Узнал все это я от айна Амакуни, который презентовал мне мой новый боевой меч перед началом похода. Кузнец оказался вовсе не таким букой. Долго и велеречиво благодарил за идею с домной, обещал отлить для клана Сатоми столько оружия, сколько будет нужно, и даже больше. А в заключение подарил мне тати под названием Мурасамэ — Проливной дождь. К мечу прилагалась история о том, что когда айн впервые рано утром вынул новый клинок из ножен, лезвие его было таким холодным, что на нем проступала роса. Природа заранее плакала об убитых и раненых. Пафосно, но красиво. По крайней мере, самураи охраны впечатлились и почтительно просили посмотреть меч.
Я еще раз прикинул численность войск. Она не вдохновляла. Три тысячи человек — дзикисидан и две куни-сю. Мечников два тайдана — остальные копейщики, немного лучников и кавалерии. Во главе копейщиков красуется, поигрывая нагинатой, улыбчивый Таро Ямада. Мечников возглавляет мой сэнсэй Танэда Цурумаки. Сохеи Дайдзёдзи пока не подошли и успеют ли к началу битвы — неизвестно. Я посмотрел на конницу. Пятьсот самураев с пиками почти трехметровой длины. Как они только ими в бою управляют… Порадовал Абэ. Старик Хотта и его сын Хосокава не только привели молодежь из своей школы учиться пушечному делу, но и из своих двухсот пятидесяти самураев сто вооружили аркебузами. Зря я считал, что клан Сатоми не может себе позволить новомодных ружей. Оказывается, весь последний год мой отец по чуть-чуть скупал у португальцев фузеи и экипировал ими самых продвинутых воинов в провинции — семью Абэ.
Я взял в руки одно из ружей и еще раз поразился аккуратности японцев. Во-первых, к нему шел индивидуальный лаковый футляр, который был предназначен для защиты от влаги. Оно и понятно — тут в Японии влажно как в бане. Не успеешь заметить — пойдет ржавчина. Во-вторых, на самой аркебузе был предусмотрен специальный водонепроницаемый щиток для запального отверстия. Вокруг правой руки самураев был обмотан двухметровый фитиль. На мой вопрос — зачем нужна такая длина? — Абэ ответил, что неизвестно, сколько будет длиться бой, а фитиль тлеет быстро. Аркебузеры, которые именовались теппо, должны постоянно быть готовы к схватке. Заряжалась аркебуза с дула, стреляла свинцовыми пулями, пороховой заряд поджигался с помощью специального S-образного замка, через который был пропущен фитиль. Каждый теппо имел в поясной сумке пороха и пуль на сорок выстрелов.
И как говорят англичане, last but not least[53] элемент картины — пушки. Двадцать две корабельные кулеврины на деревянных колесных лафетах. Сколько мы намучились, пока дотащили, фактически на руках, эти пушки — не передать. Калибр кулеврин оказался невелик — миллиметров сто от силы. Стреляли они как ядрами весом десять кило, так и картечью.
Еще раньше я успел познакомиться с нашим главным артиллеристом — добродушным толстопузым Хосе Ксавьером и выяснил много важных деталей. Максимальная дальность выстрела — четверть испанской лиги (т. е. примерно километр). Но реально попасть в цель — дай бог шагов за триста. Ядрами желательно целить в конницу, поскольку пехота — слишком маленький ориентир. Для царицы полей была картечь, но ее убойная сила кончалась через пятьдесят шагов. Сорок семь португальцев могут делать один выстрел за пять-десять минут, и всего порохового обоза и ядер хватит на два часа плотной стрельбы.
Учеников школы Яцуфусы артиллеристы уже приставили к делу, и молодые мужчины осваивали науку пробивки ствола пыжом, поднос боеприпасов.
Пора было определяться с диспозицией — какой отряд где стоит и какую задачу выполняет.
Глава 12
КУЛИНАРНАЯ
А как человек может проявить доблесть в бою, если он ценит свою жизнь?
— Идут! Идут!!!
Я оборачиваюсь и вижу, что ко мне скачет один из самураев, оставленных в деревне в дозоре. Оказалось, что в Хиросиму вошел тайдан монахов-воинов. У меня прямо камень с души свалился. Теперь в рукаве у нас не один сомнительный козырь в виде пушек (поди постреляй из кулеврин в этот бесконечный сливовый дождь), а еще и тысяча опытных сохеев. Монахи выглядели колоритно. Все высокие, широкоплечие, головы замотаны белыми платками типа арабских арафаток, экипированы в хорошие пластинчатые доспехи, на ногах — деревянные башмаки тэта. В руках у каждого — собудзукири-нагинаты метровой длины. С такими повоюем!
