Вторая новость — айн запустил домну. Это уже вторая печь: первая дала трещину и была перестроена. Прошло уже несколько экспериментальных плавок, качество пока не очень хорошее, но выход железа увеличился в разы по сравнению с сыродутными способами, а из чугуна уже даже отлили колокол. Есть проблемы с рудой и углем, кузнецы сделали большой заказ по всем соседним провинциям. Айн просит прислать чертежи пушек, которые я хотел бы получить. Рисую. Заодно прикладываю описание прокатного пресса и механического молота. Благо привод от водяных колес сделан, можно двигать прогресс дальше.
Третье. Масаюки Хаяси усердно мотается по клановым землям, закладывает ямчуговые станы и уже организовал пороховую лабораторию. Несколько человек день и ночь изучают химию, ставят опыты. Пока методом тыка, смешивая разные ингредиенты, выпаривая, поджигая и нагревая. Тут я Хаяси ничем помочь не могу: сам в химии ни в зуб ногой. Делаю себе пометку заказать в Европе трактаты по алхимии. Кое-что можно будет найти в них, что-то получится открыть самостоятельно.
Четвертое. Филипп Родригес начал строительство храма в Тибе. Проводит массовые проповеди, но горожанам его рассказы о Христе не очень интересны и даже смешны. Дело в том, что иезуит, как оказалось, все-таки не очень хорошо знает японский. Португалец для описания христианского бога несколько раз использовал китайское слово Дайнити, которое означает вполне конкретного бога — Будду Махавайрочану. После того как на одном из диспутов буддийские монахи высмеяли Филиппа, тот начал употреблять латинский термин Deus — и опять провал. «Дэус» по-японски произносился как «Дэусо» и созвучно словосочетанию «дай усо» (великая ложь). А менее требовательная публика — крестьяне — на проповеди португальца просто не ходила. Ведь заканчивается период посадки риса. День год кормит.
Последнее, что сообщает жена. Ко мне под охраной выехали пленники вако — это третий сын дайме северного клана Датэ и английский мореплаватель по имени Джон Фарлоу, которого смыло за борт, когда его корабль шел мимо японских островов. Фарлоу попал к пиратам и провел в заточении больше года. Успел выучить язык и даже пару сотен иероглифов. Это отличная новость! Значит, англичане и голландцы прорвали испанскую блокаду Азии и прошли проливом Магеллана! Политическая ситуация меняется, надо действовать. Предложу англичанину заняться строительством моего флота. Деваться ему все-равно некуда — иезуиты его отправят на костер, а других европейцев в Японии нет.
Пишу ответное послание со всеми необходимыми распоряжениями. Айну даю указания дальше плавить железо, внедрять новые технологии. Брат Хайра за месяц должен закончить мобилизацию в обеих провинциях и выдвинуться к Эдо. Рассчитываю на три-четыре тысячи самураев. Рисую для жены сердечко и объясняю его значение. Глупость, конечно, но приятно. Пусть чувствует мое к ней отношение.
Еще несколько писем приходит от моих управляющих в Тибе и Итихаре. Школы организованы, принято в первый класс больше тысячи детей. Не хватает учебников, учителей. Коор-бугё также докладывают, сколько земли в этом году обработали крестьяне, что посажено и в каких объемах. В деревнях начали открывать фельдшерские пункты, но никто не знает, как, от чего и кого лечить. Сколько за это брать денег. Врачей тоже очень мало. В общем, мое прогрессорство начинает спотыкаться на банальных вещах — нет кадров, нет систематизированной базы знаний… Проще перечислить, что есть. Есть деньги, есть энтузиасты. Буду думать, что делать, а пока отправляюсь в город. Надо до обеда закончить инспекцию Эдо.
Однако нормальной поездки не получилось. Не успел я добраться до местной типографии, как прискакал гонец. Тесть со свитой на подъезде к городу. А, ладно, успею! Быстро осматриваю производство, знакомлюсь с мастерами. Печатают тут с помощью деревянных форм, на которых вырезают текст. Самые главные и ценные специалисты — резчики, которые могут перенести рукописный оригинал на деревянную панель. После чего панель окунают в раствор из ламповой сажи, клея и еще некоторых компонентов и прикладывают к бумаге. Очевидно, что процесс можно и нужно усовершенствовать. Предлагаю владельцу мастерской выплавлять литеры основных иероглифов из меди, после чего набирать их на доске в зависимости от текста. Так быстрее и удобнее — не надо начинать резать новую доску при ошибке. Наборный шрифт должен произвести переворот в типографском деле. Но еще большее удивление у японцев вызвало мое предложение печатать на обеих сторонах листа. Не знаю почему, но до такой простой идеи тут еще не дошли.
