Павел поднатужился, ему удалось приподнять голову. Живучий белый узрел, куда везет его утлое суденышко: в форт-тюрьму.
Мог ли несколько дней тому назад русский матрос Лыков предположить, что ему доведется рассматривать сей старинный форт одним глазом, лежа на палубе тюремного катера? Совсем недавно он смотрел на далекий форт-остров, расположенный вдали от основного фарватера, ведущего в порт, смотрел с борта «Академика Келдыша» и слушал трепотню Валерки, который уже бывал в этих водах. Скупой на слова Валерка коротко и по делу рассказывал про порт, город на горизонте и обмолвился про форт, который построили еще колонизаторы, а сейчас там местная тюрьма. И Лешка, помнится, сравнил форт с островом-тюрьмой из любимой книги про графа Монте-Кристо.
На самом деле тюрьма в океане более походила на ту постройку, которую российские телеманы смогли рассмотреть десять лет спустя в серии передач «Форт Баярд».
За стенами крепости имелись большой двор для заключенных и дворик поменьше, административный. По сути, форт был одной здоровенной замкнутой стеной-домом. В толще стены имелись жилые и подсобные помещения, по вертикали она делилась на этажи-ярусы.
Администрация и охранники занимали все этажи-ярусы, кроме первого – вокруг двора для зэков. Двери многочисленных камер располагались по периметру этого двора, и днем они были открыты, днем зэки свободно перемещались по своей вотчине, до тех пор, пока с яруса-галереи над камерами не поступал сигнал отбоя. Приказу подчинялись сразу и безоговорочно все, кроме ЗК, сотрудничавших с администрацией.
У нас, в России-матушке, сотрудничающих с администрацией ЗК называют «козлами», и они являются антиподами «блатных». Здесь же, на этом веселом острове, «козлов» назначали тюремные блатные авторитеты. Местные «козлы» закрывали засовы камер под бдительными взглядами с верхнего яруса. Задвинув все засовы со стороны двора, «козлы» уходили в свою камеру, и во дворик спускались охранники, дабы запереть их. А утром «козлов», и только их, охрана выпускала. И они шли вместе с вертухаями за водой и хавкой для прочих ЗК. Они заносили во двор дневной рацион провизии, и за ними закрывалась решетка с прутьями толщиной в руку. Решетка блокировала единственную лестницу на второй ярус. «Козлы» отпирали камеры товарищей по несчастью, угодивших на этот остров-мышеловку. Впрочем, большинство арестантов они и делегировавшие их авторитеты таковыми «товарищами» не считали. Тюремное большинство жило впроголодь и постоянно мучилось от жажды. Представители этого большинства ссорились за привилегию выноса экскрементов и трупов, что поощрялось лишним глотком воды. Жизнь большинства зэков не стоила и цента.
Когда на остров-тюрьму привозили свежую порцию живого и полуживого человечьего «мяса», то всех загоняли по камерам, как это делалось перед сном. Всех, кроме «козлов», разумеется. Двуногое мясо заводили или вносили во двор, решетка закрывалась, и «козлы» отпирали камеры. И вновь в замкнутом пространстве двора наступал беспредел. Охранники со второго яруса наблюдали за подопечными с любопытством, но никогда в дела зэков не вмешивались. Никогда, что бы ни происходило внизу, в этом африканском тюремном аду.
Павел самостоятельно прошел весь путь от пирса до двора, где ему предстояло жить, а для начала выжить. Его шатало, он волочил ноги, шаркал подошвами, однако шел, как зомби. И тлеющий уголек сознания зомби-Лыкова удивлялся, что ноги передвигаются, а тело держит относительное равновесие, что удается преодолевать все подъемы и спуски.
Войдя в тюремный двор, Павел прислонился к железным прутьям закрывшейся за спиной решетки. Его черные попутчики-арестанты отошли в сторону. Они предпочли держаться подальше от белого. «Козлы», мельком поглядывая на вновь прибывших соплеменников и внимательно на «белую ворону», быстро сновали от одной запертой камеры к другой, открывали, щелкали тяжелыми засовами. Разумеется, в первую очередь они выпускали своих авторитетных хозяев.
