Как ни странно, но и сам Артем не испытал никаких болезненных ощущений, когда на рассвете его разбудил ратник, приложив палец к губам. Артем понял, что собираться надо тихо. Чуть позвякивая доспехами и оружием, отряд собрался, быстро перекусил холодной, оставшейся со вчерашнего дня пищей, оседлал коней и уже в боевом порядке выехал на опушку.
Ждать пришлось около получаса. Артем подумал, что после того, как он вынужден был перестать носить часы, он стал “чутьем” определять время достаточно четко. (Часы и прочие предметы из “своего” мира Артем спрятал в укромном месте на подворье отца Александра, справедливо полагая, что в ополченческих казармах его вещи подвергаются частому досмотру.) “Интересно, – подумал он, – какие еще чудеса сулит потеря благ цивилизации?”
Внезапно на противоположной стороне поляны послышался шум, и еще через несколько минут на нее выскочило несколько саней, влекомых крестьянскими лошадками. Возницы на санях погоняли лошадей как могли, а вокруг бежало десятка два ландскнехтов. Впереди рысью скакал всадник в доспехах и с отличительными знаками рыцаря Ингерманландского ордена. Князь подбоченился, в его лице появилось нечто хищное. Дождавшись, когда сани с конвоем окажутся на середине поляны, он по-разбойничьи свистнул, и отряд с грохотом и гиканьем выскочил из засады. Сани остановились. Рыцарь натянул поводья и выхватил меч. Однако ландскнехты, поняв, что атакует их численно превосходящий отряд явно профессиональных воинов, начали бросать алебарды и поднимать руки. Прокричав какое-то проклятие, рыцарь развернул коня и пустился галопом в лес, росший на противоположной стороне поляны. Князь на скаку махнул рукой, и пятеро ратников, отделившись от основного отряда, бросились его преследовать.
Нападающие налетели и окружили обоз. Ландскнехты были мгновенно оттеснены в сторону и полностью обезоружены спешившимися ратниками князя. Артем видел, как им начинают связывать руки, на шеи накидывают веревки и связывают пленников между собой. Ландскнехты не сопротивлялись. Мужики, управлявшие конями, упали в снег.
– Что ж вы, сучье племя, немцу служите, – рявкнул князь, утихомиривая гарцующего коня.
– Не погуби, князюшко, – запричитал один из мужиков, – немец силой взял, грозился двор пожечь, если орденскую дань своими санями не отвезем.
– Пес с вами, – отозвался уже добродушнее князь, – по пять плетей получите и свободны. Кони с санями при вас останутся, только товар отвезете, куда скажу.
– Благодарствуй, батюшка, благодарствуй, – взвыли мужики.
И вдруг один из возниц вскочил и завопив:
– Ой, кормилец, ой, родненький, главного-то не нашел ты, – подбежал к саням и сорвал с них холстину.
Под холстиной лежал свернувшийся и дрожащий от ужаса католический монах.
– Аи, подарок, – вскричал обрадованный князь, – прощаю, без плетей домой уйдете.
Подскочившие ратники скрутил монаху руки за спиной и бросили его на колени. Перепуганный монах выл и пищал что-то по-немецки о пощаде.
– Ну что ж, молодец, – обратился князь к Артему, – покажи удаль.
– О чем ты, князь? – изумился Артем.
– Думается мне, этого, – он показал плетью на монаха, – на голову укоротить надобно. Аль боишься, аль жалеешь?
Князь внимательно посмотрел на Артема. Артем понял, что это проверка и если он ее не выдержит, то живым может и не уйти с этой поляны. А если даже его и отпустят, то вся работа Рункеля в Москве пойдет прахом.
– Отчего же, князь, коль велишь, казню, – произнес он спокойно.
– Велю, – сурово произнес князь и в упор посмотрел на Артема.
Артем спешился, подошел к монаху и обнажил меч. Один из ратников толкнул монаха в затылок, и тот, покорно склонив голову, забормотал по-латыни какую-то молитву. Артем остановился. Вот так вот запросто зарубить безоружного он не был готов. Если бы в бою, а так…
– Что медлишь? – донесся грозный окрик князя.
– Непривычно мне вот так людей казнить, – отозвался Артем.
– Так привыкай, – нетерпеливо сказал князь.
