– Ну, недели две-три назад. Я как раз за день до этого на площади Мира объявление повесил. На другой день – звонок. Так и так, хочу посмотреть комнату. Я дал адрес. Он приехал. Сказал, что из Москвы, хочет снять квартиру на длительный срок.
– Ну, и что же ему не понравилось? Цена?
– Как раз о цене разговора-то и не было. Я намекнул, что хотел бы восемьдесят долларов в месяц. Он сказал, что у него проблем с деньгами нет.
– А что ж тогда не остался?
– Видите ли, у меня там комната без мебели – одна раскладушка и табуретка. Вот он и говорит, что, мол, может и по двести баксов отстегивать, но ему нужны условия – мягкая мебель, телевизор, телефон, ну и прочее. Поэтому ему у меня не понравилось. А за что его убили?
– А я-то откуда знаю? Раз убили, значит было за что. Хотя сейчас и просто так могут.
– Как мы живем? Убийства стали таким же обычным явлением, как аварии на дорогах. А почему? Раньше-то такого не было. А сейчас откройте газету – сегодня были убиты трое, вчера – четверо. И заметьте, это не какие-нибудь кухонные разборки, а профессиональные убийства. Насмотрелись всяких видиков, автоматы раздобыли и вот палят друг в друга. Все с этой демократии началось. Кому она нужна? А эти металлисты, рокеры, волосатики – на улицу не выйти.
– Ну, металлисты и рокеры тут ни при чем…
– При чем, при чем. Обвешаются цепями и шипами утыкаются, наслушаются музыки своей чертовой и бесятся с жиру. Я бы их всех ссылал куда-нибудь.
– Что убийств много, здесь вы правы, но проблема вовсе не в рокерах и металлистах. Это ведь не содержание, а форма, кураж. Если человек наряжен, как пугало, это еще ни о чем не говорит. Есть, конечно, и перегибы. Кстати, одна американская группа записала клип, в котором демонстрируются фотографии без вести пропавших детей. Так что никто этих ребят из группы не осудит за то, что они кольца в нос вставили или шипами обклеились. И если у человека имеется оружие, это вовсе не означает, что у этого человека злые намерения. Ну, ладно, мы отвлеклись. Вы ничего больше не вспомнили про этого мужчину?
– Да вроде нет.
– Наличные он, случайно, не показывал?
– Нет, нет. Я еще подумал, откуда у него деньги, ведь одет-то он был неброско.
– А вы что, только по одежде о людях судите?
– Нет, но все-таки…
– Ладно. Вот мой телефон, если что-нибудь вспомните про этого парня, позвоните. Миша, пошли.
Петров вышел из комнаты, где беседовал с хозяйкой, и опера вместе покинули квартиру Штофмана. Кивинов вызвал лифт. Миша прикурил. Ждать лифта пришлось долго, видимо, кабина останавливалась на нижних этажах. Наконец створки раздвинулись. В этот момент дверь квартиры распахнулась, и Штофман, высунувшись на площадку, окликнул их:
– Стойте-ка. Я одну вещь вспомнил. Он, уходя, зачем-то предупредил, что, если кто его будет спрашивать, то он у меня не был. Странно, ведь я даже имени его не знаю.
– Он точно Москву упоминал?
– Да, да. Еще говорил, что метро у нас дешевле. Миллионер, а ездит на метро.
– Хорошо, если еще что-нибудь вспомните, звоните. До свидания.
Детский инспектор Волков дежурил по отделению, принимая заявки граждан. Оформив пару краж паспортов, он поднялся из-за стола, потянулся и только было собрался прилечь на свой роскошный диван и передохнуть от дел мирских, как в двери постучались.
– Черт, опять, наверное, с паспортом. Достали, – проворчал он. – Войдите.
В кабинет зашел мужичок лет сорока пяти, одетый в ватник. На ногах его красовались валенки с калошами. Для сентября одежка была явно не по сезону.
– Можно? – скромно спросил он.
Волков кивнул на стул, а сам сел напротив.
– Слушаю.
– Вы знаете, я судимый. Последняя ходка за разбой. Двенадцать лет.
– Ого!.. Многовато.
– Там последствия тяжкие были. Но я – от звонка до звонка. Можно сказать, искупил. Освободился месяц назад. Пока сидел, мать умерла. Родни больше никого. Приехал, а в комнате нашей чужие люди уже живут. Я туда-сюда – ни денег, ни жилья. Пожрать и то не на что. Снова за старое браться не хочу. Не потому, что зоны боюсь, мне зона – дом родной, а потому, что по жизни не могу. Пытался на завод пойти – там прописка нужна. А в коммерцию тоже не сунуться – с моими заслугами сразу отшивают. Даже в сторожа не берут.
