Ирина только ахала, когда муж демонстрировал ей, вернувшейся с работы, переложенную кафельную плитку в ванной, перевешенные в удобные места бра, прибитые вешалки и крючочки. Об этом она не могла допроситься его годами.
– Сашка, ты гнусный обманщик! – возмущалась она. – Сколько лет прикидывался неумехой! А ты же, оказывается, все умеешь. Когда захочешь…
– Не все, – вполне серьезно и даже с какой-то тронувшей Ирину грустью ответил он.
– Чего же ты не умеешь?
– Любить тебя. Так, как, наверное, должен.
– Перестань, – смутилась она. – Никому ты ничего не должен. И это ты умеешь… Когда захочешь.
Никогда за все годы семейной жизни Турецкий не проводил столько времени дома. Нинка липла к нему, таскала за ним по квартире щетки и молотки, путалась под ногами, повизгивала от восторга, когда Турецкий устраивал с ней веселую кутерьму. Они вдвоем побывали в старом цирке на Цветном бульваре, в новом – на проспекте Вернадского, в Детском музыкальном театре. Но когда Ирина спрашивала, что они смотрели, Нинка только хлопала ресницами и отвечала:
– А я не помню.
Она, наверное, в самом деле не помнила, ей важно было не то, что происходит на сцене, а совсем другое – что рядом с ней он, отец, папка, и до него в любой момент можно дотронуться, приласкаться, и порыв ее не будет остужен его усталым, равнодушным или раздраженным голосом.
Турецкого потрясло, когда она вдруг, ни с того ни с сего, на скамейке в зоопарке, где они ели мороженое, горько, по-взрослому, разрыдалась, уткнувшись лицом в его колени, и долго не могла успокоиться. Когда же наконец судороги в горле отпустили ее, она подняла к нему мокрое от слез лицо и спросила:
– Почему ты всегда не можешь быть таким?
Этот же вопрос Турецкий угадывал во взгляде Ирины и сам себя спрашивал: в самом деле – почему? А кто его знает. «Если мы милосердны к тем, кого любим, и не теряем привязанности к тем, кого обманываем, зачем нам высчитывать, чего в нас больше – хорошего или плохого?» Турецкий часто вспоминал эти слова Грина, не того, который написал «Алые паруса», а другого, Грэма, который прославился «Комедиантами» и «Тихим американцем». Бывший разведчик, шпион, ставший писателем, он, наверное, тоже мучился тем же вопросом: «Почему ты всегда не можешь быть таким?» И нашел ответ, который утешил его и много лет утешал Турецкого, примиряя его с собственной совестью. А теперь вот перестал примирять. Вопрос остался. И ответ на него нужно было искать не в чужих книгах, а в своей жизни.
– Я постараюсь, я буду очень, очень стараться, – искренне пообещал он Нинке тогда, в зоопарке. И он верил в то, что говорил.
А действительно, убеждал он себя, какое мне дело до того, что Костя Меркулов не звонит, а если звонит, то наспех, на ходу, какое мне дело до того, в каких таинственных дебрях новейшей российской государственности увязла моя докладная и что они там, наверху, соизволят решить. Я что, работы себе не найду? Да в ту же «Новую Россию» вернусь. Или в какую-нибудь фирму консультантом. В конце концов, в «Глорию» к Славке Грязнову пойду, давно звал. Звал, остановил себя Турецкий, а сам от такой хорошей жизни в МУР вернулся. Заместитель начальника МУРа, полковник милиции Грязнов. А выпестованное им частное детективное агентство «Глория» на Дениса, племянника, оставил. И выпал из жизни своих друзей. Будто пересел на другой поезд.
Что же за странное расписание у этих поездов жизни? Чем предопределен их маршрут – прямолинейностью стальных рельсов? Или капризами судьбоносных ветров? Если бы знать…
За первые две недели отпуска Турецкий не выпил ни рюмки водки, ни стакана вина – так, пару раз по бутылке «Жигулевского» в знойные дни, опылившие Москву тополиным пухом. Он приспособился по утрам, накормив Ирину завтраком и проводив ее на работу, бегать трусцой вместе с Нинкой по набережной, изнурял себя зарядкой, про которую не вспоминал уже лет пятнадцать, если не все двадцать. Попробовал даже бросить курить, но, промаявшись полдня, понял: это уже слишком. Он мотался по магазинам, носил белье в прачечную, мелочишку стирал сам, готовил завтраки, обеды и ужины, изнурял себя домашней работой, которой, оказывается, даже в самом ухоженном доме не бывает конца, и все чаще ловил себя на том, что вдруг останавливается посреди какого-нибудь дела и смотрит, смотрит… в никуда.