Быстро прощаюсь и скачу в замок. Еле успеваем все подготовить — выстроить роту самураев в парадных (то есть самых лучших) доспехах, организовать массовку из слуг, стоящих на коленях. Пока ждем, обсуждаем с генералами возможность создания единой униформы для всех солдат. Описываю военачальникам принципы маскировки на местности. Темно-зеленые кимоно с коричневыми пятнами, окраска доспехов в защитные цвета — в общем, все то, что должно скрыть от наблюдателей передвижение армии по пересеченной местности. Все это вызывает бурные дискуссии. Самураи сопротивляются идее единообразия — все хотят выделяться на поле боя. Но суть моего приказа скорее даже не в маскировке (массовый камуфляж просто бесполезен из-за особенностей тутошнего вооружения — все дистанционное оружие действует по площадям), а в экономике. Я хочу загрузить заказами местных швей и таким образом оживить торговый оборот. Пока есть время, рассказываю про заплечные мешки а-ля сидор с лямками и завязывающейся горловиной. Напираю на то, что любому солдату моей армии нужен шанцевый инструмент, как минимум лопатка. О да! Вот сейчас эта идея падает на унавоженную почву. После битвы у Хиросимы все отлично понимают важность полевых укреплений. Мой фельдмаршал Симодзумо Хиро начинает спорить с генералами. Сейчас интендантская служба сведена в армии к минимуму — в основном снабжение припасами, а теперь требуется создание полноценного войскового хозяйства.
А вот и родственники пожаловали. У меня вновь дежа-вю. Опять отряд в красных доспехах, опять одиннадцать самураев, и впереди мощный мускулистый мужчина. Не гигант, как мой дядя, с располагающим, мужественным лицом, глубоко запавшими глазами и ранней сединой. Вот ты какой, Ёсиацу Сатакэ. Что я знаю о тесте? Жестокий и удачливый воин, самураи дали ему прозвище Демон Ёсисигэ. Несколько раз громил Ходзе, Яманоути и другие окрестные кланы. Под контролем две провинции — Хитачи и Симосукэ. Ежегодный доход больше трехсот тысяч коку. Богат, но ненавидит роскошь. Спит на простой циновке, подложив под голову седло. Аскет, фанатичный последователь бусидо. Женат, трое детей. Все — дочери. На одной из них, старшей — Тотоми, — я женат уже два года как. До этого я год провел в столице Симосукэ городе Мино, где мы, собственно, с Тотоми и женихались. Гуляли по красивым садам, читали друг другу стихи. Все это я выяснил, расспрашивая своего главного шпиона.
Кстати, о мацукэ. В самый последний момент, когда тесть с охраной уже спешивался, ко мне пытался пролезть Мураками. «Писатель» сделал попытку на ухо рассказать какую-то срочную весть о посторонних голубях в Эдо, которых перехватила его служба, о зашифрованных посланиях. Но мне было некогда.
Кланяемся с тестем друг другу, приглашаю пройти в замок. Там уже все готово для вечеринки. Немного раньше приходится начать, чем я думал, но у нас все готово. Гейши, сакэ, музыка. Мои генералы, главы семей знакомятся с людьми Ёсиацу, а мы с тестем присаживаемся отдельно на помосте и начинаем друг друга разглядывать.
Глава 7
ПОХИЩЕНИЕ
Я никогда не видела человека, который бы стал долгожителем благодаря соблюдению запретов.
Разглядывание затягивается. На узком лице Ёсиацу видно недоумение, переходящее в задумчивость. Тем временем пирушка набирает обороты. Наштукатуренные гейши исполняют групповой танец с веерами. Ловко подбрасывают их, ловят, кидают друг другу. Срывают бурные аплодисменты в виде стука руками по татами. Вокруг самураев суетятся слуги и премиленькие майко. Ученицы, на мой просвещенный взгляд, выглядят намного более привлекательно, чем гейши. Во-первых, на них нет париков. Во-вторых, я все никак не могу привыкнуть к выбеленным лицам и черным зубам. А на майко о-тяя явно сэкономила с косметикой. Учениц легко отличить от гейш. Пояс кимоно у них завязан спереди, что позволяет легко самостоятельно его развязать (понятно для чего). У гейш же сложный узел на широком поясе оби, свисающем до пят, завязан сзади. Кроме того, в волосах много заколок, шпилек, гребней с подвесками. Различается и цвет кимоно.
