–?Они в гостиной, – сказала она, улыбаясь, и повела их направо.
Двое полицейских прекрасно знали, где находится гостиная, – не раз там бывали. Но они позволили портье выполнить ее обязанности.
Она предложила им кофе, но они отказались, и девушка ушла, оставив их в дверях гостиной. Гамаш оглядел комнату. Она тоже была открытой, светлой, с окном во всю высоту стены, выходящим на деревню внизу. В камине лежали поленья, но не горели, на столах стояли вазы с цветами. Комната была современной, если говорить о мебели, и традиционной по дизайну. Хозяева проделали хорошую работу, дав величественной старой развалине новую жизнь в двадцать первом веке.
–?Bonjour. – Франсуа Маруа поднялся с кожаного кресла и положил сегодняшний выпуск «Девуар».
Андре Кастонге кинул взгляд из своего мягкого кресла, где он читал «Нью-Йорк таймс», и, увидев двух вошедших полицейских, тоже поднялся.
Гамаш, конечно, уже был знаком с месье Маруа – разговаривал с ним вчера на вернисаже. Но второго человека он не знал – только наслышан был про его репутацию. Кастонге встал, и Гамаш увидел высокого человека, может быть, слегка с похмелья после вчерашних возлияний. Лицо у него было одутловатое, красноватое от крохотных разорвавшихся капилляров на носу и щеках.
–?Никак не ждал увидеть вас здесь, – сказал Гамаш, подойдя к Маруа и пожимая ему руку, словно приветствуя такого же, как и он, постояльца гостиницы.
–?И я тоже, – сказал Маруа. – Андре, это старший инспектор Гамаш из Квебекской полиции. Вы знакомы с моим коллегой Андре Кастонге?
–?Только по его репутации. Прекрасной репутации. Галерея Кастонге – кто про нее не знает? У вас выставляются отличные художники.
–?Рад, что вы так думаете, старший инспектор, – сказал Кастонге.
Бовуар тоже был представлен. Он ощетинился и с первого взгляда невзлюбил этого человека. Вообще-то, он невзлюбил этого типа еще раньше, когда о нем уничижительно отозвался Гамаш. Любой владелец элитной галереи сразу же оказывался в числе подозреваемых. Если не в убийстве, то в высокомерии. И на тех и на других Бовуар смотрел косо.
Но Гамаш вроде бы вовсе не испытывал никакого беспокойства. Напротив, ответ Андре Кастонге, похоже, доставил ему удовольствие. И еще кое-что заметил Бовуар.
Кастонге начал расслабляться, обретать бoльшую уверенность в себе. Он подколол этого полицейского и не получил отпора. Кастонге явно почувствовал свое превосходство.
Бовуар слегка улыбнулся и наклонил голову, чтобы Кастонге этого не увидел.
–?Ваш человек записал наши имена и адреса, – сказал Кастонге, садясь в большое удобное кресло у камина. – Наши домашние адреса и адреса офисов. Это означает, что мы подозреваемые?
–?Mais, non, monsieur[27], – ответил Гамаш, садясь на диван напротив Кастонге. Бовуар встал чуть в стороне, а месье Маруа занял место у каминной полки – Я надеюсь, мы не доставили вам чрезмерных неудобств.
У Гамаша был обеспокоенный, даже сокрушенный вид. Андре Кастонге расслабился еще больше. Было ясно, что он привык занимать главенствующее положение. Продавливать свои решения.
Жан Ги Бовуар наблюдал, как старший инспектор вроде бы потворствует Кастонге. Склоняется перед более сильной личностью. Не то чтобы лебезит – это было бы слишком очевидно. Просто уступает пространство.
–?Bon, – сказал Кастонге. – Я рад, что мы понимаем друг друга. Вы не доставили нам неудобств. Мы так или иначе собирались побыть здесь несколько дней.
«Мы», – подумал Бовуар и посмотрел на Франсуа Маруа. На взгляд Бовуара, они были приблизительно одного возраста. Волосы у Кастонге были седые и густые. У Маруа в лысеющих, аккуратно подстриженных волосах пробивалась седина. Оба были ухоженные и хорошо одетые.
–?Вот моя визитка, старший инспектор. – Кастонге протянул Гамашу карточку.
–?Ваша специализация – современное искусство? – спросил Гамаш, закинув ногу на ногу, словно устраиваясь для долгого разговора.
