А когда мы нынче вечером катили вдоль забора, где-то мчались на велосипедах (или на конях) мальчишки вдоль стоящего у перрона поезда с квадратами освещенных окон. Может быть, им нужно было успеть заскочить в вагон, чтобы куда-то не опоздать. Чтобы в дальнем мире не оборвалась важная взаимосвязь…
Я понимал, что говорить с другими про такое – себе дороже. Отец скажет, что надо вовремя ложиться спать. Мама, чего доброго, поведет в поликлинику: нет ли у сына какого-нибудь синдрома? Бабушка… даже она лишь покивает и погладит по голове: детские фантазии.
Настя и Вячик – они хорошие люди, но… Настя по доброте душевной просто сделает вид, что поняла. А Вячик, чего доброго, отпустит шуточку. В нем иногда пробивалось этакое ехидство.
А вот Николка… Нет, говорить с ним я не собирался. Он скорее всего и сам не понимал, что чувствовал. Но передо мной словно зажглась в темноте светлая точка. Не злая, не горящая, а хорошая такая искорка. Значит, есть линия…
В летнем лагере инструктор Володя как-то завел с несколькими «поповичами» научную беседу. Это была смесь геометрии с рассуждением о тайнах пространств.
«Возьмем в пространстве точку. Через нее можно провести бесконечное множество линий. Правда ведь? Но как быть, если среди этих линий вам надо найти одну? Ту, в которой скрыта важная для вас истина! Это в миллион раз труднее, чем отыскать иголку в стоге сена… Но вот в пространстве появляется еще одна точка. С теми же свойствами, что и ваша. Понятная вам, просто родная. И через две точки – через вашу и через ту – можно провести лишь одну-единственную линию! Она-то и будет той, что вы ищете. Безошибочной…»
Между мной и Николкой протянулась линия истины. Той, что «многоразность» существует во вселенной на самом деле.
Мне стало жутковато и… как-то очень просторно. Из окна, с высоты, были видны таинственные переулки. Блестела сквозь деревья Стеклянка. Я посидел еще, подышал поглубже, чтобы успокоиться. Подмигнул луне и перебрался на постель.
…И опять снился мне запутанный город с фонариками. Прямо по улицам бежали бесшумные поезда. Они как бы скользили с одного прозрачного этажа на другой. Сквозь этажи разных пространств прорастало круглое здание с разноцветными окнами. На выпуклой крыше здания сидела деревянная сова. На крыше и в то же время у меня на локте. Это была не только сова, но и вопрос: «А что, если точек не две, а много? Значит, линия будет не одна?»
Проснулся я вялый. Даже не сам проснулся, бабушка растолкала: «Сколько можно валяться…»
– Ба-а… Во мне какая-то разжиженность…
– Сходи куда следует, не будет разжиженности.
Ну вот. Культурный человек…
– Я правду говорю. Полная расслабленность организма… Может, у меня СПИД начинается?
– Весьма возможно. От него хорошо помогает чесночная клизма…
– Ну, ты можешь хоть раз в жизни серьезно поговорить с единственным внуком?!
– Если серьезно, то откуда в твою дурную голову влезла такая мысль? Ты знаешь, как заражаются СПИДом?
– По-всякому! Например, через инструменты в зубном кабинете.
– Тебе же доктор сказал: шприц одноразовый.
– А щипцы!.. А еще он мне в рот какой-то ковырялкой лазил…
– Инфекция СПИДа проявляется через много месяцев. У тебя, у «ковырялки», есть время, чтобы сходить за хлебом, сделать уроки, а потом еще закончить шестой класс. А возможно, и всю школу.
– Спасибо, утешила.
– Значит, не желаешь вставать? – Бабушка вышла и вернулась с кружкой.
– Ну, ты чего? Ба-а… Не надо! А-а-а! – Я закрылся с головой, но бабушка отдернула одеяло. И холодную воду – на голову, на плечи!
Я взвился ракетой.
– Видишь, как повеселел, – сказала бабушка.
– Я напишу жалобу в международный суд, в Страсбург. Там защищают права детей.
– Лучше сделай зарядку. Хоть раз в жизни.
– Я вчера назаряжался, на велике. До сих пор ноги гудят.
Но про СПИД я уже не думал. Умылся, съел на кухне гречневую кашу и пошел в булочную. И в другие ближние магазины и лавки: искать подарки.
