– Нет.
– Ну вот видите. А обычно в таких случаях обязательно говорят. Сами бандюки им велят – чтобы родственников напугать, и те пошевелились скорее. Вы не переживайте, тут что-то семейное. Давайте будем надеяться на это!
Он говорил так просто и почти ласково, что Алина наконец сдалась. Она переписала свое заявление, ставшее в пять раз короче, и с тяжелым сердцем ушла.
Отделение располагалось совсем неподалеку от родительского дома. Девушка поколебалась – зайти или нет? Конечно, после вчерашнего ей придется объясняться… Но не объясняться вовсе – тоже не выход. «Если я одна буду ходить в милицию и долбить их просьбами искать Маринку – ничего не выйдет. Да и времени у меня нет. А вот если пойдет мама… Ее переговорить непросто!»
Та была дома – смотрела вместе с внуками телевизор и попутно вязала для Кати свитер – к школе. Стоило Алине открыть рот, как мать увлекла ее на кухню и плотно прикрыла дверь.
– Они еще не знают! – шепотом пояснила она, тыча пальцем в стену. – Что будет, когда что-то пронюхают, просто не представляю… И так уже спрашивают – где мама, что с ней?
– Только не плачь, – попросила Алина, видя, что мать начинает кусать губы. – А то уж точно догадаются. Подумают еще самое худшее, а она ведь жива. Маринка больше не звонила?
– Нет, а я все время жду.
– А где отец?
– Поехал опять по родственникам, деньги ищет. Что он там насобирает – не знаю. Да и сколько надо – тоже непонятно. Она так странно сказала – соберите все, что сможете…
– Странно, – вслух подумала Алина. – Если похитили – могли бы назначить точную сумму. А то – сколько можете. Детские заявления!
Та испуганно покачала головой:
– Ты думаешь, похитили? Ее-то? Да кто она, чтобы похищать?
– Вот-вот, – поддержала ее дочь. – Она даже не работает нигде. И муж не золотые горы получает. Так просто ведь не похищают, правда? Не в горячей точке живем.
– А что тогда? Может, она все-таки в больнице, нужна операция? Может, она от врача звонила, только нервничала или не в себе была?
Алина пожала плечами. В такую версию она не верила. Марина так бы и сказала – лежит в больнице. И потом, любая операция тоже стоит определенную сумму денег. А тут – что-то абстрактное. А потом мама, скорее всего, так ничего и не узнала про пистолет. Иначе сразу бы об этом спросила.
Девушка заколебалась – говорить об этом или нет? И решила умолчать. О пистолете мама ничего знать не может – если бы у кого-то из родни было оружие, она бы такую тайну про себя не удержала. А узнает, еще больше напугается.
– Я вообще не думаю, что нужно собирать деньги, – после паузы сказала она. – Лучше всего обратиться в милицию. Я уже там была, но они говорят – ждите. Пока ничего криминального нет.
Мать неожиданно встала на сторону милиции. Алина выслушала ее рассуждения о том, что в самом деле нечего поднимать шум, пока ничего точно неизвестно. Тем более, сама Марина не говорила по телефону, что ее жизни что-то угрожает.
– Но она сказала мужу – если не достанешь денег – никогда меня не увидишь!
– Я все-таки думаю, она имела в виду лечение, – сказала мать.
Переубеждать ее было бесполезно. Тем более что она немедленно стала упрекать младшую дочь в том, что та скрыла от нее состояние Марины. Как она могла умолчать о том, что Марине нужно лечь в больницу? И вот – та находится непонятно где, даже не может толком сказать, что с ней происходит.
– Если было сотрясение мозга, нечему удивляться, что она не рассказала нам все в подробностях, – заявила мать. Чем дольше она говорила, тем больше верила своим словам.
Девушка решила не настаивать. «Пусть она думает, что Маринка в больнице. Меньше будет нервничать. И вовсе незачем говорить ей, что, когда я в последний раз общалась с Мариной, та говорила вполне связно и никакого сотрясения мозга я что-то не приметила. Уж про больницу она бы точно сказала».
Сама Алина по-прежнему обдумывала свою собственную версию – старшая сестра кому-то задолжала большую сумму, и вот кредитор пытается получить с нее деньги. Девушка не понимала одного – зачем эти деньги понадобились Марине? Когда она их заняла? И на что рассчитывала, если все-таки занимала? Откуда было взять деньги женщине, которая нигде толком не работала и в своих расходах целиком зависела от мужа? Неужели она собиралась скрыть все это и где-то тайком взять нужную сумму, когда придет время расплачиваться?