Бовуар, знавший Гамаша как никто другой, наблюдал за происходящим с интересом и любопытством. Гамаш охмурял Кастонге. И ему это удавалось. Кастонге явно смотрел на старшего инспектора Гамаша как на низшую жизненную форму. Эволюционировавшее существо, которое уже относится к разряду прямоходящих, но еще имеет недоразвитую лобную долю мозга. Бовуар мог предположить, что Кастонге думает о нем самом. Потерянное звено, не иначе.
Ему захотелось сказать что-нибудь умное, рассудительное и компетентное. А если не удастся, то что-нибудь шокирующее, невыносимо грубое, чтобы этот самоуверенный тип больше не считал, что он тут занимает лидирующее положение.
Но Бовуар не без усилия заставил себя молчать. Просто не мог придумать, что бы такое умное сказать об искусстве.
Кастонге и старший инспектор беседовали о течениях в современном искусстве, при этом Кастонге говорил менторским тоном, а Гамаш слушал якобы увлеченно.
А Франсуа Маруа?
Жан Ги Бовуар начисто о нем забыл, но теперь кинул на него взгляд. Он увидел тихого пожилого человека, который тоже только смотрел и слушал. Но смотрел не на Кастонге.
Франсуа Маруа смотрел на старшего инспектора Гамаша. Изучал его. Внимательно. Потом он перевел взгляд на Бовуара. Взгляд был не холодный, но ясный и проницательный.
У Бовуара кровь застыла в жилах.
Разговор между старшим инспектором и Кастонге вернулся к убийству.
–?Ужасно, – произнес Кастонге таким тоном, словно выразил необычное и проницательное мнение.
–?Ужасно, – согласился Гамаш, подаваясь вперед. – У нас есть две фотографии убитой женщины. Не могли бы вы на них взглянуть?
Бовуар протянул фотографии сначала Франсуа Маруа. Тот просмотрел их и передал Андре Кастонге.
–?К сожалению, я ее не знаю, – сказал Кастонге. Бовуар с неохотой признал, что нужно отдать ему должное: при виде мертвой женщины он огорчился. – Кто она?
–?Месье Маруа? – Гамаш повернулся ко второму старику.
–?Боюсь, что и я вижу ее впервые. Она была на вечеринке?
–?Вот это-то мы и пытаемся выяснить. Никто из вас не сталкивался с ней? Как видно по одной из фотографий, на ней было довольно заметное красное платье.
Маруа и Кастонге переглянулись и покачали головой.
–?Desole, – сказал Кастонге. – Но я провел вечер в разговорах с друзьями, с которыми редко встречаюсь. Возможно, она и была там, но я ее не заметил. Кто она? – снова спросил он.
Фотографии вернулись к Бовуару.
–?Ее звали Лилиан Дайсон.
Никакой реакции на это имя.
–?Она была художницей? – спросил Кастонге.
–?Почему вы так подумали?
–?Красное платье. Эпатаж. Художники либо полные лоботрясы – почти не моются, вечно пьяные и грязные, – либо процветают. – Он показал на фотографии в руке Бовуара. – Невероятный апломб. Крикливые. Тип «Все смотрите на меня». Оба варианта очень утомительны.
–?Похоже, вы не любите художников, – заметил Гамаш.
–?Не люблю. Мне нравятся продукты, а не личности. Художники – убогие, сумасшедшие людишки, которые занимают большое пространство и отнимают много времени. Несносные. Как дети.
–?Но тем не менее вы, кажется, когда-то были художником, – вмешался Франсуа Маруа.
Полицейские посмотрели на тихого человека у камина. Что это появилось на его лице – удовлетворение?
–?Был. Но я слишком здравомыслящий человек, чтобы добиться успеха на этом поприще.
Маруа рассмеялся, и Кастонге посмотрел на него с раздражением. Произнося эти слова, он вовсе не шутил.
–?Вы были вчера на вернисаже в музее, месье Кастонге? – спросил Гамаш.
–?Да. Меня пригласила старший куратор. И Ванесса, конечно, мой близкий друг. Мы с ней обедаем, когда я бываю в Лондоне.
–?Ванесса Дестин Браун? Глава «Тейт модерн»?[28] – спросил Гамаш, на которого это явно произвело впечатление. – Она вчера была в музее?
–?О да. Он была и там, и здесь. Мы с ней долго говорили о будущем метафорического…
–?Но она не осталась? Или она тоже здесь, в гостинице?
