–?А вас бы такое не взволновало? – Полетт сердито уставилась на Бовуара. – Я держалась от нее подальше. Мы все знали, что она сделала и на что способна. С такими людьми лучше не иметь дела.
–?«Он естествен во всех своих проявлениях – творит произведения искусства так же легко, как отправляет физиологические потребности», – сказал Норман.
–?Что-что? – переспросил Бовуар.
–?Это слова из одной ее рецензии, – сказала Полетт. – Благодаря им она приобрела популярность. Новостные агентства подхватили эти слова, и ее рецензия стала широко известна.
–?О ком это было сказано? – спросил Бовуар.
–?Вот что забавно, – сказала Полетт. – Все помнят эту цитату, но о художнике давно забыли.
И Бовуар, и Гамаш знали, что это неправда.
«Он естествен во всех своих проявлениях – творит произведения искусства так же легко, как отправляет физиологические потребности».
Умно сказано, почти что комплимент. Но какая в нем уничижительная сила!
Кто-то не забыл эту рецензию.
Художник, о котором это было написано.
Глава седьмая
Арман Гамаш и Жан Ги Бовуар спустились с широкой веранды гостиницы на дорожку.
День стоял жаркий, и Бовуару хотелось пить.
–?Выпьем? – предложил он шефу, зная, что это совершенно безопасное предложение.
Но Гамаш его удивил:
–?Через несколько минут. Сначала мне нужно сделать кое-что.
Они остановились на грунтовой дороге. День из теплого становился почти жарким. Некоторые из ранних белых ирисов на клумбах вокруг деревенского луга раскрылись полностью, подготовились еще несколько. Они почти взрывались, обнажая свою черную сердцевину.
Бовуару это казалось подтверждением его мыслей. Если присмотреться, внутри всего живого, каким бы прекрасным оно ни было, всегда найдется червоточина.
–?Мне представляется любопытным, что Норман и Полетт знали Лилиан Дайсон, – сказал Гамаш.
–?Почему? – спросил Бовуар. – Разве вы не рассчитывали на это? Ведь все они – одна тусовка. Что двадцать лет назад, что несколько месяцев. Было бы удивительно, если бы они не знали друг друга.
–?Верно. Мне вот что представляется любопытным. Ни Франсуа Маруа, ни Андре Кастонге не признались, что знают ее. Как могло получиться, что Норман и Полетт ее знают, а Маруа и Кастонге – нет?
–?Может, они вращались в разных кругах, – предположил Бовуар.
Они шли от гостиницы к холму за деревней. Бовуар снял пиджак, но старший инспектор остался в своем. Чтобы он разделся до рубашки – для этого должно было припекать по-настоящему.
–?В мире искусства Квебека не так уж много кругов, – сказал Гамаш. – Пусть торговцы не заводят личную дружбу со всеми, но они наверняка знают о существовании почти всех. Если не сегодняшнюю, то уж Лилиан двадцатилетней давности, в ее бытность критиком, они должны были знать.
–?Значит, они солгали, – сказал Бовуар.
–?Вот это я и хочу выяснить. А тебя я попрошу посмотреть, как идут дела в оперативном штабе. Давай-ка встретимся с тобой в бистро… – Гамаш посмотрел на часы, – минут через сорок пять.
Они расстались, Бовуар постоял, глядя, как шеф уверенной походкой поднимается на холм.
Сам же Бовуар через деревенский луг направился в оперативный штаб. Он замедлил шаг, потом свернул направо и сел на скамью.
–?Привет, недоразвитый.
–?Привет, старая пьяница.
Рут Зардо и Жан Ги Бовуар сидели бок о бок, между ними лежал черствый батон. Бовуар отломил кусочек и бросил на траву, где в ожидании собрались дрозды.
–?Ты что это делаешь? Это же мой ланч.
–?Мы оба знаем, что вы много лет не едите ланч, – отрезал Бовуар.
Рут хмыкнула:
–?Верно. Но все равно за тобой теперь еда.
–?Куплю вам попозже пива.
–?Так что это вы опять приперлись в Три Сосны? – Рут кинула еще булки птицам.
–?Убийство.
–?Ах, это.
–?Вы не видели ее вчера на вечеринке? – Бовуар протянул Рут фотографии мертвой женщины.
Она просмотрела их и вернула:
–?Не-а.
