Нос бедолаги преобразился в подобие поросячьего пятачка. Пыжика-Хвалько можно было снимать без грима для детской передачи в роли Хрюши. Он и говорить-то не мог, только повизгивал, дергаясь в руках Рогожина.
— Сделай себе в мозгах зарубку! — внушительно произнес Дмитрий, подкрепляя каждое слово потряхиванием, от которого жертва сучила ногами, взбивая грязь, и надрывно стонала. — Наедешь на Степаныча — заказывай катафалк и траурный оркестр Я тебя без наркоза прооперирую, внутренностями накормлю. Переваришь — будешь жить. Нет — твои проблемы.
Жестом, похожим на жест глухонемых, Пыжик выразил полнейшее согласие и глубочайшее понимание.
— Пять минут выделяю тебе на сборы Воспитательную беседу со своими оглоедами проведешь завтра спозаранку, и чтобы духу вашего здесь не было! Вони без вас хватает. — Дмитрий отпустил мужика, нахлобучив ему на макушку пыжиковую шапку…
Конфликт был улажен при обоюдном согласии сторон Заводила драки, шлепая опухающими губами, поклялся именем матери и всеми родственниками до седьмого колена, что волос с головы Степаныча не упадет и будет он рыться там, где душа пожелает.
— Растолкуй мне, за что вас палками охаживали! — Рогожин, поддерживая под локоть отставного майора, брел к землянке, глядя под ноги, чтобы не ступить в какое-нибудь дерьмо. — Убить могли.
— Элементарно! — как с чем-то само собой разумеющимся согласился старик. — Помойка — модель государства в миниатюре. Пирамида… На ее вершине правители.
— Вроде Пыжика?
— Да, — Степаныч кивнул, застонав от боли. — Он скупает «пушнину», лом цветных металлов, куски кабеля и все, что можно обратить в деньги. Рассчитываются чаще водкой, иногда лекарствами, иногда наличкой. Добычу бомжи обязаны сдавать ему или выплачивать процент.
— Процент от чего? — пытался разобраться в экономике городской свалки Рогожин.
— Оттарабанил ты, к примеру, партию собранной «пушнины», то есть стеклотары, в приемный пункт, будь добр хозяину долю на блюдечке принести. Стукачи о левом рейсе доложат! — шмыгнул разбитым носом отставной майор. — Вдуешь на сторону какую-нибудь приличную вещичку — плати процент.
Мотя намедни немецкий видеомагнитофон «Грюндиг» нашла. Древняя модель, но еще фурычит, двигатель исправный и головка не изношена. Принесла мне: «Подремонтируй, Степаныч, толкнем шоферюгам мусоровозок!» Я корпус эпоксидной смолой склеил, пасики приводные поставил, подготовил к продаже; Моте деньга для мальца нужна. Родила она…
— Тут и детей рожают? — удивился Рогожин.
— Летом беременеют. Солнышко пригреет, бомжихи начинают плодиться и размножаться. Зов природы, — ответил Степаныч. — Я же объясняю: тут все, как у нормальных людей, свои свадьбы, свои разводы…
— Своя милиция, — докончил Рогожин, вспомнив мордоворотов Пыжика.
— Будь он неладен! — выругался отставник. — Настучали на меня. Мол, заныкал Степаныч дорогостоящую штуковину. Делиться не желает, бабки в свой карман переправить готовится. Я Хвалько за домишко долг уплатить должен. Опять же к свежему мусору доступ получить желаю.
— К свежему только избранных подпускают? — продолжал расспрашивать Рогожин.
— Людей из бригады, — подтвердил знаток местных нравов. — Перво-наперво они процеживают, сливки снимают, а уж после доходяги копошатся.
Бригада мужикам из соседних деревень хлеб, прочее съестное на прокорм скоту продает. Колоссальные барыши имеют! — с тихой завистью произнес отставной майор. — Всегда при деньгах, и нос в табаке, — он сокрушенно вздохнул.
— Опустился ты, брат! — по-свойски, не щадя самолюбия бывшего военного, резанул Рогожин. — Дальше некуда! Шакалишь по помойкам, лжесвидетельствуешь. Так и загнешься, захлебнувшись помоями в выгребной яме, а вместо креста тебе бомжи-корефаны в могильный холмик царапку воткнут и помочатся дружненько, чтобы ты под землей ароматы родной свалки нюхал. Ты ведь кадровый офицер! — Рогожин в неосознанном порыве обнял старика за плечи. — Не червяк земляной, которому прижали хвост, а он в нору и нырнул. Ты — солдат!