Павлу светило в глаз солнце, он прикрыл единственное послушное веко, и его вспотевшая спина заскользила по прутьям двери-решетки. Он опустился, присел на корточки, уронил голову на грудь.
Он был еще слишком слаб после длительного обморока в карцере-душегубке. Короткий переход его измотал, как будто не сотни метров пришлось прошагать, а на Эверест взбираться. Павел слышал, как двор наполняется звуками незнакомой речи. Он услышал, как звуковое волнение приближается, точно прилив, и вздохнул глубоко. В больной голове отсутствовали мысли, но белый человек в черной тюрьме спинным мозгом чувствовал, что грядет опасность, и, подчиняясь примитивным рефлексам, готовился к драке.
Его окружили полукольцом, заслонив солнце. Правый глаз ощутил тень, открылся, увидел иссиня черные тела, много. Все, кроме одного, как и Павел, обнажены по пояс. У одного на широких плечах болтаются бретельки фиолетовой майки. Многие босы, у некоторых – примитивные сандалии. У одного, в майке, сандалии «made in USA». На некоторых надеты шорты, у остальных на чреслах нечто вроде семейных трусов. Ноги негра в майке и фирменных сандалиях прикрывают расклешенные трубы льняных штанов по щиколотку.
Одетый богаче всех негр шагнул, отделился от полукруга свиты и произнес на ломаном английском:
– Белый, снимай джинс.
Павел с трудом, скользя лопатками по прутьям, поднялся, отодвинулся от решетки на полшага и тоже по-английски спросил:
– Зачем?
Стоявшие полукругом захохотали дружно и задорно, а «собеседник» русского моряка бедрами стал показывать, что ожидает «белую ворону» в клетке с черной стаей.
И Павел прыгнул, он одним неожиданно резким прыжком разорвал дистанцию между собой и непристойно жестикулирующим авторитетом.
Павел взлетел, развернувшись боком в стремительном прыжке и выбросив вперед ногу, обутую в увесистый «летний» ботинок советского производства. И ребро подошвы врезалось в прикрытую льняными штанами голень. И сильно врезалось! Негр вскрикнул, присел, схватился за пострадавшую кость, а Павел уже отскочил назад, к решетке.
Смех прекратился. Коленопреклоненный черный авторитет задрал кудрявую голову, снизу вверх посмотрел на Павла, оскалился и прошипел, морщась:
– Ты труп, белый.
Африканец, ругнувшись по-своему, поднялся, сжал кулаки, хромая пошел на Павла.
Белый вновь прыгнул. И хотя на сей раз негр этого ожидал, все же он не успел отреагировать, столь стремительной, как будто бросок скорпиона, была атака белого инородца.
На сей раз атакующий не ретировался сразу после удара ребром подошвы по голени. На этот раз он отшиб врагу голень и наступил каблуком на куцые пальцы, выступающие из-под тесемки фирменной сандалии. И одновременно размашистым дугообразным ударом заехал негритянскому авторитету в черное ухо. Проделав все это буквально за секунду, белый вновь отскочил к решетке.
Павлу казалось, что еще на один атакующий, третий наскок, который окончательно добьет чернокожего гада, сил у него должно хватить. Он ошибался. Его измученный организм растратил все последние резервы. Едва Павел отскочил к решетке, как перед единственным зрячим глазом возник дурманящий туман, в больной голове закружилось, тошнота подступила к пересохшему горлу, не давая вздохнуть, и русский пленник черного континента рухнул ниц, провалившись в забытье.
3. Три мушкетера
Они дружили со школы – Паша Лыков, Леха Ситников и Валерка Евдокимов. В младших классах их кто-то назвал «тремя мушкетерами», прозвище к ним прилипло, и оно им нравилось. Они были очень разными, и внешне, и внутренне, они родились в очень разных семьях, но они дружили.
У Евдокимова родители были простыми совслужащими. Родного отца Валерка помнил смутно, воспитывал его отчим, причем воспитывал строго. Однако менее строго, чем младшего сводного брата. Только это послабление и мирило Валерку с тем вопиющим фактом, что мама после смерти Валеркиного отца вторично вышла замуж и родила второго ребенка от совершенно чужого, по сути, мужчины. Как будто назло отчиму и как бы в укор матери рос Валерка здоровым и жилистым, резко контрастируя с вечно простуженным, худосочным братиком. Он был самым высоким и самым сильным из троицы мушкетеров. И самым молчаливым.