«С ума можно сойти! Да зачем ей вообще деньги? Если на детей – могла попросить у мужа. И что-то я не вижу, чтобы она истратила их на детей. Как одевала их в недорогих магазинах, сплошь в спортивные костюмы, так и одевает. Как мама вязала им свитера и шапки – так и продолжается по сей день. Никаких дорогих школ, никаких спортклубов и зарубежных поездок… Истратила на себя? Нонсенс! Да она никогда бы не решилась купить себе что-то дороже пятидесяти долларов! Туфли носила по три года, пальто – по пять лет, и я совсем недавно убедила ее, что зашивать порванные колготки – это самоуничижение… Лучше ходить в дешевых, но целых, чем в дорогих, но зашитых. Она вообще была какой-то пуританкой – кухня, дети, церковь! Это Васькина работа – Маринка же голову боялась поднять! И вот тебе на – понадобились денежки…»
– Я спрашивала Васю – может быть, ей кто-нибудь угрожал? – упавшим голосом сказала мать. – Говорит – нет, никто. А что толку его спрашивать? Правды он все равно не скажет.
Алина изумленно подняла глаза. Такие рассуждения она слышала впервые. Мать всегда была на стороне зятя – может быть, боялась, что старшая дочь останется с двумя детьми на руках, если муж ее бросит… А может быть, ей просто импонировала преувеличенная мужественность Василия.
– Вот ты всегда говорила, что он ее бил, – продолжала мать. – Я ведь его несколько раз прямо спрашивала – неужели нельзя как-то по-другому? А он мне – да я ее пальцем не тронул!
– Врет, – машинально откликнулась Алина. Она никак не могла прийти в себя. Ей всегда казалось, что мать старается изо всех сил не замечать синяков, которые появлялись у Марины.
– Конечно, врет. Вот и теперь… Кто ее там душил, кто нападал – разве он скажет? Может быть, даже он сам?
Алина наконец опомнилась:
– Ну раз уж ты так говоришь, то я тебе тоже кое-что скажу! Я думаю, что он знает об этом больше, чем пытается показать!
И она рассказала про пистолет. Как только она упомянула об оружии, мать схватила ее за руку и держала, сжимая пальцы все крепче, так что под конец рассказа девушке стало больно. Потом пальцы разжались…
– У тебя в сумке? – повторила мать.
– Вот именно! Ну кто мог подкинуть? Не ты ведь, правда? И не дети!
– Васька?
– Может быть. Или кто-то утром на даче. Тогда – это могла быть только сама Маринка.
Мать присела к столу, нашарила чашку с остывшим чаем. Сделала глоток. Взгляд у нее был пустой и беспокойный – как будто она пыталась увидеть в воздухе какой-то призрак.
– Он хотел ее убить, – сказала она наконец.
– Кто?
– Васька.
Алина опешила. Такой мысли не возникало даже у нее – а уж до чего доходили ее выяснения отношений со свояком…
– Мам, ну ты уж слишком! Убить?! Он же не Отелло, в конце концов… Да и какая из Маринки Дездемона – тридцать лет, двое детей, восемьдесят килограммов веса…
Мать подняла голову:
– При чем тут вес? Это он ее душил! Теперь я понимаю, почему он так вилял, когда я его спросила, кто мог напасть на Маринку! А она сбежала от него! Не стала ждать, когда эта сволочь вернется из командировки! И правильно сделала!
Она воодушевлялась все больше, не давая дочери сказать ни слова:
– Я вот что думаю – она ищет деньги, чтобы куда-то уехать! А потом и детей заберет!
Алина ее перебила:
– Мам, но почему она просит денег и у него?! Что он – дурак, чтобы давать жене деньги, если та сбежала?!
– А ты точно знаешь, что Василию при тебе звонила именно она?
Этот вопрос поставил Алину в тупик. Она смотрела на мать – сперва с изумлением, потом – с уважением. «А ведь правда, – пронеслось у нее в голове. – Маринкиного голоса я не слышала! Он просто пересказал мне весь разговор. И мог сказать что угодно. Получается… Он соврал, что она просила денег? Может, просто говорила ему, что никогда не вернется?» Но Алина немедленно отмела эту мысль. Тогда – чего ради Василий пытался занять денег у нее? Ради правдоподобия своей лжи? «Да у него фантазии не хватит на такое! И вообще – у него все на лице написано! Она именно просила денег, и не убивал он ее! Тут что-то другое – просто мама ухватилась за новую идею… А уж если она ухватилась за что-то… О! Держись, Вася!»