Следующий пункт программы — пантомимы. Гейши изображают небольшие смешные сценки из жизни города. Вот идет пьяный монах, он пытается помочиться, но падает на самурая, которого изображает барышня с двумя прутиками — длинным и коротким. «Самурай» виртуозно ругает «монаха», отталкивает от себя, а тот валится на «крестьянина» в круглой соломенной шляпе. А я-то и не заметил, что дамы пришли не с пустыми руками: у них с собой театральный реквизит. Опять бурный восторг, все хохочут и колотят ладонями по полу.
Слуги вносят еду и сакэ. Девушки тут же рассредоточиваются по клиентам. Нам с Ёсиацу достаются аж четыре гейши. Они наливают выпивку в маленькие, как наперстки, пиалы, разминают плечи, шутят и пытаются выведать секрет роллов. Моя кулинарная инновация уже известна по всему Эдо. В харчевню, которую я посетил, стоит очередь желающих попробовать новые блюда. Я отшучиваюсь, искоса поглядывая на тестя. Физиономия дайме еще больше вытягивается от удивления.
Насытившись и приняв на грудь, самураи опять требуют зрелищ. Гейши выбегают в центр комнаты и делятся на две группы. Всех присутствующих мужчин также заносят либо в правую, либо в левую команду. Начинается игра… «Крокодил»! Да, именно та самая молодежная игра, популярная в двадцать первом веке. Оказывается, и тут известна подобная забава, причем правила практически не отличаются. Девушки попеременно из правой и левой команд вытягивают из корзины бумажки со словами. Подруги переворачивают песочные часы, и гейша должна минут за пять показать, что именно было написано на листке. Произносить слово, показывать губами — нельзя. Отгадавшая команда получает бутон розы. Подвыпившие самураи с азартом бросаются в игру. Поднимается гвалт, то и дело слышится смех, выкрики.
Наших гейш, участвующих в «Крокодиле», заменяют ученицы. Мою шею готовится разминать совсем молоденькая девчонка лет пятнадцати-шестнадцати. Кукольное личико с широкими скулами, алые губки бантиком, карие глаза, темно-каштановые волосы.
Взгляд грустной и все повидавшей женщины. На щеках — ямочки, и это искупает все (например, невзрачную подростковую фигуру без волнующих дамских округлостей). Обожаю девушек с ямочками. Одета в простое белое кимоно с красным поясом. Пока все увлеченно следят за игрой гейш, знакомимся. Ученицу зовут Саюки. Ей пятнадцать лет, десять из которых она живет в окии Хисо. Девушка с поклоном начинает массировать мою шею и вдруг как от удара током отдергивает руки. Ее лицо краснеет от стыда, и она еще раз низко кланяется.
— Саюки! Что случилось? — Я с удивлением рассматриваю смущенную ученицу.
— Господин, у вас на шее, вот тут, — она трогает участок кожи рядом с правой сонной артерией, — бугорок. Это диза-ди.
Действительно, на шее есть небольшая, еле заметная выпуклость вроде желвака.
— И что? — Мы беседуем так тихо, что никто на нас не обращает внимания. — Что за диза-ди такой?
— Мой дедушка, — почти шепотом говорит Саюки, — учил меня в детстве искусству нинсо. В чайном домике я много практиковалась и теперь могу читать по лицам людей их будущее. И прошлое тоже. И мне очень страшно от того, что я увидела. Бугорок диза-ди, две треугольные морщинки над левой бровью и лопнувший глазной сосудик. Вы не Ёшихиро Сатоми, вы…
— Тихо! — Я быстро прикладываю палец к ее губам. Внутри меня все переворачивается от страха и напряжения. Еще никогда я не был так близко к провалу. Рядом увлеченно смотрит игру мой тесть, недалеко сидят его вассалы.
Неужели с помощью какой-то прикладной физиогномики можно… да нет, бред. Мистика. Девчонка просто угадала. Гейши очень чувствительны к поведению мужчин. А мои движения, разговорная речь с фразочками из будущего, глупое прогрессорство — все это наводит на определенные выводы. Наблюдательная ученица просто заметила несоответствия между типичным образом самурая и той ролью, которую я играю. Что же делать? Надо взять паузу.