И Ирина, живая душа, это почувствовала. В какой-то из вечеров, уложив Нинку спать, она выставила на стол бутылку молдавского коньяка и предложила:
– Давай-ка дернем по маленькой.
Ну дернули, отчего же не дернуть. С отвычки вроде и не пошло. Выпили еще.
Ирина спросила:
– Что с тобой происходит?
Все– таки третья рюмка дошла до сердца. Турецкий признался:
– Знаешь, Иришка, я себя чувствую так, как пассажир, который сошел ночью на маленькой пристани с парохода. Пароход уходит все дальше и дальше, там музыка, люди, огни, а я стою один на раскисшем косогоре, вокруг тьма, дождь, грязь, стою и смотрю ему вслед. А он уходит и уносит с собой праздник.
– Все не так, – помолчав, отозвалась она. – Все совсем не так. Ты не на косогоре. Ты и есть пароход. Для меня, для Нинки. Ты и есть для нас праздник.
Вот так. Пароход «Турецкий». Греми музыкой, сверкай огнями, гуди! Господи, да почему же Костя-то не звонит?
И тут раздался звонок. Но звонил не Меркулов. Звонил Денис Грязнов, новоиспеченный директор агентства «Глория».
– Дядя Саша, не хотите заработать пару баксов честным трудом?
– Честным – не хочу.
– А нечестным?
– Не умею.
– А получестным?
– Это как? – заинтересовался Турецкий.
– Ну примерно так: труд честный, а оплачивается как нечестный.
– Соблазнительно. В чем дело?
– Завтра в час дня я встречаюсь с Дорофеевым. Это генеральный директор Народного банка. Слышали о таком?
– Кто же о нем не слышал. «Хороший банк – это устойчивый банк». Он?
– Не совсем. Но того же калибра. А может, и покрупней. Я хотел бы, чтобы вы присутствовали при нашем разговоре. Дядя Слава тоже обещал подойти, если сумеет вырваться.
– Зачем мы тебе?
– Ну как. Подстрахуете. У меня первая встреча с таким клиентом. Будете оказывать мне моральную поддержку. А если будет нужно – вмешаетесь.
– И сколько я за это получу?
– Это будет зависеть от результатов переговоров.
– Уболтал. Буду. Народный банк – это где-то на Бульварном кольце?
– Да. Но встреча – в нашем офисе на Неглинке.
– Вот как? – удивился Турецкий. – Ты назначил ему встречу у себя?
– Ну да. Не царское это, как говорится, дело – ошиваться нам в приемных банкиров. И в конце концов, позвонил мне он, а не я ему.
– Ну ты наглец, Денис. Мы со Славкой не из скромняг, но ты нам уже пару очков форы дашь.
– Совсем не наглец, – запротестовал Денис. – В душе я очень застенчивый человек. Но, сами понимаете, положение обязывает.
– И он согласился к тебе приехать?
– Не сразу, но согласился.
– Значит, ты ему действительно очень нужен, – заключил Турецкий. – До завтра.
– Денис просит проконсультировать его по какому-то делу, – объяснил Турецкий Ирине, повесив трубку.
Она только и сказала:
– Началось…
* * *Частное детективное агентство «Глория» занимало несколько комнат в цоколе шестиэтажного, дореволюционной постройки доходного дома на Неглинке, неподалеку от Сандуновских бань. На табличке у стеклянных дверей значилось только название агентства и номер лицензии. И без всяких там пояснений – «конфиденциальные услуги, охрана, розыск пропавших». И прочего, чем занимаются наши доморощенные «секьюрити».
Ехать к Грязнову Турецкий хотел сначала на своем «жигуленке», но потом раздумал: центр, пробки, да еще заглохнет эта зараза в каком-нибудь самом неподходящем месте. И угадал: вместо сорока минут на машине он доехал на метро за четверть часа и подошел к «Глории» свежим, не измочаленным в уличных заторах, ощущая полузабытое удовольствие от того, что так хорошо сидит на нем белый полотняный костюм, что так удобны саламандровские туфли (единственная покупка, которую он сделал во время злосчастного симпозиума в Гармише) и что вообще все хорошо. А что нехорошо, так на это наплевать, бывало и хуже и еще не раз, наверное, будет.