Мать продолжала ругать отсутствующего зятя. Она заочно высказала к нему множество претензий. Вспомнила, что он всегда был неразговорчив, малообщителен, в компании от него никакого проку. Сущий бирюк – и чего только Маринка вышла за него замуж!
– Помнишь, какой у нее был парень до замужества? – жалобно спросила она младшую дочь. – Разве Ваське с ним сравниться?
Та пожала плечами – Алина не помнила.
– Ну как же! – расстроилась еще пуще мать. – Такой симпатичный парень, брюнет, занимался спортом… Каким же, я забыла? Волейболом, что ли?
– А чем, кроме спорта?
– Где-то учился. – Мать пыталась вспомнить, но явно не могла. Даже имя давнего Марининого поклонника вылетело у нее из головы.
– Я совершенно его не помню, – призналась Алина. – Да и какой прок вспоминать, если она за него не вышла.
– А могла бы!
– У них что – было серьезно?
– Конечно!
– Как же его звали?
Этого мать тоже вспомнить не могла. Алина пожала плечами:
– Значит, несерьезно. Иначе бы ты помнила. Странно, однако, что у нее кто-то был. Мы ведь жили вместе, в одной комнате! Почему я-то ничего об этом не знала? Она бы мне сказала!
– Много ты с ней говорила! – вспылила мать. Посыпались новые упреки – на этот раз, в адрес Алины. Ей высказали примерно те же претензии – необщительность, замкнутость… Алина удивилась:
– Ну перестань, мы с Маринкой всегда друг с другом разговаривали! Я, может, больше о ней знала, чем ты! Это ведь я тебе рассказала, что Васька ее бьет! Только ты мне не верила! Она бы и тебе сказала, только бы ты и ей не поверила!
Мать отмахнулась:
– Брось! Как же его звали! Погоди, ведь должна быть фотография! – осенило ее. – Она как-то принесла его фотографию!
– Что – она здесь?
Алина пошла за матерью в комнату. Поздоровалась с племянниками – те смотрели какой-то детский сериал и едва ей ответили. Дети выглядели совершенно спокойными – было непохоже, что их очень волнует отсутствие их матери.
– Конечно, здесь, – мать понизила голос, начиная выдвигать ящики в серванте. – Не могла же она держать ее дома, сама сообрази!
Она мельком глянула на детей. Алина перехватила ее взгляд и кивнула. В самом деле – держать в доме фотографию незнакомого парня Марина никак не могла. Если у нее и была какая-то первая любовь, даже самая платоническая, то все оставшиеся от нее реликвии она должна была хранить тут – у родителей.
– Андрей! – вдруг победоносно выкрикнула мать.
Дети синхронно повернули головы в ее сторону. Катя убрала с глаз неровную светлую челку и спросила:
– Бабуля, что?
– Ничего, – нервно откликнулась та.
Илья ни о чем не спрашивал. Он снова уставился в телевизор. А мать уже извлекала из ящика мятый желтый конверт, судя по всему, провалявшийся там долгие годы. Края были обтрепаны, ветхая бумага рассыпалась при каждом прикосновении. Женщины ушли на кухню и высыпали содержимое конверта на стол.
– Его звали Андрей, – повторила мать, разбирая старые снимки и сложенные бумаги. – Вот, сейчас… Да, вот он!
Фотография была, судя по всему, сделана в конце восьмидесятых годов. Парень, изображенный на ней, был одет в модные тогда мешковатые брюки мышиного цвета с накладками на бедрах и неумело заклепанную куртку – явно китайского пошива. Но несмотря на этот одновременно претенциозный и нелепый наряд, он был красив. Даже придирчивая Алина не смогла бы найти в нем никаких изъянов. Все, как на журнальной картинке, – широкие плечи, узкие бедра, прямой взгляд прозрачных глаз, густые темные волосы. И хорошая улыбка – то, чего ей всегда не хватало, когда она видела мужа старшей сестры.
– Ах, вот он какой, – протянула она. – Симпатичный.
– Симпатичный? Это на фото. А в жизни просто красавец, – ностальгически откликнулась мать.
– Я его никогда не видела. А ты-то откуда его знаешь?
– Он приходил к нам два раза. Тебя просто не было дома. Это было летом, а ты все время сидела в библиотеке. Готовилась к экзаменам.