Артем снова посмотрел на монаха. К этому испуганному человеку у него не было ни капли ненависти. Он вдруг вспомнил того монаха, который в подвалах ратуши готовился отправить его на каторгу, и подумал, что этот сборщик податей, как и тот, с удовольствием казнил бы его сам еще в Петербурге, просто за иное вероисповедание, за иной образ мыслей. И сейчас этот человек трясется и скулит не от того, что просто испуган, а потому что знает, насколько нечиста его совесть, потому что страдает по теряемым им пиву и деньгам, воруемым с каждой мужицкой подати, то есть по тому, ради чего прожил всю свою подлую и никчемную жизнь. “Хватит тебе, отбегался”, – подумал Артем и взмахнул мечом. Он не почувствовал удара, не услышал ни одного вскрика. Меч прошел как сквозь масло. Голова монаха покатилась по свежему снегу, пачкая его кровью. Только вздох ужаса донесся со стороны связанных ландскнехтов.
– Ну, вот и сладили, – обрадовано вскрикнул князь. – Никитка, Тишка, отвезете его на главный тракт. Тело бросите под верстовым столбом, а голову на столб насадите, чтобы всяк видел. А тебе, – он повернулся к Артему, – твою долю серебром отсыпем.
С противоположной стороны леса донеслось гикание. Двое ратников из тех, что поскакали преследовать рыцаря, ехали к обозу, таща его за две веревки, каждая из которых была привязана к одной из его рук. Ноги рыцаря волочились по земле. Третий ратник вел под уздцы рыцарскую лошадь. Двое остальных скакали по бокам, размахивая оружием и оглашая воздух радостными криками.
– Стойте, – крикнул князь, перекрывая радостные голоса своих людей. – Глаза ему завяжите. За выкуп пойдет. Чем меньше он у нас увидит, тем лучше.
Князь выразительно посмотрел на Артема.
Обратно Артем ехал рядом с князем. Вскорости к ним присоединилась вторая часть отряда. Это они спугнули обоз, заставили его свернуть с главной дороги и отвлекли отряд, выехавший на его спасение.
– Хорошую добычу взял ты, князь, – произнес Артем.
– Да уж, не жалуюсь, – отозвался князь, довольно покручивая ус. – И ты жаловаться не будешь, когда свою долю получишь.
– А ландскнехтов куда гонишь? – поинтересовался Артем.
– Так тоже товар, – удивленно посмотрел на него князь. – Мужики они здоровые, статные, ордынские торговцы за них хорошие деньги дают. А там перепродают османам. Гребцами на галеры, рабами, а кого и в евнухи. – Князь довольно хихикнул. – Поделом им.
Обратно из лагеря князя Андрея Артема уже вел проводник, а Артем все твердил и запоминал “явки, адреса, пароли”. Запоминал при помощи методики, которой его обучил барон. Очень помогало.
Артем запомнил этот лагерь и людей в нем. Каких-то жестоких и добрых одновременно. Многие были отважные и опытные воины, некоторые нет. Он понял, что им предстоит еще многое свершить. Артему почему-то стало грустно. Он понял, что в готовящейся войне многие из этих людей погибнут, и, возможно, погибнут самые лучшие. Погибнут, потому что не будут прятаться за чужие спины, потому что в первых рядах обрушатся на врага. А плодами победы, как всегда, воспользуются мародеры и продажные политики, посылающие людей на смерть ради собственной выгоды.
А еще из головы у него не шел тот злополучный монах, которого он зарубил. Ему казалось, что, несмотря на то что он сделал все логично и правильно, кровь невинного человека лежит на нем.
Глава 28
В пути
Всю дорогу из Москвы барон гнал обоз. Он явно торопился. Артем нагнал их прямо перед границей с новгородскими землями. Выручила резвая лошадка, купленная Питером, которая теперь уже прекрасно слушалась не столь неопытного седока. Иначе затраты времени на дорогу из лагеря армии князя Андрея в обход орденских постов да через московские земли были бы куда больше. Увидев Артема, барон немедленно прервал привал и приказал собираться в дорогу. Питер обогнал обоз метров на двести и пустил лошадь шагом, а они с бароном, двигаясь между обозом и Питером, быстро обсуждали вести, привезенные Артемом.