–?Нет, она рано уехала. Не думаю, что бургеры и народная музыка – ее стиль.
–?Но это ваш стиль?
Бовуару стало интересно, заметил ли Андре Кастонге, что ситуация изменилась.
–?Обычно нет. Но тут были несколько человек, с которыми я хотел побеседовать.
–?Кто?
–?Простите?
Старший инспектор Гамаш по-прежнему говорил любезно, вежливо. Но теперь он явно играл первую скрипку. Как и всегда.
Бовуар опять скосил глаза на Франсуа Маруа. Он подозревал, что того не удивило изменение ситуации.
–?С кем именно вы хотели поговорить на вечеринке? – терпеливо и четко проговорил Гамаш.
–?Ну, во-первых, с Кларой Морроу. Хотел поблагодарить за ее картины.
–?С кем еще?
–?Это мое частное дело, – отрезал Кастонге.
Значит, он заметил, подумал Бовуар. Но слишком поздно. Старший инспектор Гамаш был приливной волной, а Андре Кастонге – веточкой. Большее, на что он мог надеяться, – это остаться на плаву.
–?Это может иметь значение, месье. А если нет, обещаю вам сохранить это в тайне.
–?Что ж, я рассчитывал поговорить с Питером Морроу. Он первоклассный художник.
–?Но не так хорош, как его жена.
Франсуа Маруа говорил тихо, почти шепотом. Но все посмотрели на него.
–?Ее работы и в самом деле так хороши? – спросил старший инспектор Гамаш.
Маруа внимательно посмотрел на Гамаша:
–?Я буду рад ответить на ваш вопрос, но мне любопытно узнать, что думаете вы. Вы были на вернисаже. И выделили этот примечательный портрет Девы Марии из других.
–?Что-что? – спросил Кастонге. – Там не было никакого портрета Девы Марии.
–?Если посмотреть внимательнее, то был, – заверил его Маруа и снова обратился к старшему инспектору: – Вы были одним из немногих людей, которые по-настоящему интересовались ее искусством.
–?Кажется, я говорил вам вчера, что Клара и Питер Морроу – мои личные друзья, – сказал Гамаш.
На лице Кастонге появилось удивленное и подозрительное выражение.
–?Разве это допустимо? Ведь получается, что у вас под следствием находятся ваши друзья, подозреваемые в убийстве, n’est-ce pas?[29]
Бовуар шагнул вперед:
–?На тот случай, если вы не знаете, старший инспектор Гамаш…
Но Гамаш поднял руку, и Бовуар заставил себя замолчать.
–?Это справедливый вопрос, – ответил Гамаш. – Они друзья, и да, они подозреваемые. Да что говорить, у меня в этой деревне много друзей, и все они тоже подозреваемые. Я понимаю, что это можно истолковать как неприемлемое обстоятельство, но факт остается фактом: я знаю этих людей. Так кто может быстрее найти среди них убийцу? Разве не тот человек, который знает их слабости, их недостатки, их страхи? Но, – Гамаш неторопливо подался вперед, к Кастонге, – если вы полагаете, что я могу найти убийцу и отпустить его…
Слова были дружескими, на лице старшего инспектора играла слабая улыбка, но даже Андре Кастонге не мог не заметить весомость его слов.
–?Нет, я так не полагаю.
–?Рад это слышать. – Гамаш откинулся на спинку стула.
Бовуар еще несколько секунд сверлил взглядом Кастонге, пока не удостоверился, что тот не собирается больше ставить под сомнение профессиональную безупречность шефа. Пусть Гамаш считает себе, что так разговаривать с ним естественно и даже правильно, но Бовуар придерживался на сей счет другого мнения.
–?Вы ошибаетесь в том, что касается картин этой Морроу, – угрюмо произнес Кастонге. – Это всего лишь несколько портретов старух. Ничего нового в этом нет.
–?Там все новое, если заглянуть чуть поглубже, – сказал Маруа, занимая кресло рядом с Кастонге. – Посмотрите внимательнее, mon ami[30].
Несмотря на обращение Маруа, было ясно, что они никакие не друзья. Хотя, возможно, и не враги. Вот только стали бы они искать компанию друг друга для приятельского разговора в кафе «Лемеак» или ради выпивки в баре «Экспресс» в Монреале?
Нет. Кастонге – может быть, но Маруа не стал бы.
–?А вы почему здесь, месье? – спросил Гамаш у Маруа.