Мужик тяжело вздохнул.
– Вы мне можете в одном деле помочь? Снова на зону отправить. Там хоть накормят да крыша есть. Плохая, конечно, но я привык, Я к вам сам потому и пришел, что не хочу больше грабить, а на свободе жить не могу.
Волков почесал затылок.
– Да, проблема. У нас, кажется, просто так не сажают. Надо что-нибудь совершить. Слушай, неужели тебя действительно приперло? БОМЖей знаешь сколько? А на зону никто не стремится. Ты, по-моему, перегнул. Вон, у нас опер-абха-зец тоже без жилья, снимает где может, но ничего – держится.
– Во где у меня все это, – мужик провел ребром ладони по горлу. – Что, не поможете? Значит, снова грабить?
– Погоди, погоди, сейчас что-нибудь придумаем. Эка проблема…
Мужчина с надеждой посмотрел на Волкова. Тот помолчал с минуту, а затем произнес:
– Выйди сейчас из отделения. На углу лоток стоит. Там сигареты, жевачка, ну, в общем, дрянь всякая. Выбери, что подороже, схвати и беги, только не быстро, чтобы поймали. Тебя сюда и приведут.
– Так морду набить могут.
– Не набьют. Там наш помдеж сегодня халтурит, барахло это продает. Он парень спокойный, ты, главное, не дергайся, а то действительно почки отобьют. Влепят тебе лет пять, с учетом прошлого. И совесть твоя чиста, и на зону попадешь. Ну что, годится?
– Хорошо Только попросите следователя, чтобы арестовал сразу.
– Ладно. Без вопросов. Всегда за.
Мужчина поднялся, снова вздохнул и вышел из кабинета.
«Ну, дела, – подумал Волков, – называется, клиент созрел».
Дальнейший ход событий он наблюдал из своего окна.
Судимый подошел к лотку, посмотрел товар и, видно, не найдя ничего более подходящего, свистнул женские колготки. Помдеж подскочил со своего складного стульчика, в три прыжка догнал мужика, повалил его на землю, затем поднял и потащил в сторону отделения. Судимый не сопротивлялся.
– Ну, вот и все. Сейчас следователя вызовут, и поплывет товарищ в Лапландию, правда, без диких гусей.
Спустя где-то час в двери снова осторожно постучались. На пороге возник задержанный.
– А ты почему не в камере? – удивился Волков.
– Отпустили.
– Как отпустили?! Ты же грабеж совершил!
– Так и отпустили. Что за страна у нас? Даже в тюрьму нормально посадить не могут. Ну что мне делать?
– Ничего не понимаю. Погоди, сейчас узнаем.
Волков набрал номер дежурного.
– Игорь, а следак уже уехал? Нет? Дай-ка его к телефону. Слушай, ты зачем мужика отпустил? Он же «гоп-стоп» совершил.
– Нет, ты погоди, дорогой. Вот его протокол допроса. Он что тут пишет? Мол, я, такой-то, такой-то, вдоволь наевшись плодов демократии, хочу отправиться на зону, вследсгвие чего совершил грабеж.
– Ну, и что тут такого? Все нормально.
– Извини. У него какой умысел? Не завладение кооперативным имуществом, а чтобы в тюрьму сесть. Улавливаешь разницу? В его действиях нет состава преступления, так как состав преступления предусматривает преступный умысел, а умысел сесть в тюрьму – это пока не преступление. Вот так. Пока.
Волков положил трубку. «Сон про несон, а про несон – сон». Чепуха какая-то. Хотя следак, в общем, прав. Да, хорошо иметь юридическое образование.
– Ну что? – спросил мужик.
– Слушай, ну, ты напорол. Ты что ему там про тюрьму наплел?
– А что?
– Да ничего. Нет, так не пойдет. Давай все сначала. Только натуральнее, без этих слезливых речей о зоне и несчастной жизни. Говори, что живешь отлично, но хотелось бы еще лучше, потому и украл. Схватил, побежал, можешь в морду дать, когда поймают.
– Так вы же говорили, он ребра поломать может?
– Не дрейфь. Ты что, хочешь и на зону сесть, и рыбку съесть? Ого! Аллегория получилась. В общем, давай. Когда поймают, покричи немного для понта. Тебя что, еще учить надо? Двигай. Да, погоди. Выбери ты чего-нибудь посолид-нее. А то колготки женские стащил… На фига они тебе?
Мужик пожал плечами.
– Там бритва лежит – «Жилет». Вот ее и тисни. И дорого, и престижно. Валяй, ни пуха тебе…
Мужчина еще раз тяжело вздохнул и вышел.
