– Вот пушку и оставь, а все остальное тебе теперь лишнее. Как гиря на яйца, понял, милок? А поедешь ты к нашему общему знакомому. Есть у него такое место, Воробьи называется, это по Рязанке и – вперед. И в той деревне, хотя она совсем и не деревня, а целый городок, сидят ребята вроде тебя. Команды ждут. А пока учатся, науки постигают. Вот и все, что тебе знать надобно. Остальное – лишнее, уже сказали. Баб там мало, – ухмыльнулся холодно Хозяин. – Ну тебе по этой части повезло. Знаю, ты последние сутки так старался, что должно надолго хватить. Потерпишь, голубь.
– А выйти оттуда, в Москву съездить… С квартирой-то как быть?
– Выйти оттудова можно, друг ты мой, только по приказу или же ногами вперед. А за квартиру свою не беспокойся, там хороший человек станет жить. Ну, барахлишко твое, само собой, выкинет, а так все будет в порядке, не беспокойся.
Вот теперь он влип окончательно. И навсегда. И силы такой больше нет, чтоб что-то изменить. Повесил нос капитан.
– Чего не рад? – продолжал иезуитскую беседу Хозяин. – Я думал, благодарить кинешься, что тебя от смерти спасли, дело хорошее в руки дают! А он – гляди-ка, и не рад! Что, может, переиграем, пока не поздно? И выдадим мы тебя ментам, корешам твоим бывшим? Там у них постановление на арест тебя лежит-дожидается. Только ж мы рисковать уже не можем. Один – вляпался в дерьмо, продал. Убирать надо. А другого – по закону: кинем на бригаду, ребятки тебе дупло прочистят, а потом понесут тебя, козла позорного, и прямо у ворот Петровки, 38, положат, как положили недавно вора в законе Наума. Слыхал? Этого желаешь?
– Да что вы, Павел Антонович! – до смерти перепугался Воробьев. Он видел, что Хозяин шутить не намерен, а ведь действительно даст команду своим пидорам, а те и насмерть заделают. – Я ж разве против чего?! Я – за. Просто еще не… сориентировался.
– Ну так давай живей думай, голубь ты мой. Есть еще какие вопросы ко мне, да я пойду. А тебя сейчас повезут. Прощай, значит, воробушек…
– Павел Антонович, я…
– Ну чего еще?
– Я про Зину хотел… – и тут же замолк, словно язык себе прикусил: ляпнешь еще, что девка, похоже, понесла от него, так неизвестно, чем обернется…
– А-а-а… Вспомнил наконец. Я тебе на этот счет вот что скажу, милок. И на будущее совет прими. Прежде чем держать речь, ты по кочану своему постучи, сообрази: надо ли? Если прикинуть, на тебе столько висит, что лишнего не потянешь. А зачем тебе лишний-то груз? Интерес какой? Ой, не советую, дружок… Тут давеча опять кино ихнее видал. Знаешь, про что? А как у них, в Штатах, девок воруют, а любопытным уши отрезают, чтоб меньше слыхали. Ох! – Хозяин залез пятерней себе под мышку и стал чесать, охая и прикрывая глаза. – А до чего додумались, знаешь? Одному любопытному его собственные уши на обед подали. С гарниром из разных овощей. И глядели, как он ест. Жуть берет! Хочешь, погляди на дорожку. Или нет? Ну, твои дела, воробушек. Служи, стало быть. Я при случае поинтересуюсь…
«Будь ты проклят со всеми своими интересами!» – едва не закричал ему вслед Воробьев. Еле спас себя! И в первый раз Бога молил, чтоб удержал он его…
Посвежевший и явно помолодевший Коновалов поднялся в гостиную, где в ожидании гостя прохаживался Чумаков. Тот сразу обратил внимание, что подарок, кажется, пришелся впору. Вот так-то! Знай наших. То ли еще будет!…
– А ты, Андрей Васильевич, прямо светишься, как добрый молодец, – с хитрой усмешкой заметил Чума. – Неужто, чтоб так засиять, самая малость человеку нужна?
– Ну а что нам вообще-то надо? Много ли? Как старые люди говорили: были б гроши да харчи хороши.
– Ага, и самый пустячок – красну девку под бочок, – подхватил хозяин, и оба расхохотались. – Ну, раз сам заговорил, прошу к столу, отведай здешних харчей. Надеюсь, нет возражений?
– После такой баньки и рюмочка – не грех.
– Вот и пойдем, гостюшка дорогой. – Павел взял генерала под руку и повел в обширную столовую, где за длинным, рассчитанным на много персон столом было накрыто лишь два прибора – один напротив другого. Но прежде чем сели, хозяин пригласил гостя пройти вдоль стены, на которой висело десятка полтора больших и малых картин в тяжелых позолоченных багетах, распространявших сильный запах скипидара. Видно, недавно обновляли.
– Ну-ка погляди на моих россиян, – со скрытым хвастовством предложил Чума. – Нравятся?
Коновалов медленно прошелся вдоль стены, разглядывая картины и читая надписи на рамах: И. Айвазовский «Солнце после бури», он же – «Спасение» и «Молитва», И. Шишкин «Заповедная чаща», И. Крамской «Русалки», И. Репин «Этюд с маками», И. Левитан… В. Серов… Н. Дубовской… Ю. Жуковский… картины, этюды, масло, уголь, карандаш, сепия… Прямо малая Третьяковка на дому.