Эти двое не боролись между собой за влияние. В этом не было нужды. Каждый верил в себя.
–?Я торговец произведениями искусства, а не галерист. Как я сказал вам вчера вечером, куратор дала мне каталог, и меня поразили работы мадам Морроу. Я захотел увидеть их своими глазами. И, – тут он улыбнулся с сожалением, – боюсь, что даже в свои годы я остаюсь романтиком.
–?Вы хотите признаться, что влюбились в Клару Морроу?
Франсуа Маруа рассмеялся:
–?Не совсем так. Хотя, посмотрев ее работы, трудно не влюбиться. Но мой романтизм носит скорее философский характер.
–?Что вы имеете в виду?
–?Мне нравится, что художник может возникнуть из неизвестности, обнаружиться в возрасте почти пятидесяти лет. Какой художник не мечтает об этом? Какой художник, просыпаясь утром, не верит, что это случится с ним еще до того, как он вечером ляжет в постель? Помните Магритта?[31] Бельгийского художника?
–?Ceci n’est pas une pipe?[32] – спросил Гамаш, совершенно убив этим Бовуара, которому оставалось только надеяться, что с шефом не случится припадок и он не станет пороть полную чепуху.
–?Он самый. Он работал долгие годы. Десятилетия. Прозябал в бедности. Зарабатывал тем, что писал подделки под Пикассо и подделывал банкноты. На оригинальные работы Магритта галеристы и коллекционеры не обращали внимания, другие художники посмеивались над ним, считали его чокнутым. Должен сказать, что художник чувствует себя очень плохо, когда даже собратья по искусству называют его чокнутым.
Гамаш рассмеялся:
–?А он таким не был?
–?Может, и был. Вам знакомы его картины?
–?Да. Они мне нравятся, но не знаю, что бы я почувствовал, если бы кто-то сказал мне, что это творения гения.
–?Именно! – Маруа неожиданно подался вперед. Таким живым, даже возбужденным, Бовуар его еще не видел. – Это и делает мою работу ежедневным праздником. Если каждый художник просыпается с мыслью, что сегодня мир откроет в нем гения, то каждый арт-дилер просыпается с мыслью, что сегодня он откроет гения.
–?Но кто это решает?
–?Вот это и есть самое захватывающее.
Бовуар видел, что это было сказано искренне. Глаза Маруа сверкали, руки энергично двигались, но не театрально, а возбужденно.
–?Я могу посмотреть чей-то портфолио и сказать, что это блестящие работы, а кто-то другой скажет, что они скучные, ученические. Вы посмотрите, как по-разному мы реагировали на картины Клары Морроу.
–?Я продолжаю утверждать, что они неинтересны, – сказал Кастонге.
–?А я утверждаю, что интересны, и где тот судья, который скажет, кто из нас прав? Это сводит с ума художников и арт-дилеров. Все это так субъективно.
–?По-моему, они рождаются сумасшедшими, – пробормотал Кастонге, и Бовуар не мог с ним не согласиться.
–?Это объясняет, почему вы были на вернисаже. Но почему приехали в Три Сосны? – спросил Гамаш.
Маруа задумался, пытаясь решить, сколько ему стоить сказать, и даже не скрывая своих колебаний.
Гамаш ждал. Бовуар, державший авторучку и блокнот наготове, принялся рисовать закорючки. Худощавую фигуру на лошади. А может, это был лось? С кресла доносилось тяжелое дыхание Кастонге.
–?У меня когда-то был клиент. Он давно уже умер. Приятный человек. Работал дизайнером в рекламных агентствах, но был и настоящим художником. Его дом был наполнен чудесными картинами. Я открыл его, когда он был уже далеко не молод, хотя теперь, когда я думаю о нем, то понимаю, что он был гораздо моложе меня сегодняшнего. – Маруа улыбнулся.
Улыбнулся и Гамаш. Ему было знакомо это чувство.
–?Он был одним из моих первых клиентов, и довольно успешным. Он был на седьмом небе, как и его жена. Однажды он спросил, не могу ли я взять несколько работ его жены для его следующей выставки. Я отказался, хотя и очень вежливо. Но он настаивал, что было совсем не характерно для него. Я мало ее знал и вообще не был знаком с ее работами. Я подозревал, что она оказывает давление на старика, но видел, что для него это очень важно, а потому согласился. Дал ей уголок и молоток с гвоздями.