Впереди колонны сохеев шла плотная группа мужчин с большим красным ковчегом на плечах. Самый первый монах — мужик уже совсем гигантского роста — нес на плече огромный молот. По ходу, японская мелкотравчатая нация нет-нет, а выдаст на-гора настоящего титана. А ведь побольше моего почившего дяди будет. И вот он передо мной. Поклонились другу, представились. Монаха зовут Бэнкэй Ясуи, и он тайсё монастыря Хоккэ.
— Что в ковчеге? — интересуюсь я.
— Наму Мёхо рэнгэ кё! — Обойтись без ритуальный фразы Нитирэн-сю монах, конечно, не может. — Мощи святого Нитирэна!
— Как поживает моя матушка? — пытаюсь я вести светский разговор.
— Все слава Будде, здорова, — гигант снимает «арафатку», и передо мной предстает потное, лысое лицо Бэнкэя. — Скорбит о смерти мужа и деверя. Настоятель нашего монастыря заказал молебен по усопшим. В день Юпитера будем молиться о хорошем перерождении Сатоми Ёшитаки и Сатоми Ёшитойо.
— Какие указания дал вам Дайдзёдзи? Может быть, он написал ко мне письмо?
— Зачем какие-то письма писать. Дайдзёдзи сначала хотел просто послать тебе, Ёшихиро, раку с правой рукой святого Нитирэна. Трусливые огигаяцу, увидев священный ларь, конечно, сразу разбегутся.
О да! И ходзе в первых рядах смажут ласты.
— Но я упросил настоятеля отправить отряд сохеев с мощами Нитирэна. Во-первых, вместе с врагами могут идти проклятые Нитирэн-сёсю. Пора Японии вспомнить, кто наш истинный учитель, и узреть чудеса, которые случаются рядом с ковчегом. Во-вторых, многие наши бойцы давно не были в настоящей схватке, подзаросли жирком… — Бэнкэй с усмешкой похлопал ладонью по своему объемистому животу, выпирающему из-под доспехов. — Последние годы мы постригли в монахи много молодежи. Надо преподать им урок священной войны. Лишь бы только пугливые огигаяцу, увидев нас, не разбежались от страха.
Ну-ну, раз ты такой смелый, думаю я про себя, предоставим твоим сохеям проявить доблесть, помахать нагинатами.
Указав место размещения монахов в лагере, я пригласил Бэнкэя на вечерний ужин в моем шатре, который уже к этому времени успели поставить слуги. Я решил удивить своих военачальников и приготовить… плов! Кто-то может подумать, что дайме не с руки заниматься кулинарией, однако тут, в Японии, профессия повара — очень почетна и уважаема. Имена самых известных специалистов на слуху, каждый князь считает свои долгом иметь в свите не только прославленного оружейника, мечника, гейшу, поэта, но и повара тоже.
Вместе с моим новым денщиком Ямагатой Аритомо, молодым самураем, подобранным мне начальником охраны, мы начинаем готовить плов. Рецепт этого блюда прост. Берете большой железный или медный котел а-ля казан. Наливаете туда кунжутное или соевое масло (увы, подсолнечного в Японии днем с огнем не сыскать). Ставите на огонь. Пока масло раскаляется, чистите лук, режете его кольцами. Моете морковь. Шинкуете ее соломкой. Промываете рис в соленой воде, даете ему помокнуть часик. После того как масло начинает шкварчать, уменьшаете огонь, кладете одну луковицу, предварительно сделав на ней сбоку глубокий надрез.
Пока луковица отдает свой сок, готовим мясо. Годится любое, даже рыба. Так, народы, живущие на Каспии, любят готовить плов с кусками осетра. Мне рыба, честно сказать, уже поднадоела, и я приказал купить у крестьян Хиросимы нескольких кур. Хотелось бы, конечно, сделать плов на свинине или барашке, но — увы, в Японии с этими животными конкретная напряженка. Если дикие кабаны еще имеются в наличии (их ревностные буддисты, которым запрещено употреблять мясо, но иногда очень хочется, называют иносказательно «сухопутными китами»), то ни свиней, ни коз, ни уж тем более баранов с коровами тут днем с огнем не сыщешь.
Поэтому используем птицу. Очищаем от перьев, промываем, мелко нарезаем. Аритомо морщится, но терпит. Не к лицу, конечно, самураю возиться с мясом, но долг перед начальством — выше всего.
