Три танкиста из будущего. Танк прорыва времени КВ-2 - Логинов Анатолий Анатольевич 20 стр.

— Бывает, таа. Нет, я тоже не помню, но после ваших слов тоже кажется… — Особист задумался.

Тут пришлось прервать разговор, подъехали мы к штабу. Попрощавшись, расходимся. Я к Андрею в кабинет, а Стонис к себе, в помещение Особого отдела. Интересно, что думает внешне невозмутимый и неторопливый прибалт о моих словах? Ладно, кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Семен пребывал в полной прострации от столь глубокого и реального погружения в прошлое. Теперь перелет на самолете в Москву, казавшийся ему пыткой, вспоминался как полет на сверхкомфортабельном «Боинге». К тому же длился тот перелет всего-то сутки. Зато теперь третьи сутки со скоростью, ненамного, на взгляд Семы, превышавшей скорость пешехода, трясся старенький скрипучий вагон, полный людей, бьющих в нос запахов и шумных разговоров. Признаться честно, запахи перестали доставать Сему уже к вечеру второго дня дороги, а вот шумы, да еще неудобная деревянная полка, похожая на сиденья в старых электричках, — да. Теперь-то до Семена дошло, почему Сергей заставил сержанта Рогальчука тренировать его в скатывании шинели и зачем вообще ему навязали летом эту, кажется, совсем ненужную вещь. Да, хороша шинель, и укрыться, и под себя подстелить. Правда, и то и другое не слишком комфортно, зато все равно лучше, чем без нее. А уж спать на голой деревянной полке без шинели — это вообще из разряда йоги. Хотя многие аборигены спят, и ничего. Привычка, видимо. Интересно, конечно, ехать по такой допотопной дороге. На каждой станции толпа бежит и выстраивается в очередь за «кипяточком», в открытое окно при перемене ветра вполне может ворваться тяжелый паровозный дым, оставляя везде хлопья сажи, а на каждой станции состав застывает, дожидаясь, пока паровоз воду наберет.

Нет, ну это надо же, опять встали. Понятно, опять водой заправиться надо, а тут уже целая очередь. Впереди два армейских эшелона с техникой на платформах, и их, естественно, опять вперед пропустят. Интересно, что за кипятком никто не бежит, все надеются, недолго стоять придется? Впрочем, вполне может быть. Ближе к фронту теперь, судя по прочитанному, поезда будут меньше стоять на станциях и быстрее ехать на перегонах.

И немецкую авиацию ждать придется, не зря на станции батарея зениток развернута.

Самой же страшной пыткой для Семы как человека информационного века было сенсорное голодание. Никаких книг, одна купленная по дороге газета «Правда», которую он в первый же день прочел от корки до корки. Теперь она, прочитанная уже по три раза, пошла на импровизированные скатерти для еды. Паек, взятый в дорогу, был неплох и часто привлекал внимание попутчиков. Гостеприимный Сема угощал всех, пока распоряжаться продуктами не стал сержант Томилин. При очередной посадке-высадке попутчиков он тихо, но внятно объяснил Семе, что того, что у них есть, может не хватить даже им, а ближе к фронту, возможно, и по продаттестатам ничего получить нельзя будет. Поэтому сейчас они старались закусывать экономно, не отличаясь от соседей.

Сема, подумав о еде, печально вздохнул, а в животе предательски заурчало. Он осмотрелся, но понял, что никто этого даже и не заметил. Томилин спал, как он говорил, «набирая норму перед фронтом». Сидящие ближе к проходу пассажиры опять оживленно обсуждали политику. Вообще, Семена очень удивляло полное отсутствие страха перед всемогущими «органами». Читая в свое время повести и рассказы об этой эпохе, он представлял себе зашуганных, боящихся слово вымолвить лишний раз людей, постоянно про себя вычисляющих, а кто из окружающих может быть сексотом ГБ. Ничего подобного. Нет, таких сплошных энтузиастов и весельчаков, шпарящих лозунгами, как в фильмах, тоже не было, но никто не задумывался, начиная обсуждать политику или решения правительства. Почти не говорили о партии, об органах вообще не вспоминали. Ну, а сейчас что обсуждают? Семен прислушался.

— Это все придумал Черчилль… он с восемнадцатого года противник нашей власти.