А Леха Ситников с первого класса был самым толстым. Зато похожий на добродушную плюшевую игрушку. Лешка вырастал самым хитрым. Он лучше всех в классе умел списывать и вызывать жалость учителей. Умел он и вовремя оказаться за мускулистым плечом Евдокимова, если назревала драка. Умел выцыганить у Лыкова книжку почитать, из тех, которые бабушка строго-настрого запрещала внуку Паше выносить из дому. Родители Лешки Ситникова трудились продавцами в ближайшем от школы гастрономе. Папа рубил мясо, мать работала за прилавком рыбного отдела. Жила семья Ситниковых богато, но Лешка откровенно стеснялся по малолетству достатка. Лешка мечтал стать космонавтом.
Ну а у Паши Лыкова предки служили актерами в двух разных театрах. В том смысле, что «фатер» играл героев-любовников в драмтеатре для взрослых, а «мутер» изображала «мальчишей-кибальчишей» в ТЮЗе. Предки Лыкова пропадали с утра до вечера, а посему воспитанием Павла занималась бабушка, мать отца. Старуха с идеально прямой спиной, театральная критикесса в прошлом, особа весьма и весьма интеллигентная, она обладала железной волей и железобетонным характером. Она держала Павла, что называется, в ежовых рукавицах. Воспитывала внука строже, чем отчим Евдокимова родного сына. Суровые взгляды взрослых на педагогику, безусловно, сближали Пашку с Валеркой. А с Лешкой Лыкова роднило стеснение. Как Ситников родителей-торгашей, так и Лыков предков-актеров очень, очень стеснялся. Особенно под Новый год, когда Лыковы-старшие являлись в школу загримированными Дедом Морозом и Снегурочкой...
В последний год жизни Константина Устиновича Черненко у всех троих мушкетеров нарисовались достойные бритья усики. В тот год Лешка наконец понял, что его мечты о космосе – детская блажь, а Павел и Валерий перестали всерьез побаиваться строгостей домашних воспитателей и начали потихоньку игнорировать как угрозы, так и нравоучения доморощенных педагогов. В тот судьбоносный для страны год мальчики созрели, и у троицы друзей появились подружки. Причем подружки эти учились в соседней школе и проживали в соседнем микрорайоне. Как же, черт подери, это было приятно – уходить на свидания за границу своей детской зоны обитания и замечать, что о твоих дальних походах украдкой шепчутся одноклассницы, и знать, что твой рейтинг в родной школе стремительно повышается. Это было как бы первым шагом из-за парты в большую жизнь, но вот незадача: однажды, шагая по чужому микрорайону, наше мушкетерское трио столкнулось с тамошними враждебно настроенными гвардейцами. И случился мордобой, короткий и яростный. И нашим наваляли. Причем наваляли, как тогда было принято говорить, «при помощи приемов каратэ». (Хотя понятие «прием» с техникой «пустой руки» плохо согласуется, однако в ту пору оно бытовало.) Паше разбили губу, Лешку уронили в лужу, Валера получил в глаз и по почкам. По нынешним временам – ребятам досталось вполне терпимо, по тогдашним – их, можно сказать, избили. В тогдашние времена побежденных, если и добивали до полной потери сознания и здоровья, так только по пьяни, то есть в состоянии, так сказать, полной невменяемости и неадекватности.
На другой день побитые мушкетеры во время совместного курения сигарет в сортире напротив учительской (отчаянная дерзость для советских учащихся!) узнали от товарищей классом старше, что в школе, где учатся гвардейцы-обидчики и юные подружки наших героев, функционирует вечерами подпольная секция каратэ.