* * *На квартире сторожа Егора, бывшего, по выражению Рогожина, «Иудой номер два», происходило нечто среднее между допросом и оперативным совещанием.
Меблировка комнаты, где они собрались, была спартанской. Круглый стол, над ним лампочка без абажура, три колченогие табуретки, сервант с разбитыми стеклами и без посуды на полках.
На все это убожество хмуро взирал со стены Ельцин — вырванная из журнала цветная фотография, — Президент России, закрытый до подбородка портфелем-щитом от пуль снайпера, сжатым кулаком приветствуя толпу, отстоявшую Белый дом в дни августовского путча. За спиной Ельцина реяли трехцветные флаги, улыбались Руцкой с Хасбулатовым.
Сторож Егор в политике ничего не смыслил, но, видимо, был стихийным демократом, если прикрепил кнопками к стене портрет российского президента.
Портрет засидели мухи, и лица вождей были в мелких точках, словно их поразила бубонная чума.
Исповедь сторожа мало чем отличалась от повествования Степаныча. Его также взяли в оборот, применив запрещенные гуманным российским законодательством, но общеупотребительные в следственной практике способы физического воздействия.
— Заволокли меня в кабинет, — ровным голосом рассказывал Егор. — Сняли обувку и заставили сесть на стул. Двое держали за руки, третий задницей придавил мои колени. Поочередно лупили резиновой дубинкой по ступням. Ничего не спрашивали, охаживали, как старого мерина, который телегу не тянет. Умеют менты следов не оставлять. Телеса мои беленькие, а внутри жаром все горит. Фотку под рыло суют: «Этого кента на территории профилактория той ночью видел? Распишись в протоколе опознания».
— Моего брата ты не видел? — задал вопрос Рогожин.
— Откель ему там взяться! Мы со Степанычем окосели капитально, но у меня глаз — алмаз. Любой непорядок на объекте примечаю. Под утро на стоянку машина заезжала…
— Какая? — потребовал уточнить Дмитрий.
— Здоровущая! — дал весьма расплывчатую характеристику сторож.
— Легковая? Импортная тачка или грузовик?
— Они прицепы с контейнерами заграничными возят.
— Трейлеры? — подсказал Рогожин.
— Во! Он самый! — радостно засмеялся Егор.
— Надписи на машине были? — Дотошный разведчик не изменял правилу выуживать из собеседника всю информацию.
— Были.
— Какие? — Рогожин слишком много требовал от полуграмотного сторожа.
— Без поллитры не разберешь! — тонко намекнул Егор, пожевав нижнюю губу.
— У тебя после чекушки мозги набекрень! — вставил Степаныч.
— Отбили кочерыжку в застенках, — без обиды откликнулся сторож. — Темновато было. Кабина у машины белая. Это я точно помню. На дверях буковки… — он сморщился. — Сюсю-мюсю… Хреновень нерусская, да разве издали разберешь? Фраер из машины выпрыгнул, в лесок сбегал.
— Долго отсутствовал? — Рогожин мертвой хваткой вцепился в странную машину, вдруг ночью свернувшую с трассы к «Шпулькам».
— Кто?
— Водитель.
— Я за ним не следил. Отлить мужику приспичило, с кем не бывает!
— Зачем к профилакторию подъезжал? — Рогожин размышлял вслух. — Дальнобойщики с трассы без нужды не сворачивают. Ограблений боятся. Тем более ночью. Нескладуха, — он почесал затылок. — Ладно, с этим «летучим голландцем» я сам разберусь… Так, деды, шевелите извилинами. Мог мой брательник из-за ревности Хрунцалова убить?
— Бабы в городе базарят, мэра из-за опухшего кошелька грохнули. Кому-то комом поперек горла его богатство встало. Шиковал Петр Васильевич безмерно, — высказался Егор.
— Городские сплетни к делу не приколешь. Другие свидетельства невиновности найти надо.
Рогожин, опершись локтями на изрезанную ножом столешницу, смотрел поверх голов собеседников.
— Найдешь! Размечтался! — скептически хмыкнул Егор. — Брата под «вышку» подведут, и концы в воду.
Правдоискатель.
— Ты чего взбеленился? — попробовал утихомирить приятеля Степаныч. — Глаза пучишь! Соломинку в одно место вставили?