–?Что это была за вечеринка?
–?Барбекю? Слишком много народа. Слишком много шума.
–?Но бесплатная выпивка, – сказал Бовуар.
–?Бесплатная? Merde. Значит, я напрасно наливала себе тайком. Но все равно, когда воруешь – интереснее.
–?Ничего необычного не случилось? Какие-нибудь разборки? Громкие голоса? Столько выпивки – неужели никто не поссорился?
–?Разве выпивка ведет к ссорам? Откуда ты это взял, пустоголовый?
–?Значит, ничего необычного вчера вечером не произошло?
–?Я ничего такого не видела. – Рут оторвала еще кусок батона и швырнула толстому дрозду. – Прими мое сочувствие в связи с твоим разводом. Ты ее любишь?
–?Мою жену? – Бовуар не понял, что навело Рут на этот вопрос. Действительно ли она переживает за него или просто не обладает ощущением личных границ? – Я думаю…
–?Нет, я не про жену спрашиваю. Про другую. Такую простенькую.
Бовуар почувствовал, как сердце у него екнуло, а кровь отлила от лица.
–?Вы пьяны, – сказал он, вставая.
–?И еще я сварлива, – кивнула Рут. – Но к тому же я права. Я видела, как ты смотришь на нее. И кажется, я знаю, кто она. Ты попал в беду, молодой мистер Бовуар.
–?Вы ничего не знаете.
Он пошел прочь, стараясь не перейти на бег. Заставлял себя двигаться неторопливо, размеренно. Правой, левой. Правой, левой.
Впереди он видел мост, а за ним – оперативный штаб. Там он будет в безопасности.
Но молодой мистер Бовуар начинал понимать кое-что.
«Безопасных» мест больше не осталось. Нигде.
– Ты это читала? – спросила Клара, поставив пустой стакан из-под пива на стол и протянув Мирне выпуск «Оттава стар». – «Стар» выставка не понравилась.
–?Шутишь!
Мирна взяла газету и просмотрела ее. Пришлось признать, что рецензия далеко не хвалебная.
–?Как там они меня назвали? – спросила Клара, садясь на подлокотник кресла Мирны. – Вот оно. – Она ткнула пальцем и прорвала газетный лист. – «Клара Морроу – старый, усталый попугай, подражающий настоящим художникам».
Мирна рассмеялась.
–?Тебе это кажется смешным? – спросила Клара.
–?Ну, ты же не относишься к этим словам всерьез?
–?А почему нет? Если я всерьез отношусь к хвалебным рецензиям, то почему не могу относиться так же к разгромным?
–?Но ты посмотри на них, – сказала Мирна, показывая на газеты на кофейном столике. – Лондонская «Таймс», «Нью-Йорк таймс», «Девуар» – все они пишут, что твое искусство новое и прекрасное. Блестящее.
–?Я слышала, что критик из «Монд» был на вернисаже, но он даже не озаботился написать рецензию.
Мирна уставилась на подругу:
–?Наверняка еще напишет и согласится со всеми остальными. Выставка имеет огромный успех.
–?«Ее искусство, будучи привлекательным, не является ни оригинальным, ни смелым», – прочла Клара через плечо Мирны. – Они вот не считают, что выставка имеет огромный успех.
–?Бога ради, да это всего лишь «Оттава стар», – сказала Мирна. – Кому-то ведь она должна была не понравиться.
Клара просмотрела рецензию и улыбнулась:
–?Кто-нибудь еще говорил тебе, что художники чокнутые?
–?Я впервые об этом слышу.
Из окна Мирна видела, как Рут кормит птичек булкой. А на вершине холма Доминик Жильбер возвращалась в сарай на животном, похожем на лося. На террасе перед бистро за столиком для клиентов сидел Габри и ел десерт.
Не в первый раз Три Сосны показались Мирне эквивалентом человеческого общества. Которое принимает раненых и ненужных. Сумасшедших и уязвленных.
Здесь было убежище. Хотя это убежище явно не гарантировало защиту от убийства.
Доминик Жильбер скребла щеткой круп Лютика. Это всегда напоминало ей сцену из «Малыша-каратиста»[40]. Полировку наносим, полировку стираем. Только вместо замшевой тряпочки здесь работали скребком, а вместо машины холили лошадь. Или что-то на нее похожее.