Алина кивнула. Тем летом она и в самом деле редко бывала дома, и не потому, что где-то гуляла. Читательский билет, бутерброд с вареной колбасой и стакан жидкого чая, который можно было купить в библиотечном буфете – так она проводила все свои дни. И поступила в институт, в конце концов.
– Так ведь Маринка вышла замуж осенью, – припомнила она. – Той осенью, да, мама?
– Ну да. Она вроде поссорилась с Андреем, или уж я не знаю, что у них там вышло.
– Странно. – Она снова вгляделась в снимок. – Милейший парень – чего еще желать?! Он был москвич?
– Да, конечно, – даже с какой-то обидой откликнулась мать. – Я так хотела познакомиться с его родителями… Говорила Маринке – давай, позовем их к себе в гости, просто на чай с пирогами… Я ведь думала, что у них всерьез. А она – ни в какую.
– Почему?
– Ну… Была причина, я думаю. Потому и расстались. – Мать вздохнула. – Ничего не поделаешь. Когда я увидела Ваську, то подумала – вдруг это то, что нужно? Андрей все смеялся, шутил… Мне это нравилось, конечно, но какой бы из него получился муж? А Васька…
– Да, он серьезный, – подтвердила Алина. – Даже слишком серьезный.
– Для мужа – не слишком, – будто про себя сказала мать. Она смотрела на снимок и слегка шевелила губами – будто разговаривала с парнем на фото.
– Знаешь, – сказала она после долгой паузы. – Я никогда не могла догадаться, почему они расстались. А Маринка говорила – из-за пустяков… Жалко, если так. Была бы такая красивая пара!
Алина не ответила. Она тоже смотрела на снимок, и он вызывал у нее какие-то странные ощущения. Так вот что… У ее старшей сестры – такой простой, покорной и положительной, когда-то была первая любовь. В том самом возрасте, когда и полагается иметь эту любовь – лет в восемнадцать. А у нее ничего подобного не было. Она почувствовала себя обокраденной. Марина могла пропадать где угодно, попасть в беду, выглядеть ужасно – по вине своего мужа, чьей-то еще вине, даже своей собственной. Но у нее была первая любовь. А у нее – не было.
Алина подумала об Эдике – второй раз за последние сутки. И тут же назвала себя идиоткой. «Это не первая любовь. Никакая она не первая. И даже не потому, что он не был у меня первым. Это просто не было похоже на первую любовь. Слишком все просто, без взрывов, без истерик. Без долгих прощаний и мыслей о самоубийстве. Влюбилась я впервые, это да, но и только. Слишком поздно. Просто было слишком поздно. Надо было учиться влюбляться чуть-чуть раньше. Как Маринка».
– Так они поссорились? – спросила она, беря в руки снимок. Эта фотография продолжала ее тревожить. Парень… Она видела его где-то. Когда-то. Но где и когда?
– Нет, – ответила мать. Она продолжала рыться в коробке, вытаскивая на свет старые снимки, где была запечатлена Марина. Школьные балы, выпускные экзамены, Крым… Все, что было до брака. Все, что Марина не взяла с собой в ту, нынешнюю жизнь, предпочла оставить тут, под родительским присмотром. Чтобы муж не задавал лишних вопросов. Лишний вопрос – лишний синяк.
– Странно, – тихо ответила Алина. – Я его где-то видела.
– Ну, может, он ее провожал, и ты столкнулась, – рассеянно ответила мать.
– Нет.
– Что значит – нет?
– Нет, и все. Я знаю то, что знаю. Я его видела не тогда, когда он ее провожал.
– Да как ты можешь это точно знать?
Но она знала. Смотрела на снимок и знала это все отчетливее. Она не видела этого парня у подъезда. Ни во дворе, ни на их улице, нигде. И все же, она его уже знала. Узнавала – в этом прозрачном взгляде, обаятельной улыбке, даже в том, как топорщились его темные волосы – она узнавала его. С каждой минутой – все яснее.
– Ну, ладно. Пусть я его не видела, – она положила снимок обратно в коробку.
Мать рассердилась:
– Я только-только начала разбирать! Ты все путаешь! Кое-что нужно положить в альбом. Вот это, например.
Она показала снимок Марины – он был сделан в самый первый год ее замужества. Марина в розовом платье, с чуть отекшим, подурневшим лицом, накрашенная явно второпях – макияж ее только испортил. И новорожденный сын у нее на коленях – Илья тогда даже не умел как следует сидеть.