На сей раз все закончилось благополучно, правда, теперь помдеж тащил мужика, одной рукой держась за подбитый глаз и громко угрожая нанести БОМЖу тяжкие телесные повреждения. Сам мужик на всю улицу орал, что бритву он хотел пропить. Одним словом, все прошло как надо.
Волков, поняв, что теперь мужика точно не отпустят, зашел к Соловцу и потребовал у того занести в лицевой счет галочку за раскрытие тяжкого преступления – грабежа. Таким образом, у Волкова появился реальный шанс попасть в квартальный приказ о поощрении.
ГЛАВА 3
– Андрей Васильевич, придется тебе в Москву сгонять, прогуляться. Дактокарту убитого проверили, по нашему информационному центру он не числится. Если по почте заслать в Москву, ответ через пару месяцев придет, а ты на месте быстро обернешься. Тем более, со слов этого Штофмана, парень из Москвы. Заодно выяснишь, что можно, про него.
– А я-то что? Вон Миша пускай и едет.
– У Миши в семье кое-какие заморочки, он не может сейчас, а ты у нас свободный человек.
Кивинов вздохнул. «Надо срочно жениться, – подумал он, – может, тогда и у меня заморочки появятся».
– Возьми задание в прокуратуре и езжай. Лучше на поезде. Дешевле. Если с билетами проблемы будут, скажи, у меня блат на вокзале.
Утром следующего дня Кивинов сош„л на перрон Ленинградского вокзала в Москве. Зайдя в привокзальный туалет, он вымыл лицо, после чего у какой-то стойки проглотил бутерброд и нырнул в метро. Доехав до центра, он, не долго думая, зашел в первое попавшееся отделение милиции и обратился в уголовный розыск, где был с пониманием принят московскими коллегами-операми. Один из них, молодой парень по имени Юра, даже предложил Кивинову свой диван на случай пролета с гостиницей.
Затем последовал визит в Главный информационный центр, где за батончик «Сникерса» Кивинову проверили дак-токарту, так что к трем часам он уже имел на руках все данные застреленного в Питере гражданина. Тут же, в ИЦ, он получил информацию о его судимости. Как свидетельствовала его карта, Шабанов Владимир Иванович, 1964 года рождения, был осужден шесть лет назад Московским горсудом по 93-й прим – хищение госимущества в особо крупных размерах. Не досидев трех месяцев до полного срока, осужденный был переведен с зоны усиленного режима на стройки народного хозяйства, где и пребывал по настоящее время. Причем срок заканчивался только через две недели. Все ясно
– сбежать с «химии», что в лужу плюнуть, а то и проще.
Выйдя на улицу, Кивинов побрел к метро. «Химия», откуда драпанул Вовчик, была далековато, в Комсомольске-на-Амуре, и даже узнать, когда он оттуда сдернул, было крайне сложно.
Оставалось еще найти копию приговора в архиве горсуда и навестить родственников Шабанова.
Узнав, где находится горсуд, Кивинов рванул туда, но архив оказался закрыт на неопределенный срок ввиду болезни архивариуса, а посему выяснить, что там натворил в 1987 году Шабанов, не удалось. Сплошное невезение. Пришлось возвращаться в отделение.
Юра – опер, у которого остановился Кивинов, – был в кабинете не один. Напротив него сидел маленький мужичок, как пишут в протоколах, кавказской национальности и что-то страстно доказывал оперу.
– Не помешаю? – спросил, войдя в кабинет, Кивинов.
Юра кивнул.
– Началник, мамой клянусь, не грабиль я ее, – верещал мужичок. – Зачэм мене ее сумка, слюшай, да? Она мене в машину садится, да, говорит, свези, друг, до Сокольников. Я, конечно, повез. Разве можно такой девюшка не подвести? А потом она и машины выскакивает и убегает. Зачэм, слюшай? Я ее не трогаль. А сумку забыла. Я сумку взяль и за ней побежаль. Кричу: «Слюшай, стой, да! Зачем убегаешь?!» Ну, правда, мамой на коленях клянусь, я муху не трону.
– А что же она, «Помогите!» кричала, а?
– Я откуда знаю, да? Зачэм кричать? Я подвез ее и все, клянусь.
– Ты достал своими клятвами, мудила! Тебя с поличным взяли. С поличным! Поэтому насрать мне на твои клятвы. Ты зачем, гнида, в Москву приехал, баб наших трахать и грабить?
– Зачэм так говоришь? Я вино привез.