Сторож вскочил, с грохотом опрокинув табуретку.
— Не соломинку! — Он расстегнул пуговицу, спустил штаны, обнажая старческие дряблые ягодицы. — Дубину свою ментовскую мне заталкивали. До глотки доставала! — У старика начинался нервный срыв. — Баранов, следак, меня предупредил: «Пикнешь, от показаний отречешься, и бесплатный билет в „Столыпин“ тебе обеспечен. На самый дальний рейс. Под полярным сиянием загорать будешь». Видел, видел я твоего брата… — стенал Егор с капающей с подбородка слюной.
— Глохни, зараза! — Степаныч схватил смалодушничавшего товарища за грудки. — Мы свое отжили.
Не бери грех на душу!
— Мы — пыль! — кричал впавший в истерику Егор. — Мусора нас в порошок сотрут.., и тебя, — он указал на молчавшего Рогожина, — и тебя, — сторож ткнул грязным пальцем в Степаныча.
Увесистая пощечина, которую влепил ему Рогожин, подействовала лучше любого успокоительного лекарства.
— Уймись, старче! — Дмитрий старался говорить спокойно. — Под милицейский пресс подставлять вас не собираюсь. Сам разворошу это осиное гнездо! Вы помощники аховые, с переломанными хребтами. Забитые вы людишки! Благодаря таким всякая нечисть себя королями мнит! — Рогожин не собирался оскорблять стариков, понимая — с них спрос невелик.
Но он ненавидел предательство, а лжесвидетельство было едва ли не худшей его разновидностью.
Рогожин снял номер в гостинице, заплатив за неделю. В регистрационную карту он вписал свою фамилию. Администраторша, принимавшая документы, едва не вывалилась в окошко:
— Вы родственник Рогожина?
— Какого? — непонимающе спросил Дмитрий.
— Подозреваемого в убийстве мэра! — высоко вздымая пышный бюст, произнесла администраторша, гипнотизируя Дмитрия взглядом.
— Однофамилец, — с натянутой улыбкой ответил он. — Командированный. С прядильно-ниточным комбинатом договор о прямых поставках продукции заключить попытаюсь.
Администраторша, расплываясь бюстом по стойке, просвечивала гостя взглядом, по мощности не уступавшим рентгеновскому лучу. Статный мужчина, коммивояжер из Москвы — это не зачуханный инженер или грубиян шоферюга, провонявший бензином.
Женщина была в возрасте, который принято называть бальзаковским.
— Текстиль закупаете? — она запустила пробный шар.
— На чем заработать можно, то и берем. Сегодня текстиль, завтра трубы большого диаметра, послезавтра подгузники детские. — Дмитрий задержался у стойки. — Городок-то у вас бандитский?!
— Тю! — скривилась администраторша. — По окраинам шпана рыщет! Дачи иногда взламывают. А так тишь да гладь…
— Но мэра укокошили…
— Хрунцалова? — переспросила женщина шепотом. — Кто и был бандитом в нашем городе, так это он!..
«Информация пошла», — отметил про себя Рогожин.
— ..Вечно темные личности к мэру наведывались.
Делишки обтяпывали. Он в гостинице дружков расселял. Ну не дружков… — поправилась администраторша. — Приятелей мэр в «Шпульках» поил. Профилакторий у нас есть рядом с городом… Сюда он мелкую рыбешку отправлял. Такие свиньи! — Администраторша глубоко вздохнула. Золотой крестик у нее на груди расположился параллельно плоскости стойки. — Накиряются и давай дебоширить! Милицию вызывать бесполезно. Те с хрунцаловских клиентов пылинки сдували, оберегали стервецов, а мы страдали. Хотите верьте, хотите нет, я под столом бутылку из-под шампанского с водой держала для самообороны, — женщина поджала карминово-красные губы. — Изнасиловать могли в два счета.
— Кошмар! — посочувствовал Дмитрий, изобразив глубочайшую заинтересованность темой беседы. — Я всегда полагал, что политики безнравственны. К вашему мэру товарищи по партии приезжали?
— Жлобье мафиозное! — выпалила администраторша. — Ни в какой партии Хрунцалов не состоял. Сам по себе был. Поговаривали, что какую-то Лигу либеральных российских христиан… — название она выговаривала с трудом… — сколотить собирался. Офис в Москве арендовал, компьютер поставил, в городской типографии заказ на листовки и удостоверения разместил, но потом передумал. На восстановление храмов бешеные бабки пустил. Смехотура! Деньгу с водки имел, народишко спаивал, а за пьяную копейку пропуск в рай купить надеялся!