Лютик стоял в проходе сарая, вне своего стойла. Честер наблюдал за этим действом, пританцовывая, словно у него в голове сидел оркестр мариачи[41]. Макарони был в поле. Его уже вычистили, и теперь он валялся в грязи.
Доминик, очищая с громадной лошади засохшую, спекшуюся грязь, отмечала шрамы и проплешины, на которых никогда не появится волосяной покров, настолько глубоки были раны.
И все же лошадь позволяла Доминик прикасаться к ней, ухаживать за ней, ездить на ней. Как Честер и Макарони. Если какие-то существа и заслужили право брыкаться, так это они. Но они вели себя как тишайшие из животных.
До нее донеслись голоса:
–?Вы уже показывали нам эти фотографии.
Говорил один из гостей, и Доминик знала, кто именно – Андре Кастонге. Владелец галереи. Большинство гостей уже уехали, но двое остались. Месье Кастонге и месье Маруа.
–?Я бы хотел, чтобы вы взглянули еще раз.
Это вернулся старший инспектор Гамаш. Доминик посмотрела на квадрат света в конце сарая, стараясь не высовываться из-за крупа громадного Лютика. Ей было немного неспокойно, и она не знала, сообщать ли о своем присутствии. Трое мужчин стояли под солнцем, опираясь на ограду. Они, конечно же, понимали, что место это не уединенное. К тому же она первой пришла сюда. К тому же ей было интересно послушать.
Поэтому она ничего не сказала и продолжила вычесывать Лютика, который никак не мог поверить в свое везение. Вычесывание продолжалось гораздо дольше обычного. Хотя то, что казалось избыточной нежностью по отношению к его крупу, и вызывало у него определенное беспокойство.
–?Может быть, нам стоит посмотреть еще раз, – раздался голос Франсуа Маруа.
Голос прозвучал рассудительно. Даже дружески.
Последовала пауза. Доминик увидела, как Гамаш передал Маруа и Кастонге по фотографии. Они какое-то время разглядывали их, потом обменялись снимками.
–?Вы сказали, что не знаете убитую женщину, – напомнил Гамаш.
Его голос тоже звучал расслабленно. Обычный разговор с друзьями.
Но Доминик трудно было обмануть. Ей стало интересно, попадутся ли эти двое в ловушку. Кастонге, может, и попадется. А насчет Маруа она сомневалась.
–?Я подумал, – продолжил Гамаш, – что это застало вас врасплох и вам нужно посмотреть еще раз.
–?Я не… – начал было Кастонге, но Маруа прикоснулся к его руке, и тот замолчал.
–?Вы совершенно правы, старший инспектор. Не могу сказать про Андре, но я лично смущен, потому что действительно ее знаю. Это Лилиан Дайсон. Верно?
–?Нет, я ее не знаю, – отказался Кастонге.
–?Мне кажется, вам следует еще покопаться в памяти, – сказал Гамаш.
Голос его продолжал звучать любезно, но в нем появился металл.
Прячась за крупом Лютика, Доминик молилась о том, чтобы Кастонге ухватился за брошенный ему старшим инспектором спасательный круг. Чтобы увидел в этом руку помощи, а не что-то иное. Подарок, а не ловушку.
Кастонге смотрел в поле. Все трое повернулись в ту сторону. Доминик не видела поля с того места, где стояла, но она прекрасно знала этот пейзаж. Она видела его каждый день. Часто в конце дня она сидела с джин-тоником в патио в задней части их дома, вдали от постояльцев. И смотрела. Вот так же она прежде смотрела из окна своего углового кабинета на семнадцатом этаже банковской башни.
Теперь вид из окон был более ограниченным, но гораздо более притягательным. Высокая трава, молодые нежные цветы. Горы и леса, старые заезженные лошади, бредущие по полю.
Доминик считала, что нет ничего прекраснее.
Она знала, что видят трое мужчин, но не знала, о чем они думают.
Хотя могла и догадаться.
Вернулся старший инспектор Гамаш. Чтобы снова поговорить с двумя этими людьми. Задать им те же вопросы, что и прежде. Это ей было понятно. Как и вывод.
В первый раз они солгали ему.
Никто не сможет спасти Кастонге, кроме него самого.
–?Да, верно, – заговорил наконец владелец галереи. – Кажется, я ее знаю.
–?Кажется или знаете?