— Да бросьте вы. Он, видите, какую речь произнес? Противник или не противник, а деваться ему некуда. Прижали ихний остров фашисты, крепко прижали. Теперь у него вся надежда на нас…

— Англичанке доверять нельзя. Я вот постарше вас и хорошо помню, как до революции они нас с немцами стравили. Противоречия-то у них были, а воевать они нас заставляли, до последнего нашего солдата.

— Да это когда было! В империалистическую! Вы бы еще Крымскую войну вспомнили… Кто же виноват, что у Николашки в голове кисель был. Дал себя в войну втянуть за иностранные прибыли. А сейчас…

— Сейчас, видимо, как-то немцев спровоцировали, не зря они на нас полезли, несмотря на договор.

— Заладили вы. Договор, договор… это ж фашисты, они на все договора плюют. Помните, как в Мюнхене Чехословакию делили? Что наши газеты писали? Обещали немцы, кроме Судет, ничего не оккупировать, а потом всю страну захватили…

— Ладно, что-то мы разговорились. Схожу-ка я лучше узнаю, как долго стоять будем и нельзя ли кипяточку прихватить, может, и на перроне чего куплю.

— Давай, Порфирьич, сходим вместе. Глядишь, чего и купим повкуснее… Эх, какие здесь перед войной бабка Матрена пироги с грибами продавала! Помню, как еду, обязательно куплю про запас.

— Пошли, Матвеич, сходим.

Двое мужиков встали и пошли к купе проводника, а третий, повернувшись, начал снова разглядывать немудреный заоконный пейзаж.

Сема опять вздохнул и, посмотрев на безмятежно дрыхнущего сержанта, решил тоже подремать. Делать все равно было нечего, а смотреть на один и тот же деревянный домик и забор уже надоело. Поправив шинель, он лег головой на жесткую «подушку» из обернутых чистой, еще не использованной материей для портянок трофейных полусапог и припомнил, как он в первый день оставил их внизу под полкой, несмотря на возражения сержанта. Выручили его только пограничные навыки Томилина, во сне учуявшего неладное, мигом вскочившего и бросившегося за убегавшим вором. Невысокого роста мужичонка неопределенной наружности, при взгляде на которого у Семы сразу всплыло в голове слово «шнырь», не успел пробежать и двух купе. Схваченный сержантом, он пытался выбросить сапоги и, пока Томилин ловко и заученно связывал его неведомо откуда появившейся веревкой, пытался что-то кричать. Получив пару убедительных затрещин от разозленного Семы и увидев, как сержант спокойно достает из висящих на ремне ножен страшноватого вида клинок, он затих и всю ночь смирно лежал связанный в проходе купе. Утром его сдали на первой же остановке, причем милиционеры были очень вежливы и обещали составить протокол сами. Семен позднее спросил у Томилина, не отпустят ли они вора, на что тот, удивленно взглянув на него, сказал:

— Он же признался, ну и наши слова есть. Так что загремит как миленький.

— Так слова-то не записаны, наших подписей у них нет.

— Ну и что? Наши данные есть. А мы бойцы, у нас нет времени лишнего, чтобы на всякую гопоту его растрачивать.

Сема еще несколько раз поерзал, поудобнее устраиваясь на полке, а в этот момент поезд дернулся. «Поехали», — успел подумать, проваливаясь в дремоту, Семен…

Эх, так и не успели полностью весь курс подготовки пройти, но ведь многие части и такой роскоши не имели. Во время жестоких боев нам столько времени на обучение и сколачивание дали…

Все же прав оказался Андрей, не зря рискнул и вычислил точно, кому инфу слить. Будем надеяться, помогут его советы потери уменьшить и войну быстрее выиграть. А ведь могли за эти советы нас на кукан взять, да и сейчас могут, до сих пор опасаюсь. Нет, конечно, какой-нибудь менеджер не стал бы и того делать, тихо где-нибудь просидел или даже провоевал героически, но мы-то с Андреем присягу еще Советскому Союзу давали. И хотим, чтобы все закончилось не так, как в том мире, из которого мы пришли. Меньше жертв, меньше горя, глядишь, и власть будет немного другая. Так что, может, все же история и изменится для нашей страны в лучшую сторону, а? Ведь никто еще не доказал, что брэдбериевского «эффекта бабочки» не существует. Может, мы и окажемся той «бабочкой»?