Убираем луковицу, кладем кусочки птицы в масло и закрываем крышкой. Как только мясо краснеет, закладываем в казан кольца лука. Солим. Добавляем приправы по вкусу. Я использую почти все специи, что нашел на кухне, — черный перец, паприку, барбарис и карри. Заливаю воду в котел. Еще полчаса тушу мясо, после чего загружаю морковь. Добавляю огня и довожу мясо с луком и морковью до кипения.
Теперь рис. Засыпаем в котел, выравниваем. Опять заливаем воду, чтобы она на один-два сантиметра была выше риса. Закрываем крышкой и разводим огонь под казаном на полную. Еще раз солим и перчим, перемешивая рис. Черт, чуть не забыл чеснок! Быстро чищу, режу, кладу в почти готовый плов. Остается подождать полчасика, сделать контрольные проколы в рисе, чтобы посмотреть, есть ли вода или уже выпарилась, — и вот все готово.
Ах какой запах пошел! Почуяв восхитительный аромат, к моему шатру начали стягиваться самураи. Тут и Хиро принюхивается, тихо переговариваются полковники, Хотта Абэ что-то напористо втолковывает Эмуро Ясино… Тем временем слуги выкладывают пол шатра татами, накрывают поляну, расставляя пиалы, чашки. Хотелось бы, конечно, правильно сервировать плов, но сил терпеть уже нет, и я просто подаю новое для японцев кушанье большой горкой на железном блюде. Поднос с пловом ставится в центре, и все располагаются вокруг него.
Ложек тоже нет, поэтому накладываем плов маленькой лопаткой. Главы семей долго принюхиваются, переглядываются и только потом, вздохнув, начинают есть. Военачальники — наоборот, сразу бросаются в бой, да так, что за ушами трещит. Даже монах, щурясь от удовольствия, пихает в себя все новые и новые порции. Постепенно приходит первое насыщение, и в шатре начинают раздаваться восхищенные возгласы.
Первым пиалу сакэ с хвалебным тостом в мой адрес поднимает генерал. К Симодзумо присоединяются неразлучные Арима и Хосима. Хвалят новое кушанье, просят дать рецепт. Все начинают громко чавкать и рыгать — в Японии считается, что таким образом едок демонстрирует, как ему понравилось блюдо. Вечер явно удался. Все расслабились после утомительного марша, скинули напряжение перед боем.
Следующие два дня об огигаяцу ни слуху ни духу. Разведка тоже пропала. Начинаю волноваться — неужели Нориката обманул меня и повел свои войска другой дорогой? Еще раз все вместе изучаем карту. Тут нет другого пути на Тибу, кроме как через Хиросиму. Приказываю времени зря не терять и начать окапываться. Самураи в шоке: они что, грязные крестьяне, чтобы рыться в земле?! Да и чем копать — шанцевого инструмента нет. Делаю морду кирпичом и еще раз повторяю свой приказ. Перетопчутся. Лучше пусть льют пот сейчас, чем кровь потом. Лопаты реквизируем в деревне. Рисую на бумаге чертеж простенького пятиугольного редута времен Бородинской битвы, благо видел его на одноименной панораме в Подмосковье.
Фронтальные и боковые фасы изготовляем из земли и камней — хорошо, что редут строим на холме и высокого вала с большим бруствером сооружать не требуется. Внутри вала делаем бойницы под пушки. Под «раз-два-взяли» затаскиваем кулеврины на холм. Под пороховой обоз роем землянки. Вряд ли нас будут обстреливать огненными стрелами, но порядок есть порядок. Лучше сразу приучить военачальников к правильному складированию взрывоопасных веществ. Не забываю и про медсанбат. Для Кусуриури по моему эскизу мастерят специальную операционную — козлы с настилом для хирургических манипуляций, место для хранения шин, перевязочного материала…
Те самураи, которые не попали на земляные работы, спешно сколачивают из бревен и досок большие деревянные щиты три метра шириной и два высотой. С тяжелым сердцем отдаю приказ разобрать ради этого несколько деревенских сараев. Тайком посылаю денщика отдать деньги за строения. Мне тут еще крестьянских бунтов не хватает.