Сперва я выбрал игрушку Соне: паровозик из прозрачной пластмассы. Инерционный. Его катишь – и внутри вертятся всякие шестеренки, а между ними сверкают искры.
А Насте я, собрав по карманам все деньги до последней мелочи, купил дискету с игрой про диснеевского львенка Симбу. Я знал, что у нее дома есть компьютер. И знал, что львенок ей понравится. Она говорила, что в восторге от мультика «Король-лев».
Мне этот фильм тоже нравился. У меня раньше была такая игра, только не на дискете, а на картридже для приставки «Денди». Теперь, конечно, ни приставки, ни картриджей не было – все сгорело. Но, признаться, эту технику я не так уж и жалел, все равно игры быстро надоедали. На большинстве из них одно и то же: прикончи противника любым способом – и будешь молодец. «Львенок» был, пожалуй, единственным исключением из них.
Гораздо больше я жалел нашу библиотеку. Правда, там было много старых книг, которые казались мне скучными: Писемский, Глеб Успенский, Шеллер-Михайлов – напечатанные еще до революции. Но были и Жюль Верн, и Стивенсон, и Носов с его «Незнайкой», и сериал про страну Оз… И подшивки старинного журнала «Родина», которые я любил разглядывать, погружаться в давнюю жизнь…
Сохранились лишь две подшивки «Родины», которые лежали в сундуке, и бабушкино Евангелие. Да еще томик со стихами Маршака – его бабушка тоже всегда прятала…
Настя и правда обрадовалась подарку. Даже заприплясывала. Даже сделала движение, будто хочет чмокнуть меня в щеку, но в последний момент одумалась.
А праздник был… ну, обыкновенный. Пришли мы с Вячиком, Олег Птахин, две девочки из нашего класса да Настина подружка-соседка.
Настины родители показались на минуту и куда-то ушли. Мы потанцевали под магнитофон. Я танцевать не умел, потоптался так, для порядка. Сперва с Настей, потом с толстенькой Верой Касаткиной (с которой Вячик сидел за одной партой).
Затем съели пирог и торт, выпили газировку. Посмотрели по видику короткие фильмы про Микки-Мауса. Они были недублированные, меня заставляли переводить. Ну, я переводил кое-как, через пень-колоду…
Олег намекнул, что неплохо бы поиграть на компьютере. Но Настя сказала, что, к сожалению, компьютер оккупировала Кристина, старшая сестра: она там готовит институтскую контрольную.
После этого еще попили чаю, доели остатки торта и стали расходиться.
Мы с Вячиком остались. Настя сказала, что у «Камы» разболтались конуса, нужна наладка.
– Давай ключи, – вздохнул Вячик.
Мы хотели пойти в сарай вместе с ним, но он хмыкнул:
– Сидите уж, чего там толкаться…
Когда мы оказались вдвоем, стало опять хорошо и просто. Мы уселись на диване, стали дожевывать карамель и болтать про то про се. Я рассказал про историю с Николкой. Как его искали.
Настя сказала, что знакома с Николкой и Гошкой – дома?-то недалеко друг от друга. И что фамилия у этой семьи – Стебельковы. А поскольку для Гошки с его круглым животом «тонкая» фамилия – один смех, то у него есть прозвище Арбуз. Так его кличут и на улице, и в седьмом классе. Учится Арбуз в нашей школе, только в первую смену.
Рассказ про Арбуза прервала Кристина. Возникла в комнате и сказала:
– Алик, я слышала, как ты Микки-Мауса переводил. Не мог бы ты мне помочь? А то у нас дома английского никто не знает, даже вот ни настолечко. Я в институте французский учу, а тут статья из американского журнала. Мне всего один абзац нужен…
Кристина была чересчур высокая, не очень красивая, но славная (может, потому, что Настина сестра). К тому же она меня назвала не Сашей, а по-дружески, Аликом.
– Но я, наверно, не потяну научный текст…
– Со словарем же! Попробуй, а?
Я пропотел над журналом и словарем почти час. Пришел Вячик, они с Настей опять сели за телевизор, запустили кассету с «Ералашем». Похохатывали там, в соседней комнате, а я все маялся. В конце концов на мониторе появилось вот что:
«Таким образом, наивно было бы считать, что анимизм есть лишь продукт древних верований. Он неизменно присутствует в большинстве нынешних религий. Логично предположить, что наши предки уже в эпоху первобытно-общинного строя интуитивно осознавали истину о бессмертии души и вечности человеческого духа. Истину, которая сейчас не вызывает сомнений у многих мировых величин науки».