Надобно сказать, что в описываемый исторический период это самое каратэ находилось под запретом. Была даже статья «за преподавание и разучивание». Правда, сел «за преподавание» практически только один Настоящий Мастер (оба последних слова не просто так написаны с заглавных литер), и преподавал он вовсе не японское каратэ, а китайское кунг-фу, однако подслеповатой Фемиде было абсолютно наплевать на различия в восточных единоборствах. Настоящий Мастер поехал топтать зону, а сотни, если не тысячи, самозванцев от Боевых Искусств продолжали учить разнообразных оболтусов хоть «каратэ», хоть «кунг-фу» (оба слова не просто так взяты в кавычки). И продвинутые родители оболтусов радовались, что их чада «совершенствуют дух и тело» (опять же кавычки не случайны), и снабжали чадушек баблом... пардон, сие жаргонное словечко появилось гораздо позже... снабжали деньгами «на каратэ». Подпольные тренировки стоили от 10 до 80 рублей в месяц, в зависимости от наглости и национальности инструктора (корейцы брали 80, разумеется, отечественные корейцы, из тех, что торгуют на рынке вкусной морковкой). Многочисленные самозванцы, которые сами себе нацепили пресловутые черные пояса, не столько учили, сколько давали установки: бей смелее ногами, руби ребром ладони, чувствуй свое превосходство... Впрочем, у древних китайцев была пословица: «Если заблуждение искреннее, оно становится истиной», а две трети самовольных носителей черных поясов искренне числили сами себя Мастерами (хоть и знакомились с мастерством по ксерокопиям зарубежных пособий без перевода), так что не будем судить их строго, ибо их установки вырастили целую плеяду удачливых рэкетиров для эпохи Горбачева, сменившей миг царствования астматика Черненко... И довольно философствовать, вернемся к нашим трем мушкетерам...
Итак, прекратить хождения на вражескую территорию – все равно что расписаться в собственной трусости. Совершать вылазки, вооружившись чем-нибудь вроде солдатских ремней, свинтачок и т.д., во-первых, нечестно, поелику противник безоружен, а во-вторых, чревато, поскольку советская милиция карала строго, если кто-то таскал с собою опасные для окружающих предметы. Ну и, ясное дело, совершенно отпадал наиболее предпочтительный для мушкетеров вариант реванша – однозначная и бескомпромиссная победа в повторной рукопашной схватке с гвардейцами. Между тем именно последний вариант они дольше всего обсуждали.
Лешка Ситников предложил записаться в другую (не в ту, куда ходят обидчики) секцию восточных единоборств и срочно овладеть мастерством экзотической драки.
Валера Евдокимов высказался на предмет «срочно» в том смысле, что «скоро только кошки родятся».
Паша Лыков двинул идею, что лучше записаться в секцию бокса, так как все эти каратэ и кунг-фу – фигня по сравнению с обычным боксом, да и заниматься им можно бесплатно, в официальной секции. Лешка горячо заспорил на тему «фигни», а Валера снова высказался про кошек.
Друзья обсуждали безнадежный вариант, мусолили тему и так, и этак, а время шло, текли дни, и все трое с ужасом ожидали телефонных звонков от покинутых подружек. Каждый страдал отдельно. Каждому мушкетеру предстояло «потерять лицо» перед прекрасной дамой.
От позора мушкетеров спас Случай. Всех нас однажды настигает Он – Его Величество Случай. Мы случайно знакомимся с сужеными, случайно становимся жертвами ДТП, мы с вами, кто раньше, кто позже, совершенно случайно появились на свет, и т.д. и т.п. К сожалению, гораздо чаще нас настигают отнюдь не счастливые случайности, однако будем справедливы: Его Величество Случай хоть пару раз, но улыбался каждому.
Случилось так, что Лыков-старший взял сына Пашу на празднование своего дня рождения в родном театре. Папаша решил, что пришла пора похвастаться отпрыском, который вырастал ладным, складным и весьма разумным. И случайно так получилось, что за праздничным столом отрока усадили рядом с приятелем одной актрисы. Сей статный приятель имел опосредованное отношение к лицедейству. Он периодически подрабатывал в театре постановщиком сценических боев. Именно он учил Лыкова-старшего фехтовать с Гамлетом. Именно на репетициях он и познакомился с вышеупомянутой актрисой. Точнее – она, Офелия, с ним познакомилась. Еще точнее – она его подцепила и всерьез намеревалась затащить под венец.