— С водки? — спросил Рогожин, делая недоуменные глаза.
Администраторша перешла на доверительный полушепот:
— Ясный факт! Петр Васильевич город в водяре утопил. К нам не только из Московской области алкаши вояжи совершали. Цены на «чернушку» — девять тысяч всего. Алконавты скинутся, гонца зашлют и ящиками винище закупают. Таких цен по России не сыскать днем с огнем. В наших «комках» — пожалуйста! А кто поставщик? Заводики Хрунцалова. Отпускная цена завода двенадцать тысяч, в ларьках фугуют по девять…
— Забавная бухгалтерия! — прокомментировал действительно любопытные сведения Рогожин.
— Это что, это семечки! — продолжала разговорчивая администраторша гостиницы. — Алкаши сколько могут увезти?
— Бутылок тридцать за раз…
— Пятьдесят! — поправила женщина. — Они, как верблюды, ручки сумок посвязывают, на тележки — и тянут. У кого от водки поджилки трясутся, тот, конечно, поменьше грузился, чтобы не надорваться до электрички. Вокзал похлеще любого цирка. Такие хари…
"Спиртзаводы Хрунцалова, — думал Рогожин, сортируя в уме полученные сведения. — Золотоносные предприятия для России. — Память подсказала вычитанную в газетной статье потрясную статистику:
— «…каждый тридцать четвертый гражданин страны алкоголик.., пять миллионов хроников.., пять процентов доходов среднестатистический россиянин, включая грудных детей, тратит на выпивку.., в год только через розничную сеть выпивки продается на сорок триллионов рублей…» Сорок триллионов рубчиков! — Рогожин зациклился на всплывшей в памяти цифре. — Четверка с тринадцатью нулями. Чертова дюжина…
Старички тоже о спиртовом бизнесе покойника толковали. Восторгались пронырливостью мэра!"
Отвлеченные размышления ни к каким конкретным умозаключениям привести не могли, но след наметился. Чувствовался криминальный душок производства и реализации напитков с градусом.
«Сергей пробовал заниматься коммерцией. Может, перешел дорогу Хрунцалову? Абсурд! Брат был мелкой сошкой. Стал бы возникать — лицензию бы аннулировали, по шее накостыляли. И стрелять, и удавкой орудовать — не его стиль. К тому же быстро прогорел с торговлей, лавочник несчастный. Стрелочником Сергея сделали. Кто? Кому это было выгодно? — задал себе сакраментальный вопрос Дмитрий. — Наследники Хрунцалова. Они теперь прибыли со спиртзаводов качают… Если дернуть за эту ниточку, может, клубок и распутается?»
— Вы меня не слушаете! — Наманикюренные пальцы администраторши прикоснулись к руке Рогожина. — Возьмите ключ от номера. Я выделила вам самый лучший. С видом на городскую площадь.
Желтый ключ с деревянной грушей-брелоком, на которой были выжжены цифры номера, оказался перед Дмитрием.
— Спасибо! — Он спрятал ключ в карман. — Извините, я немного устал. Вы фантастическая рассказчица и очаровательная женщина.
От комплимента администраторша захлопала ресницами, поправила прическу:
— Я советую обедать исключительно в ресторане гостиницы. Официанток предупреждайте — вы от Риммы Павловны.
Гастрономические проблемы Рогожина мало беспокоили.
— Римма Павловна, докончите сюжет о семечках.
— Семечках? — округлила глаза администраторша.
— Алкашей вы назвали семечками, а кто, с позволения сказать, подсолнухи? — Рогожин улыбнулся, как бы невзначай задев локтем пышный бюст администраторши.
Она вздрогнула, точно локоть Рогожина был наэлектризован.
— О, известно кто! Оптовые покупатели, вывозящие продукцию цистернами. Крупные деляги. Они в город приезжают отовсюду: из столицы, из Кемерова.
Вчера вечером из Самары клиент прибыл. Клоп в красном пиджаке. Через дежурную по этажу девочек в номер заказывал. Экзотического секса ему захотелось!
— Значит, бизнес Хрунцалова не заглох? Заводики «огненную воду» гонят?
— Производство на потоке!