Пришел он минут за десять до назначенного срока. Денис ждал его у входа в агентство. Ну копия Славки Грязнова, если сбросить с того два десятка лет и килограммов пятнадцать лишнего веса. Такой же высокий, рыжий, с такой же хитрованской физиономией. Денис был заметно взволнован. Оно и понятно: не каждый день встречаешься с такими воротилами, как Дорофеев. Но в одежде не проявил никакого пиетета к высокому статусу гостя: был в обычной джинсе и кроссовках, лишь волосы пострижены и уложены у хорошего мастера.
– Что же у вас рекламы никакой нет? – поинтересовался Турецкий. – Что значит «Глория»? Агентство по воспеванию? Или фирма, торгующая окорочками? Поди пойми. Написал бы уж: охрана, розыск.
– Охраной мы перестали заниматься, – объяснил Денис. – Хлопотно, да и не всегда контролируешь ситуацию. Держим троих – для приезжих ВИП, особо важных персон. Постепенно переориентируемся на услуги финансовым структурам.
– Какие же услуги вы можете им предложить?
– Самые дорогие. Информацию. Хотите посмотреть наше хозяйство?
– Ну покажи, – согласился Турецкий. – Только пора тебе говорить не «наше», а «мое».
– Трудно привыкнуть. Пойдемте…
Внутреннее обустройство «Глории» не било в глаза показушной роскошью, но и бедным его назвать было нельзя: полы в ковролине, черные и белые офисные столы и кресла, фирменная оргтехника. Небольшой холл, он же приемная. Кабинет директора, отделенный от холла высоким, во всю стену, стеклом, украшенным кашпо с какой-то развесистой зеленью. В глубине – комната, набитая спецсредствами: связь, прослушка, лазеры-мазеры и прочие электронные прибамбасы, о них Денис распространяться не стал, а Турецкий не спрашивал. Самая большая комната была отведена группе компьютерного обеспечения. Компьютеры здесь были суперклассные. За одним из них сидел молодой, лет двадцати, толстый парень в красной футболке и гонял по экрану танки и самолеты с такой скоростью, что у Турецкого зарябило в глазах.
– Хорошее развлечение, – заметил Турецкий.
– Тренировка пальцев и мозгов, – поправил его Денис. – Это Максим. Весной закончил Бауманский. В компьютерах – бог. Для него взломать любой код – как орех разбить. Ну что, Макс, – обратился он к парню. – Есть что-нибудь по Народному банку?
– Кроме того, что я вам уже дал, – вот! – Макс кивком указал на компьютерную распечатку, лежавшую на столе возле принтера. – Они закрылись ДЭЗом с драйвером «Дискрет систем» в файле «Конфиг сис» с ключом от шести до сорока байтов. И думали, что могут спать спокойно. – Он засмеялся, не отрывая взгляда от экрана.
– Ты понял, что он сказал? – спросил Турецкий.
– Почти ничего, – ответил Денис, просматривая распечатку. – Знаете, дядя Саша, какие у этих ребят анекдоты? «Открываю схему, а там вместо пятнадцатого транзистора стоит семнадцатый». И хохочут.
– Это действительно смешно, – не очень уверенно произнес Турецкий.
– Пойдемте покурим, – предложил Денис. Референт Дорофеева попросил при нем не курить – у него идиосинкразия к табачному дыму. Через пять минут приедет.
Без трех минут час к «Глории» подъехал на новом милицейском «форде» полковник Грязнов. Не успели они с Турецким как следует поздороваться и обменяться новостями, как рядом с муровским «фордом» мягко осел на тормозах серебристый тяжелый лимузин с затемненными стеклами и мерседесовской звездой на радиаторе. Шофер открыл перед Дорофеевым заднюю дверь и двинулся было в директорский кабинет «Глории» вслед за хозяином, но Денис остановил его:
– Побудьте в холле. Здесь безопасность вашего шефа гарантируется. Заходите, Илья Наумович. Разрешите представиться: Денис Андреевич Грязнов. Можно просто Денис.
Дорофеев в некоторой нерешительности остановился на пороге кабинета.
– Я полагал, что буду иметь дело с Вячеславом Ивановичем Грязновым. Мне его рекомендовали как серьезного партнера.
– Познакомьтесь, Вячеслав Иванович Грязнов, заместитель начальника МУРа, основатель нашего агентства. Последние полгода все дела веду я, но на его советы всегда рассчитываю.
Дорофеев и Грязнов-старший обменялись рукопожатием.