– Уф… вот. Только не очень понятно…
– Спасибо, Аличек. По-моему, все понятно.
– Но я не перевел, что такое «анимизм». В словаре нет…
– А! Это вера в существование души и духа. Она зародилась в доисторическом обществе… У меня тема контрольной работы такая: «Анимизм как форма верования первобытных людей».
– А в чем отличие духа от души?
– Ну… Тут много тонкостей, я и сама до конца не разобралась… Дух – понятие более широкое, оно присуще не только человеку. Одухотворен весь мир. А душа – это сущность живой личности. И… ну, ее вечное информационное поле. Независимое от оболочки. Оболочка исчезает или меняется, а душа живет вечно…
Я вспомнил разговоры с бабушкой и недавние размышления при полнолунии. Спросил тихонько:
– А вы в это верите?
Кристина по-детски шмыгнула носом и ответила полушепотом:
– Ага… Мне кажется, что в какой-то точке вселенной все души однажды встретятся. Ну, по крайней мере, те, кто любил друг друга…
Настя заглянула в дверь:
– Что вы там шепчетесь? Тайны, да?
– Не мешай, у них роман начинается, – подал голос Вячик с явным ехидством.
– Да, начинается, – сказала Кристина. – А вам жалко? Вы тоже шепчетесь, может, у вас тоже…
– У нас не роман, а единство душ, – отозвался Вячик. Он, конечно, это просто так брякнул. Но получилось – будто поставил точку в беседе про анимизм.
К Стоковым я поехал на следующий день. Можно было заранее позвонить с автомата, но я не стал. Получилось бы, что напрашиваюсь в гости. А так – подарю игрушку и скорее обратно.
Я знал, что первоклассников отпускают домой рано. В двенадцать, ну в полпервого Соня должна быть дома. А может, Ивка уже вернулся или мама их не на работе – она дежурная медсестра и ходит в больницу через день. Если Сони нет, отдам подарок им: «Поздравьте именинницу за меня».
А если у них заперто, добегу до гимназии, разыщу первоклассницу Стокову там…
Открыл мне Ивка.
– Привет! – обрадовался я.
– Здравствуй, – тихо сказал он. – Заходи.
– Соня дома?
– На продленке она…
– Жалко. Ну, ты отдай ей мой подарок, когда придет… Вы, наверно, вчера ее день рождения отметили, да?
– Да нет, не отмечали мы. Так, поздравили…
– Ивка… Ты болеешь, что ли? Какой-то… не такой…
Он поднял глаза.
– Саша. Мы Митю похоронили. Неделю назад.
Господи Боже ты мой!.. Я сел тут в прихожей на что-то. Кажется, на пылесос в чехле. С паровозиком в руках.
Что сказать? О чем спросить? Чем помочь?
Разве тут поможешь! Разве утешишь…
Ивка молча стоял передо мной.
– Ивка… Когда его?
– Еще в сентябре. Почти сразу, как он туда прибыл. А привезли вот… недавно. В цинке… Не открывали, потому что… ну, он на мине подорвался…
Ивка не плакал. Видно, выплакал уже все слезы. Но говорил так, словно у него горло распухло.
– Чего боялись, то и случилось… Будто накликали… – Это он, наверно, повторял слова матери.
– А мама… она… – Я чуть не сказал: «Очень переживает?» Тьфу ты! Погано как – «переживает». Будто кошелек потеряла.
Ивка понял.
– Ну, она… старается при нас не плакать. А вот по ночам… Саша, пойдем в комнату. Чего здесь сидеть…
«Мне в школу надо», – чуть не сказал я. Невыносимо было. Казалось, тут воздух состоит из горя. Но уйти вот так сразу от Ивки я тоже не мог.
Разулся, бросил на пол рюкзак. Повесил куртку…
В комнате над обшарпанным пианино была приколота кнопками Митина фотография. Большая. С черной бумажной ленточкой на углу. Рядом висела его скрипка. И смычок. На скрипке блестел желтый блик. Невыносимо яркий. Горящая точка.
А Митя на снимке смеялся, смеялся…
– Ивка… А мы ничего и не знали.
– Мама хотела сообщить, да адрес ваш забыла. А телефона у вас нет… Да и все так случилось… неожиданно. Привезли…
Я кивнул. И все смотрел на снимок. Ивка сказал:
– Я сегодня в школу не пошел, голова заболела.