Ну, наконец-то, поезд дернулся туда-сюда, и мы поехали. Теперь можно немного отдохнуть от предотъездной суеты. Андрей хитрый, вернулся в бригаду в самый последний момент. Это, конечно, шутка, а в действительности его не зря там задержали. Немцы, приостановив наступление, подтянули резервы, подготовились и сейчас опять нанесли серию ударов. Вот нас и бросили на самый опасный участок, на Центральный фронт. И не одних нас, кажется. Сейчас по железной дороге, а там марш небольшой — и в бой.

Кто из великих сказал, не помню: «Есть упоение в бою». В бою да, но все всегда забывают про то, что бой всего лишь конечный результат длительного и очень сложного процесса маршей, контрмаршей, доставки грузов, действий разведки и контрразведки. Об этом мало вспоминают, потому что никакого упоения в этом нет, сплошная проза жизни.

Помнится, когда я начинал служить, попал мой взвод в охрану аэродрома. Ну, и устроили нам экскурсию. Посмотрел я, как «Бэкфайры» к бою готовят, и поразился. На четырех летчиков человек двадцать обслуживающего персонала, не считая водителей всяких спецмашин. Потом выяснилось, что вместо ремонтной роты у них целая часть и в ней офицеров больше, чем у нас в полку. Вот и решай, кто важнее в современной войне — четыре летчика или две сотни техников и тыловиков.

Вот так-то, а вы говорите «гремя огнем, сверкая блеском стали»… А не хотите перед этим полсотни накладных заполнить? Андрей в передовой команде уехал, Ленга прихватив, начальник штаба майор Калошин с колонной автомобилей, так что все бумажные дела на меня свалились. Заместитель командира бригады и зампотех в одном лице, как ни крути, от бумаг не скроешься. Интересная вещь, оказывается, просто замкомандира в тогдашних штатах вообще не был предусмотрен, пришлось ходатайствовать об изменении. Ладно, командующий фронтом генерал Потапов разрешил своей властью ввести такую должность.

Сижу в купе, вместе с замом по тылу и командиром ремонтников, и считаем, считаем, считаем. Бл… сюда бы Семин калькулятор хотя бы. Помню, мы еще удивлялись в будущем, почему цифры в документах не сходятся. Одна ошибка, и все, считай столбиком снова, ё… легче на «Рыжем» километров пятьсот отмахать. Правда, я слегка схитрил, в Киеве купил себе логарифмическую линейку и теперь умножаю и делю на ней. Благо, в мое время в школе и училище еще калькуляторов не было. Вот, кстати, еще одна интересная вещь для попаданца, привыкшего считать на калькуляторе, а писать шариковой ручкой. Он же и писать чернильной ручкой с перышком не сможет, не текст, а сплошные кляксы будут. Мне пришлось трудно, а ведь, когда я учился, мы до третьего класса писали только перьями и таскали с собой чернильницы-непроливашки. Помнится, мне батя купил авторучку, так учительница увидела и заставила убрать, в классе категорически ею писать запретила.

Подведем итоги. Исправность бронетехники — девяносто процентов, если считать и учебные машины. Кто-то скажет, а чего эту ерунду — танкетки учитывать, но мы теперь без них точно не справимся. Потому что при включении Семиных «игрушек» нужно много хорошо защищенных посыльных машин. После гибели Скрипченко мы с Андреем подумали над этим вопросом и решили, что танкетки, при всех их недостатках, лучше, чем просто машина или мотоцикл. Да и мотоциклов у нас по штату тридцать три, а в наличии всего двенадцать. Ну не выпускал тогда СССР мотоциклов в нужном количестве, поэтому их так и мало.

Итак, имеем сорок четыре «кавешки», оставленные в расположении два неисправных, десять Т-40 и Т-50, черт, подсунули-таки разнотипные машины, угу… танкетки в количестве… нормально. За штатом трофейные: два Pz-II, один Pz-III, один Pz-IV без башни, один штабной броневик SdKfz247B. Так, тягачи на базе Т-26… нормально, автомобили, еще тягачи… задолбали в ведомостях эти тракторы, нет бы прямо написать — тягачи. Смешнее только слово прицепки вместо прицепов…

В принципе неплохо, еще бы эти две «кавешки» в строй ввести, но времени не хватило, пришлось оставить в Буче. Жаль, но тыловики местные обещали отремонтировать, пусть хотя бы кому-нибудь достанутся.

