти отряды тоже участвовали в зачистке территории, но оружие им не поставлялось. Никакое, а не только австралийской разработки. Кроме того, задача уничтожения воинов противника ставилась легионерам. А вот вырезать после этого беззащитное стойбище – донцам. Впрочем, они не протестовали.
С точки зрения араукан всякий, воющий за золото, был достоин презрения. Кроме того, они считали, что убийство беззащитных не приносит славы, хотя и понимали, что иногда это необходимо. Сами же они служили за оружие, которое позволит их племенам окончательно выгнать со своих земель испанцев, а также закончить завоевание южной оконечности южноамериканского материка. Они получали жалованье, но все одинаковое и небольшое, относясь к золотым монетам просто как к кружочкам, которые иногда можно обменять на что-нибудь вкусное или интересное.
Предложить араукану денежную премию за подвиг в бою – это значило его оскорбить. А вот, например, длинноствольный револьвер или нож из хорошей стали – совсем другое дело. Кроме того, среди них пользовалась большим авторитетом недавно введенная медаль «За отвагу», но получить ее было очень непросто.
В общем, благодаря политике Василия ногайцы считали своими главными врагами вовсе не араукан, про которых почти ничего не знали, и даже не компанию, а донских казаков.
А вот к калмыкам Василий отнесся совсем по-другому. Он предложил им практически те же условия, что и арауканским легионерам, так что незадолго до моего приезда в Донецк прибыли первые пятьдесят волонтеров из мест, где через пару с небольшим веков и в другой истории появится город Энгельс.
Прослушав доклад Василия, я ненадолго задумался. Правильно ли, что компания натравливает друг на друга будущих подданных Российской империи? Это приведет к значительному сокращению их численности. Но потом сообразил, что вопрос так не стоит. И от ногайцев, и от донских казаков даже без нас довольно скоро остались бы только те немногие, кто лояльно относился к России – ну или по крайней мере делал вид, что это так. Прочих один черт так или иначе уничтожат. Но этот процесс будет растянут во времени, что приведет к лишним жертвам среди тех, кто здесь вовсе ни при чем, да и русских солдат поляжет немало. Василий же просто пытался перевести на самообслуживание неизбежную зачистку мешающих экспансии России, вот и все дела.
– Кстати, – вспомнил я, – дало ли результат прикомандирование некоторых легионеров к батальону осназа?
Выяснилось, что да, и весьма заметный, но теперь Василий собирался делать это наоборот, то есть направлять лучших осназовцев на стажировку в легион.
– У араукан есть что-то вроде звания «наставник», и оно очень почетное, – объяснил он. – Но кому попало его не дают, а только неоднократно отличившимся в боях. Так вот, наставник обычно курирует группу человек из пяти. И для него считаются позором потери в этой группе! Арауканы уверены, что ученики сначала должны стать воинами, а только потом умирать в боях. И если с кем-то вдруг получилось не так – значит, у него был плохой наставник. И мне удалось договориться со старшим предыдущего призыва, что теперь наставниками будут считаться и те, кто воспитал воинов из ребят-осназовцев. Кстати, полувзвод таких, прошедших обучение, поедет с вами в Орел в качестве экипажа пулеметного вагона. Магазинный пулемет они уже освоили.
Дальше младший Баринов поведал, что недавно начавшие производиться в Донецке противопехотные мины оказались не очень эффективными в борьбе с ногайцами.
– Так ведь не для них и делалось! – объяснил я. – Всю продукцию надо устанавливать на Перекопе. Для этого, наверное, придется создавать какие-то мобильные группы глубокого проникновения. Пусть крымчаки привыкают к мысли, что, покидая родной полуостров, можно ненароком раскидать кишки по окрестным степям.
– Страдают-то в основном лошади, – уточнил Василий.
– А что может крымчак без коня? Кроме того, я привез чертежи и оснастку для производства прыгучих мин – от этих и всадникам тоже достанется.
Под конец беседы Василий показал мне кавалерийский револьвер своей конструкции, который около года назад начал производить Донецкий оружейный завод. Конструктивно это изделие не представляло собой ничего выдающегося, разве что ствол был длиной двадцать пять сантиметров, но, по-моему, у ранних моделей Кольта встречались и подлиннее. Перед выстрелом надо было взвести курок, этим же движением осуществлялся поворот барабана, как у русского нагана для нижних чинов. Отличия были в технологии.
Итак, представьте себе, что перед вами стоит задача – изготовить барабан для револьвера. Имеющие хоть какой-то опыт в работе с фрезерно-сверлильным станком сразу скажут, что для этого нужен поворотный стол. Он в Донецке имелся, но всего один из двух, захваченных мной из будущего, а местной промышленности такое изделие было пока не по силам. И на этом столе без перерыва обрабатывали барабаны для винтовок и пулеметов.
Разумеется, рабочий достаточно высокой квалификации сможет сделать барабан и в обычных тисках, но сколько времени он убьет на это! Причем, понятное дело, таких рабочих в Донецке можно было сосчитать по пальцам одной руки, и им хватало работы без всяких барабанов.
А вот с токарными станками тут было получше, так что Василий просто придумал, как делать барабан целиком на них и силами не очень умелых токарей.
Итак, вытачивается пруток диаметром двадцать миллиметров и длиной полметра, после чего вручную распиливается на семь примерно равных кусков. Они торцуются до семидесяти миллиметров, далее в них сверлится сквозное отверстие диаметром пять с половиной. Затем в шести заготовках оно рассверливается до десяти, но не до конца, а седьмая остается как была. Следующая операция – они на ровной поверхности ставятся вокруг нерассверленной, и конструкция скрепляется напрессованным кольцом. Все, барабан почти готов, осталось только для очистки совести пропаять стыки. А выступающие из-под скрепляющего кольца концы цилиндриков-камор образуют идеальной точности выемки для фиксатора.