Глядя на то, как упорно работают самураи, не отлынивая, не вставая на перекур, я понимаю, как много общего у русских и японцев. Пожив немного на островах, понимаю, что, несмотря на громадное различие культур, Япония и Россия очень похожи. И та и другая страна — территория экстремального проживания. Мало какой другой край на Земле так мало приспособлен для людей. Половина России — вечная мерзлота, огромный перепад температур в течение года. Япония — что ни год, то землетрясение, которое сносит половину страны. А если не сносит, то смывает цунами, сразу вслед за землетрясением. В России бесконечные пространства, мешающие освоению полезных ископаемых да и просто проникновению культуры. В Японии полезных ископаемых нет вообще, как и пространств. Люди существуют исключительно своим трудом. Обе страны живут не благодаря, а вопреки. Вопреки географии, климату, и это выживальщичество накладывает неизгладимый отпечаток на народный менталитет.
Ладно, хватит о менталитете, лучше разберем диспозицию. Армия Сатоми расположилась на западе провинции Симоса возле деревни Хиросима. Вернее сказать, на задворках деревни. В центре нашей позиции — невысокий холм, который мы сейчас активно укрепляем и где располагается вся наша артиллерия. Справа от холма — небольшой лужок, сразу за которым начинаются заливные рисовые поля. Я не поленился и заехал на одно из таких полей. Проще назвать его болотом — крестьяне втыкают саженцы риса в грязь, смешанную с водой. Слякоти в поле по колено, и воевать в ней решительно невозможно. Ноги вязнут, лошадь в галоп поднять нереально.
Слева от холма — обширные луга размером с квадратный километр минимум. Луга заканчиваются возле густого леса, которому местные жители дали название «Чаща самоубийц». Разумеется, мне стало любопытно, за что лесу дали такое мрачное название, и я съездил и туда. Уже на опушке деревья и кустарники были настолько густыми, что сквозь них почти не пробивались лучи солнца. Воздух спертый, влажный, птицы не поют, цветочки не растут… «И только мы к плечу плечо врастаем в землю тут…» Слова песни из фильма «Белорусский вокзал» при виде этого мрачного пейзажа сами лезут в голову.
В общем, ситуация ясная. Через лес врагу не пройти, и наша главная задача — удержать дорогу, которая идет через холм и пространство слева от холма. Справа я поставлю пятьсот копейщиков из куни-сю — этого будет достаточно, чтобы никто не проскочил между рисовыми полями и редутом. А вот главная головная боль — это луга. Есть где разогнаться коннице, сосредоточить подкрепления. По сути, мне надо перекрыть своими полками километровый промежуток между левым фасом редута и опушкой Леса самоубийц. Именно тут встанут все мечники, лучники и копейщики. Строй получается жидковатый, разорвать его мощной атакой — раз плюнуть.
Спасти меня должен чеснок. Нет, не тот, который я клал в плов. А тот, что я заказал кузнецам. Три воза металлических ежей успели сковать кузнецы. И сейчас этот чеснок мои самураи разбрасывают по всему пространству от холма до леса. Уже темнеет, но я продолжаю разглядывать место будущей битвы.
Если двигаться по дороге на запад, то через пару километров мы пересечем ручей Аоки, который, собственно, и питает систему заливных полей. Несмотря на то что ручей, по словам местных, мелкий и его везде можно перейти вброд, аккуратные японцы перекинули через него мостик. Сразу за ручьем начинаются кленовые рощи. Скорее всего, там будет лагерь Огигаяцу, если ничего экстренного не произойдет. Все, солнце село. Пора на боковую.
Но нормально выспаться в ночь с понедельника на вторник мне было не суждено. Перед самым рассветом раздались тревожные крики, топот копыт — и я тут же открыл глаза. В шатер, светя факелом, вбежал Эмуро Ясино.
— Господин, вернулась разведка! — сообщил он мне с ходу. — Разъезды огигаяцу уже у ручья Аоки!
Вот это новость! Нориката идет ко мне ночным маршем?
— Труби тревогу, — приказываю я.
Тут же завыли раковины моллюсков, которые японцы используют вместо рогов. В палатку вошли слуги, и мой денщик начал помогать мне облачаться в доспехи. Латы надевались в следующей последовательности. Сначала нижнее платье-поддоспешник. Затем специальная шапочка-повязка — хатимаки. Обязательно перчатки из кожи и что-то вроде теннисных напульсников. Тоже из кожи. Они по идее должны смягчать удары по наручам. Далее идет верхнее кимоно и особые обмотки для икр. Наконец добрались собственно до лат — панцирь, сунэатэ, хайдатэ, наручи и — ура, финал — наплечники. Ноги втискиваю в деревянные башмаки, обшитые железными полосами, шлем в руки (его надевают перед началом боя), мечи на пояс — и можно идти на выход. Нет, нельзя. Чуть не забыл полуметровую кисточку на костяной ручке — командирский жезл дайме под названием «гунто».