Боекомплекты в норме, заправок… отлично, масло… неплохо… Тэк-с, снабжение в норме.

— Михаил Григорьевич, а как у нас с доработками? — спрашиваю у командира ремонтной роты, старшего лейтенанта Шкенёва.

— По маслобакам доработаны сорок один KB, по воздухофильтрам — тридцать пять, остальные, возможно, удастся в дороге дооборудовать.

— Так, а по дополнительным бакам?

— Дополнительные баки установлены на все KB-1 и Т-50, кроме тех двух, неисправных. Система аварийного сброса опробована, работает нормально, правда, усилия как минимум двух человек требуются. С КВ-2 хуже, удалось всего пять машин доработать, включая ваш «Рыжий» и «Превед, медвед».

— Какой еще «Медвед»? — спрашиваю удивленно.

— А «семерку» учебно-боевую, ее наш художник медведем украсил, а Махров назвал «Превед, медвед», — улыбаясь, отвечает Шкенёв.

Не пойму, откуда это выражение Махров знает? Думаю несколько минут, продолжая разговор с Шкенёвым и подписывая принесенные бумаги. Наконец, вспоминаю. Черт побери, я ж сам это выражение ему и подбросил, на полигоне! Облегченно вздыхаю, причем вздох попадает как раз на момент, когда подписана последняя бумага и собеседники понимающе переглядываются.

— На этом заканчиваем, свободны, — говорю я, думая, что после обеда надо обязательно проверить, как идут тренировки наводчиков, и провести командирскую подготовку с комбатами на картах. Жаль, что макет пришлось на месте оставить. Эх, здорово было, когда мы этот макет соорудили и начали тренировать командиров на нем. Местность песком имитировали, а танчики нам в ремроте из дерева вырезали. Командиров, а потом и простых танкистов не оторвать было, все свободное время задачи решали, на разной местности и с разными противниками. Но ничего не поделаешь, обойдемся картами.

Дела закончил, а теперь пора и пообедать.

«[…] к началу августа относится первая стратегическая пауза в действиях немецко-фашистских армий. В результате упорного сопротивления советских войск фронты застыли по следующей линии: Карельский (ген. Фролов) и Ленинградский (ген. М. М. Попов) фронты — на севере у Мурманска противник продвинулся на 10…15 километров от границы, далее до Ладожского озера и на ленинградском направлении — по линии старой границы. Против них были сосредоточены войска немецкой армии „Север“ и финских армий „Карелия“ и „Юго-Восток“. Северный фронт (марш. К. Е. Ворошилов) по лужскому оборонительному рубежу на линии Нарва — Луга до реки Шелонь, Северо-Западный фронт (ген. А. И. Еременко) от реки Шелонь до Себежа — против Группы Армий „Север“, Западный фронт (марш. Тимошенко) по линии Себежа — Витебск — Орша, Центральный фронт (ген. Г. К. Жуков) от Орши до Гомеля, Юго-Западный фронт (ген. Потапов) — Гомель — Мозырь — Овруч — Житомир — Казатин, Южный фронт (ген. Кирпонос) от Казатина до Вознесенска и от Вознесенска до Одессы против групп армий „Центр“ и „Юг“. За Западным и Центральным фронтами располагались части Резервного фронта под командованием маршала С. М. Буденного […]».

«[…] В конце июля противник, видимо рассчитывая ворваться в главную базу флота на плечах отступающих войск, нанес удар в Эстонии. Военный Совет КБФ, после непродолжительных колебаний, запросил Ставку о возможности эвакуации Таллина, ввиду невозможности его удержания. Ставка неожиданно быстро согласилась с доводами ВС.

Части 18-й армии ген. Кюхлера оттеснили нашу 8-ю армию в район Нарвы, поэтому в обороне Таллина кроме морских частей участвовала также только одна 16-я стрелковая дивизия им. Киквидзе. Героическая оборона позволила эвакуировать понесшие незначительные потери корабли и суда флота в Кронштадт под прикрытием береговой обороны и истребительной авиации КБФ с Кургальсого полуострова. К сожалению, при эвакуации пришлось взорвать и уничтожить огнем береговой артиллерии с островов Аэгна и Найссар большое количество запасов флотского имущества.

Последними из защитников Таллина на Ханко были эвакуированы гарнизоны вышеупомянутых островов…[…]»