Когда их обоз прибыл в Новгород, Рункель разрешил лишь одну ночевку городе. Он явно спешил. Однако Артем все-таки нашел время, чтобы зайти в дом ратника Матвея Тимофеевича. Тот удивился, нахмурился, но гостя принял. Угостил. Посидели, покряхтели. Ольга за весь вечер так и не появилась. Хотя однажды Артему показалось, что сквозь щель в двери за ним наблюдает пара глаз.
Первый день по дороге из Новгорода Артем думал только об Ольге. Впрочем, его мысли приняли уже достаточно четкий и осмысленный характер. Он понял, что ему нужна эта девушка. Что он хочет видеть ее, ласкать, называть своей женой. Но именно сейчас он понимал, как далек от этого. Он выполняет миссию. Он воин. Его может забросить куда угодно. В любую минуту он может расстаться с жизнью. А чего хочет жена? Дома, покоя, стабильности. Он не сможет дать ей этого.
И было еще одно. Когда Артем вернулся из дома ратника, его остановил Питер.
– Послушай, – произнес он, – если речь идет о чувственном желании, то все нормально. Ты молод и силен, и я даже немного завидую тебе. Но если речь идет о чем-то большем, запомни: мы играем в игру без правил, и враги в этой игре будут бить по тем точкам, где почувствуют твою слабость. Самые же большие слабости человека – в его привязанностях. Если ты привязался к чему-то в этом мире, постарайся выбросить это из сердца. Иначе создашь большие проблемы себе… и нам.
И вот до Петербурга осталось два дня перехода. В ту ночь Артему приснился сон. Он вдруг оказался в ноябрьском холодном саду в Петербурге. В том Петербурге, в котором он родился, основанном Петром I и бывшем столицей Российской империи. Вернее, этого Петербурга он не знал. По дорожкам чинно прогуливались пары, одетые в костюмы начала XX века, проходили, пряча зябнущие руки в муфты, румяные курсистки, пробегали гимназисты. Артем пошел наугад по дорожке, усыпанной опавшей листвой. Ему повстречалась пара, степенно прогуливавшаяся под ручку, которая вежливо раскланялась с ним. Артем ответил на поклон, и только тогда узнал во встретившихся ему Анну Ахматову и Николая Гумилева. Еще молодых, какими они должны были быть перед самой Первой мировой или в ее начале. Гумилев был одет в гражданский костюм, и через расстегнутый ворот пальто проступал белый крахмальный воротничок. Артем секунду задержал свой взгляд на лице этого человека, стараясь понять, догадывается ли он о том, что ему предстоит пройти, и понял: знает, а вернее, уже прошел. “Мы дрались там. Ах да, я был убит”, – вспомнилась строчка. Артем продолжил путь и быстро вышел к небольшой церквушке, ярко сиявшей золотым куполом. Золоченые двери были закрыты, а вокруг толпился народ. Артем подошел к церкви и неожиданно для себя оказался в первом ряду, прямо перед церковной папертью. Двери открылись, как бы сами собой, и из них вышел отец Александр. Обведя глазами собравшихся, он направился прямо к Артему, перекрестил и произнес:
– Благословляю тебя.
– Но я убил невиновного человека, – закричал Артем.
– Придет время, и ты сможешь простить себя, – произнес отец Александр.
– Но простят ли меня здесь? – спросил Артем, обводя рукой сад и стоящих вокруг людей.
– Здесь тебя всегда простят, – улыбнулся священник, – сложнее всего простить себя.
Он наложил руки на голову Артема, подержал их некоторое время, потом убрал, повернулся и пошел в глубь церкви. В этот момент Артем отчетливо понял, что отец Александр умер. Вернее, был убит.
…Артем проснулся. Маленькое окошечко избы все обледенело. На улице выла вьюга. Было слышно, как поднимаются ландскнехты, гремя доспехами и оружием. Пора было в путь.
Целый день Артем был под впечатлением своего ночного видения. Он пустил коня чуть вперед, не желая общаться ни с кем. На привалах садился отдельно. Что-то поменялось в нем в эту ночь. Вечером, на постоялом дворе, он зашел к барону для того, чтобы обсудить некоторые детали. На следующий день предстояло вступить в Петербург, и надо было согласовать ряд вещей, и прежде всего доклад Артема своим “хозяевам” из ведомства Великого Инквизитора. Когда все вопросы были улажены и пришло время расходиться, Артем начал подниматься, но уходить не хотелось. Барон уловил это его состояние и произнес:
– Подожди. Мне показалось, ты хотел спросить что-то.