Расспрашиваю Саюки о нинсо. Оказывается, этому искусству больше тысячи лет. Передают его от учителя к ученику. Мастер нинсо может отличить на взгляд сто оттенков кожи человека, двести тридцать видов морщин, пятьдесят один наклон головы, больше сотни положений туловища. А уж мимических выражений лица — так больше пятисот! Правая половина тела и лица — это сам человек. Его прошлое, настоящее и будущее. Левая часть — люди, которые с ним были или будут связаны.
Я сначала не поверил, что такое количество деталей можно запомнить, и уж тем более как-то трактовать, но Саюки предложила проверить на практике свои знания. Я указывал на самураев, а она мне рассказывала о них все, что видела. Первый — фельдмаршал Хиро.
— Сорок семь лет… — Один взгляд на военачальника — и Саюки начинает в быстром темпе выдавать на-гора: — Женат, есть молодая наложница. Двое детей. Голос — третий баритон. Вместе с морщиной даза-лю это означает, что он слаб в постели. Девятый цвет кожи — пьет настойку на чернокорне, чтобы вернуть себе мужские силы. Верен вам, господин, проживет долго, до шестидесяти трех лет.
Похоже на правду. Ну про наложницу Кёко Саюки могла где-то услышать, возраст и дети тоже не секрет. Про импотенцию просто выдумала, чтобы произвести впечатление. Дальше. Пусть будет… пусть будет… ну вот хотя бы мой забывший о всех проблемах с чужими голубями хмельной шпион.
— Мураками. — Я указываю на «писателя».
— Двадцать лет. Мацукэ. Слишком молод для своей должности. Сидит на коленях, сместившись на правую ногу вперед. Седьмой цвет кожи правой щеки. Любит мужчин, равнодушен к женщинам. Спал со своим учителем. До сих пор любит его. Тоскует по своему любовнику. Покончит с собой через три дня.
Ух ты! Нет, я не могу поверить, что по положению тела можно судить о гомосексуальности, разве что ему больно… Нет, даже думать противно! Тем более что его наставник Гэмбан пропал несколько лет назад. В общем, все это бред, игра воображения. А как можно предугадать самоубийство? По цвету щеки? Еще раз бред, абсурд и нелепица!
— Цурумаки, — показал я, внутренне робея, на нашего лучшего мечника и своего учителя кэндо. Вдруг у него с моим реципиентом[64] что-то было? Как у Мураками с Гэмбаном. Тьфу! Я даже плюнул про себя. Баба! Купился на это шоу гомосеков и уже поверил цыганке?! Мысленно отвесил себе оплеуху и решительно повторил:
— Цурумаки.
— Тридцать два года. Длинные мозоли на больших пальцах обеих рук. Отличный мечник, может фехтовать как правой рукой, так и левой. Пахнет пятым кислым запахом. В сорок лет начнутся болезни почек. Один камень уже растет в мочеточнике. Влюбится в Тачико, оставит нашей маме Хисо много денег. Попытается выкупить контракт, не получится. Когда деньги на свидания закончатся, может вспылить и убить кого-то в окии. Скорее всего, Тачико. У нее очень неприятное пятно за ухом. Уже третий день растет. И прыщик на верхней губе. Сейчас его из-за помады не видно…
— Эмуро Ясино. — Меня охватывает азарт.
— О! Это очень интересный человек. Ясино — прославленный ниндзя из провинции Кога!
— Что за вздор! — Я облегченно вздыхаю: наконец Саюки прокололась. — Это мой вассал, спас меня, раненного из засады. Служил еще моему отцу верой и правдой!
— Если бы он вас спас, то дышал бы обеими ноздрями, — качает головой девушка. — А сейчас у него работает только правая, да и цвет век поменялся от третьего к четвертому тону.
— Ну ладно, — решил я включиться в эту игру. — А почему ниндзя?
— Если приглядеться, то можно увидеть между всеми пальцами обеих кистей старые, маленькие шрамики. Дедушка рассказывал, что пальцы ниндзя провинции Кога разрабатывают, вставляя между ними листки бумаги. Учитель дергает листок вниз, а ученик должен успеть сжать руку и поймать бумагу. Часто они не успевают, и листок разрезает кожу.
Шерлокхолмщина какая-то. Японский дедуктивный метод. Я пригляделся к рукам Ясино и, разумеется, никаких старых порезов не заметил. Как вообще можно увидеть что-то между пальцами далеко сидящего человека?!