– Послюшай, да, заткнись, да, – передразнил Юра. – Вино свое себе в задницу засунь, потому что оно тебе больше не понадобится. На зоне за 117-ю из тебя, джигит, девочку сделают, Сулико. Понял? Пошел в камеру, клянись там на параше!
Юра схватил кавказца за шиворот и, подгоняя пинками, потащил в дежурную часть.
– Он что натворил? – спросил Кивинов, когда Юра вернулся.
– А, козел. Девку снял на трассе, в тачку свою посадил, отвез и под ножом трахнул. Потом сумку отобрал и давай потрошить. А девка выскочила и заорала. Джигит сдернуть хотел, да тачка у него заглохла, в общем, граждане задержали. Баба, дура, тоже хороша, нашла с кем в машину садиться. А все равно толку никакого, через день прибежит, скажет, ничего не хочу и что сама дала. Первый раз, что ли? Чтобы эти джигиты дали своему брату из-за какой-то шмары сесть?
– Это точно, – вздохнул Кивинов.
– У вас черных много?
– Хватает. Слушай, подскажи, Волоколамское шоссе, это где?
– В Тушино. На метро недалеко отсюда.
– А перекусить где можно?
– А нигде. Все столовые позакрывали. Хочешь, пойдем – кабак тут есть, правда, там водка в разлив, гопоты много…
– Пожрать-то все равно надо. Пошли.
– С изнасилованиями вообще черти что твориться, – посетовал Юра по дороге в кафе. – Сначала прибежит зареванная – ах-ах-ах, помогите, граждане милиционеры, меня, честную женщину, подлецы, негодяи невинности лишили и не где-нибудь, а в подвале. Как мне теперь людям в глаза смотреть? Мы побегаем, поищем, пару ночей не поспим, поймаем, а она через пару дней приходит, курица. Вы, говорит, извините, но я, знаете ли, ничего не хочу. Я, знаете ли, по обоюдному согласию. А в подвале, потому что больше негде было. А что сразу с тремя, так у нас свободная любовь. Тьфу! Вся работа – коту под хвост.
– У нас тут хохма была с изнасилованием, – поддержал тему Кивинов. – Тоже дамочка прибежала одна, кричит, напали сзади, затащили в подвал, изнасиловали. Я очнулась, а насильник уже брюки натягивает. Мне, говорит, не так обидно, что он со мной это самое сделал, а то, что он всего метр пятьдесят ростом. Я б его одним пальцем, как комара, придавила. Ну, мы этого мужичка быстро вычислили, был у нас на примете такой герой. Сняли его из адреса, раскололи, хотя он не шибко и дергался. Арестовали. Все нормально. А адвокат ему в тюрьме и напел: «Что ты, дурачок делаешь? Признаться никогда не поздно. У следствия, кроме показаний этой бабы, ничего нет. Говори, что ничего не знаю, был дома, спал. А я ходатайство напишу, что дырка, через которую ты ее якобы в подвал затащил, слишком мала, чтобы протащить такую полногрудую мадам». Ну, мужичок так и начал следователю петь. Пришлось следственный эксперимент проводить. Естественно, с потерпевшей. Привезли голубков к подвалу, все конвоем оцепили. В общем, тетка в дырку влезла, с трудом, но влезла, ну, а арестант тем более. А когда очутились они одни в подвале, мужичок не растерялся – прыг на дамочку и давай ее пахать. Она от неожиданности ему снова отдалась. Когда же очухалась немного – в крик: «Помогите! Помогите!» Все возле дырки мечутся, ни-кто залезть не может, адвокат волосы на голове рвет: «Дурак, ты что натворил?!» А мужик и в ус не дует, пашет ее и пашет, благо что без наручников. Потом вылез и говорит: «А пошли вы все… Все равно посадите, а я хоть перед дальней дорогой душу отвел, когда теперь еще доведется…»
Юра засмеялся.
– Да, бывает. Все, пришли – вот эта пульхерия. На ступеньках заведения, носящего красивое название «Черный лебедь», в луже собственной мочи валялся откушавший в нем товарищ. Опера перешагнули через тело и зашли в дверь.
Внутри закусочная представляла собой довольно просторную комнату с развешанными по стенам журнальными портретами русских царей и цариц, со стандартной буфетной стойкой и деревянными скамьями и столами. Какое отношение это убранство имело к названию «Черный лебедь», было абсолютно непонятно. За столами в живописных позах расселись местные любители хорошей водки, большинство любителей, склонив головы, уже тихонько похрапывало, но некоторые еще были в сознании и, нимало не стесняясь продавщицы, на чем свет стоит крыли демократию. В спертом воздухе кабака висел запах водочных паров, никотина и пота. Кивинов поморщился.