Я сел к столу. Покатал по его краю несчастный паровозик. Он заискрил.
– Вот, Соне привез. Не думал ведь…
Ивка чуть улыбнулся:
– Она обрадуется. Она теперь поменьше нас горюет. Ребенок все-таки.
Я чуть не завыл. Ивка с такой взрослой горечью сказал это «ребенок». Боже мой, а сам-то…
– А я тут уборкой занялся. Чего просто так сидеть…
– Давай помогу!
– Давай, – тихо отозвался он.
Мы пропылесосили половики, перемыли посуду, вытерли везде пыль. Говорили мало. Но все же Ивка рассказал, что на похоронах были военные, и какой-то офицер говорил речь, и солдаты три раза выстрелили в воздух из автоматов…
Потом я глянул на часы и понял, что успеваю лишь на третий урок. Или на четвертый.
– Ивка… Говорят, что никакая душа не умирает. В какой-то космической точке они все равно когда-нибудь слетятся вместе. Кто любил друг друга.
Он сказал серьезно:
– Хорошо бы.
А потом:
– Тебе, наверно, попадет за то, что опоздал.
– Не все ли равно?..
Только я вошел и двинулся к раздевалке, как навстречу (конечно же!) Клавдия Борисовна.
– Иволгин! Значит, ты лишь сейчас осчастливил школу своим появлением?
Я сжал зубы.
– Ты можешь, конечно, молчать. Это лучше, чем сочинять фантастические причины. А может быть, скажешь правду?
Я не стал молчать.
– Скажу правду. Я хотел поздравить с днем рождения одну первоклассницу, знакомую. Пришел и узнал, что у нее убили брата. В… горящей точке. Не мог я уйти сразу…
Мы посмотрели друг другу в глаза.
– Саша… что же это делается в мире, а?
«В озверелом мире…»
– Ты вот что… шел бы ты домой. Я вижу: все равно тебе не до уроков.
– А можно?
– Иди, Саша, иди…
ЗЕРКАЛО
Бабушка долго плакала у себя в комнате. Потом сказала, что завтра поедет к Стоковым.
– Конечно, мы не такие уж близкие знакомые, но все же я жила у них несколько дней. После пожара. Зоя Петровна замечательная женщина… Господи, каково ей сейчас…
Я молчал.
– А потом надо побывать на кладбище, положить цветы… Пойдешь со мной?
Я не хотел на кладбище. Я боялся всего, что связано с похоронными делами. И мысли о бессмертии души здесь не помогали… Ну да, я трус! Растоптать меня за это?
Я пошел на кухню, включил телевизор. Передавали «Новости». Все как всегда. Федеральные войска подвергались обстрелам двадцать три раза. Трое убитых, пятеро раненых. У какого-то здания взорвали очередное зарядное устройство… Упал еще один вертолет «МИ-8»… «Неизвестные» самолеты обстреляли мирное село, командование заявляет, что ему ничего про это не ведомо… Вырезали русскую семью. Вырезали чеченскую семью. Опять же – неизвестные… Террорист с двумя гранатами ворвался в детский сад, шесть детей ранено, трое погибли… «Такие же, как Николка Стебельков? У них волосы тоже пахли сухой травой?»
– Завершает наш выпуск спортивная информация…
Завершается выпуск, завершается день. Взрослые дяди провели его лихо, поразвлекались как умели. Тети тоже. Сенсация дня: молодая женщина, чтобы отомстить подвыпившему мужу, утопила в пруду трех своих детей. Старшему было три года. Врачи говорят: совершенно нормальная… Конечно, нормальная! Все нормальные…
А что на другом канале? Хрюша!
– Спокойной ночи, девочки и мальчики!
Баю-бай, должны все дети
Крепко спать.
Баю-баю, завтра будет
День опять…
Будет, будет. Сколько еще девочек и мальчиков постреляют, утопят и взорвут? И старших братьев. Баю-бай…
– Алик! В холодильнике банка с молоком. Ты, наверно, голодный…
«Пейте, дети, молоко – будете здоровы… Ешьте шоколад «Милки Вэй»! В нем столько коровьего молока, что он, того и гляди, замычит!»
Помычим, девочки и мальчики? М-му-у…
Ешьте, дети, карамель «Чупа-чупс» и никого не бойтесь. Дяди и тети – они же нормальные. Только немножко озверелые…