Эти револьверы пользовались огромной популярностью среди араукан, потому как позволяли вести частый и сравнительно точный огонь на скаку. От донских казаков тоже приходила делегация, но им было сказано, что подобное оружие дается только состоящим на австралийской службе лицам. Забудьте про свою вольницу, поступайте стажерами в Иностранный легион, где вас полгода будут гонять так, что жизнь крепостного крестьянина покажется раем на земле. По завершении учебы лучшим, возможно, будут вручены револьверы. Потом четыре года службы там, где прикажет компания, – и все, вы опять свободные люди.
Казаки поскучнели и обещали подумать, но пока их раздумья ни к какому результату не привели.
Все правильно, подумал я. И у арауканов, и у калмыков считается, что интересы племени неизмеримо выше устремлений каждого отдельного его члена. И главным стимулом для них было не то, что после службы они вернутся домой с барабанками, а то, что их племя получит много мощного оружия. Казаки же, что донские, что запорожские, представляли собой сообщества индивидуалистов, которым предложенная цена показалась слишком высокой.
Глава 5
«Король-солнце» стряхнул с бумаги мелкий белый песок, коим она была посыпана для скорейшего высыхания чернил, еще раз окинул взглядом свое письмо и засунул его в заранее заготовленный конверт. Запечатал своей личной печатью – и только после того несколько раз встряхнул маленький серебряный колокольчик, вызывая секретаря. Послание было слишком секретным, поэтому его пришлось написать лично – все, кроме адресата, отныне имели право видеть его только в запечатанном виде.
Секретарь получил распоряжения и вышел, а Людовик ненадолго вернулся мыслями к своему решению, во исполнение которого и пришлось написать письмо.
Король сильно подозревал, что это решение было гениальным, ибо не зря, разумеется, его еще при рождении нарекли Людовиком Богоданным.
Вне всякого сомнения, он был прав, с самого начала не желая иметь никаких личных дел с еретиками-австралийцами. Которые не перестали ими быть, даже ухитрившись каким-то образом втереться в доверие к недавно почившему папе Иннокентию Четырнадцатому. Так что все сношения с заокеанской державой происходили через третьих лиц не самого высокого происхождения и поэтому нисколько не задевали королевской чести. Однако сейчас на театре военных действий сложилась такая обстановка, что подобный образ действий мог оказаться недостаточным. Кроме того, во Франции очередной финансовый кризис, а у Филиппа Анжуйского, ныне испанского короля Филиппа Пятого, с деньгами еще хуже, причем намного. Это, кстати, одна из главных причин, по которой Испания до сих пор не принимает хоть сколько-нибудь активного участия в войне за судьбу ее короны. Но теперь все должно измениться.
Франция по-прежнему обойдется без прямых контактов с австралийцами. Ибо их герцог, несмотря на вроде бы благородное происхождение, есть невежа и хам, даже переписываться с которым он, Людовик, совершенно не желает. Но его внук Филипп может этого и не понимать в силу молодости и связанной с нею некоторой наивности. В отличие от деда, который, во-первых, был отмечен свыше уже при рождении, а во-вторых, дополнил врожденную государственную мудрость полувековым опытом блестящего управления величайшей державой мира. Так что не будет ничего удивительного или зазорного, если молодой человек, которому нет еще и двадцати трех лет, обратится к герцогу Алексу с письмом, содержащим искреннюю благодарность за участие того в судьбе его предшественника, Карлоса, и за неоднократно высказанное мнение о том, что наследовать испанскую корону должен именно Филипп. Потом, естественно, он посочувствует герцогу, у которого имеется всего одна крайне неудобная база в Европе, то есть архипелаг Силли. И, движимый юношеской горячностью, предложит арендовать у Испании самый маленький из Балеарских островов – Форментеру. На условиях предоставления кредита с двадцатилетней рассрочкой, обеспечением которого и станет право на этот остров.
Людовик удовлетворенно улыбнулся. Все в этой истории будут считать себя в выигрыше! Австралийцы – от приобретения территории под еще одну базу. Филипп получит кредит, а потом сможет как-то поучаствовать в распределении сумм, которые герцог Алекс наверняка выделит на переселение жителей Форментеры. И никто не догадается, что больше всего выиграет он, «король-солнце»!
Испания, получив деньги, сможет более активно участвовать в войне, которая сейчас замерла в положении неустойчивого равновесия. Чуть толкни – и оно сместится в любую сторону. В данном случае – в сторону поражения Австрии, Англии и примкнувшей к ним Голландии.
Разумеется, Испания при этом наверняка потеряет один из своих островов, ибо совершенно ясно, что расплатиться по кредиту будет выше ее возможностей. И пусть теряет, ничего плохого для Франции в этом нет. Да, сейчас Филипп беспрекословно выполняет все указания своего великого деда, так что в настоящее время Испанию можно считать фактически еще одной французской провинцией. Однако ведь и он, Людовик Богоданный, тоже смертен! И надо смотреть правде в лицо – его наследники будут всего лишь обычными людьми, хоть и королевской крови, но не отмеченными всеми признаками бесспорного величия. Тогда Испания сможет доставить Франции какое-то количество неприятностей. Но они получатся тем меньше, чем слабее к тому времени станет эта страна.