–?Да, знаю.
Гамаш строго посмотрел на него и забрал фотографии:
–?Так почему вы солгали?
Кастонге вздохнул и покачал головой:
–?Я не солгал. Сказалась усталость, может быть, похмелье. В первый раз я ее не разглядел, только и всего. Это было не преднамеренно.
Гамаш сомневался, что Кастонге говорит правду теперь, но решил не давить на него. Это было бы потерей времени, и Кастонге лишь насторожился бы еще больше.
–?Вы хорошо знали Лилиан Дайсон? – спросил Гамаш.
–?Нет. Я видел ее недавно на нескольких мероприятиях. Она даже подходила ко мне. – Кастонге произнес это так, словно она сделала что-то оскорбительное. – Она говорила про свой портфолио, спрашивала, можно ли показать его мне.
–?И что вы ей ответили?
Кастонге удивленно посмотрел на Гамаша:
–?Конечно, ответил «нет». Вы представляете, сколько художников присылает мне свои портфолио?
Гамаш молчал в ожидании высокомерного ответа.
–?Сотню в месяц со всего мира.
–?И вы ей отказали? Но возможно, у нее были хорошие работы, – предположил старший инспектор и был удостоен еще одного испепеляющего взгляда.
–?Если бы она что-то собой представляла, то я бы о ней что-нибудь услышал. К юным дарованиям ее трудно отнести. Большинство художников, если у них есть талант, добиваются успеха еще до тридцати лет.
–?Но не всегда, – гнул свое Гамаш. – Клара Морроу и мадам Дайсон ровесницы, а Клару открыли только сейчас.
–?Но не для меня. Я продолжаю утверждать, что ее работы гроша ломаного не стоят.
Гамаш обратился к Франсуа Маруа:
–?А вы, месье? Вы хорошо знали Лилиан Дайсон?
–?Нет. Я сталкивался с ней на вернисажах в последние несколько месяцев и знал, кто она.
–?Откуда вы это знали?
–?Монреальское художественное сообщество очень маленькое. В нем много низкосортных, никчемных художников. Порядочное число художников Господь одарил средним талантом. У них иногда бывают выставки. Фурора они не произвели, но они хорошие профессионалы. Вроде Питера Морроу. И есть несколько по-настоящему больших художников. Вроде Клары Морроу.
–?А к какой категории принадлежала Лилиан Дайсон?
–?Не знаю, – признал Маруа. – Она обращалась не только к Андре, но и ко мне – просила посмотреть ее портфолио, но я не мог на это пойти. У меня совершенно нет времени.
–?Почему вы вчера решили остаться в Трех Соснах?
–?Я вам уже говорил: это решение было принято в последнюю минуту. Мне хотелось увидеть, где творит Клара.
–?Да, вам хотелось, – сказал Гамаш. – Но вы не сказали, с какой целью.
–?Неужели в этом непременно должна быть цель? – спросил Маруа. – Неужели недостаточно того, что я просто хотел увидеть?
–?Для большинства людей – может быть, но я подозреваю, что не для вас.
Проницательные глаза Маруа выдержали взгляд Гамаша. Никто из них не остался доволен.
–?Послушайте, Клара Морроу стоит на распутье, – сказал арт-дилер. – Ей нужно принимать решение. Ей представилась феноменальная возможность, критики пока в восторге от нее. Ей нужен какой-то наставник. Ментор.
Гамаш посмотрел на него ошеломленным взглядом:
–?Ментор?
Слово повисло в воздухе.
Последовало долгое, наэлектризованное молчание.
–?Да, – сказал Маруа, снова вернувшись к благодушному тону. – Я подошел к концу карьеры, я это знаю. Я могу стать наставником еще для одного, ну, двух художников. Мне нужно выбирать осмотрительно. Я не могу себе позволить тратить время попусту. Весь последний год я искал такого художника. Может быть, последнего для меня. Побывал на сотнях вернисажей во всем мире. Но Клару Морроу нашел здесь, у себя под боком.
Знаменитый торговец предметами искусства огляделся. Посмотрел на заезженную лошадь в поле, спасенную от бойни. Посмотрел на деревья, на лес.
–?Практически у себя на заднем дворе.
–?Вы хотите сказать, в захолустье, – пробормотал Кастонге, продолжая с неудовольствием вглядываться в поле.