Павел Антонович ревниво следил за реакцией гостя. А тот молчал.
– Ну, что скажешь? – не выдержал хозяин.
– Давно они у тебя?
– Нет… Что-то купил, какие подарили. Вот хочу начать собирать. Начало положил, а? Неплохо?
– Начало, может, и ничего, да только хвалиться приобретениями, Паша, я тебе не очень советую. Ты вот делами занят, а газет, поди, совсем и не читаешь. А надо, Паша. Пишут там, к примеру, что днями убили одну пожилую даму и ограбили ее квартиру, где были собраны как раз те картинки, что ты мне демонстрируешь. Понимаю, Паша, купил, не зная, такое бывает. Но лучше не афишировать.
– Подумаешь! – отпарировал хозяин. – А тебе разве неизвестно, что половину того, что ваши органы в розыск объявляют, надо искать у собственного начальства? Однако ж не стесняются! А чем мы хуже? Не знаю, у кого были картинки, а мне – нравятся…
– Так я разве против твоей любви к искусству? – широко улыбнулся Коновалов и хлопнул дружески хозяина по плечу. – Я и сам любитель, да вот же ни хрена в этом деле не понимаю. Сын – понимает, только, чую, не нужно это никому из них. Другие, Паша, люди растут. Ну, если не возражаешь, пошли к столу. Раззадорила меня твоя баня!
Помрачнел маленько Чума, похоже, другой реакции ожидал от гостя. Странно, размышлял он, а художник тот – хвалил. Ценность, говорил, великая. Ну да, за тысячу баксов что угодно скажешь… Неужто промахнулся?… Нет, художник не врал. Он названия из головы придумал. Никак не могли про них в газете писать. Просто завидует генерал…
Они уселись за столом и решили обедать по-домашнему, то есть обойтись без официанта. Разговор должен был состояться приватный. И когда под рюмочку домашней мятной настойки заморили первого «червячка», хозяин, отложив вилку, начал разговор:
– Я вот тут подумал, Андрей Васильевич, и родилось у меня к тебе вполне реальное предложение. Тебя оно ни к чему не обязывает. Как решишь, так и поступим. А суть, если любопытно, вот в чем. Не возражаешь, если изложу?
– Сделай милость, – не поднимая глаз от тарелки, словно бы между прочим, подхватил генерал.
– Выборы у тебя скоро. А империя большая, как это мы певали: с южных гор до северных морей. Великий край. Бывал я там, знаю.
– Ты-то вот бывал только, а я в тех краях родился. Значит, родина там моя. Сибирь-матушка.
– Верно, велика землица, а хозяина нет. Тут я готов с тобой заодно.
– Это в каком же смысле, Паша?
– В самом прямом. Народ там мне известный. Если по-хорошему пригласить, придут, помогут. А средства у меня найдутся. Сколько тебе процентов надо обеспечить? Можешь с ходу не говорить, обдумай и сообщи. Сделаем.
– Тебе-то, Паша, какая с того радость? Или молодость вспомнил?
– Про то отдельно можно побеседовать, когда станешь генерал-губернатором. А! Как я тебя?
– Ну, нам еще, как говорится, дожить бы…
– Доживем, Андрей Васильевич! И крепенько отпразднуем нашу победу. Не это главное.
– А что? Ты-то сам какие дивиденды потребуешь?
– Самую малость, господин губернатор, – растянул губы в улыбке Чума. – Край-то богатый. Я смотрел по карте. Детская такая, знаешь? В младших классах проходят. – Он вдруг расхохотался. – Не поверишь, я им говорю: принесите мне карту той области, куда наш генерал в губернаторы нацелился. Они и приволокли – полезные ископаемые Сибири, ну надо же! Ну, что есть, то есть. Поглядел я. Кое-чего, как ты заметил, из молодости вспомнил. И вот думаю: богатые земли, а порядка никакого. Мог бы каждый третий житель миллионером быть, как в Эмиратах, а они к государству с протянутой рукой: помоги на бедность. Тьфу! Лес есть, редкие руды, огромное производство – и все в долгах. Разве ж это жизнь, а?
– Верно заметил. Вот от такой бесхозяйственности прямо с души тошно. Может, потому и решил я…
– Так вот я и думаю: голоса мы соберем. Даже больше, чем потребуется. Но когда ты в кресло-то сядешь, тебе ж помощники потребуются. Которые и тебя слушать должны, и край поднимать. Деньги большие вкладывать, чтоб возвращать втрое, вчетверо, а как же?! Или опять в Европу сраную за подачкой полезем? А свои-то где ж?! Так ведь все просрать можем. И свое, и сынка твоего тоже. А внуки, те вообще по миру пойдут… Только не дожить нам в таком разе до внуков, так думаю.
Коновалов уже понял, к чему ведет разговор Чума. Ай да Пашка! И ведь есть в его речах резон… Но поторговаться надо, а то не поймет, не поверит.
– Ну, делить шкуру неубитого медведя рановато, Паша. Хотя мысли твои, честно заявляю, заслуживают пристального внимания. И если не пороть горячку, а с умом подойти, полагаю, мы сможем договориться.
– Вот это я и хотел от тебя услышать, Андрей Васильевич. Ты не думай, что я собираюсь подолгу возле тебя кругами ходить, нет. Я мужик простой и вопросы решаю быстро. С тобой сработаемся!
– Ну ты даешь! Ну, Чума! – восхитился генерал. Он-то хотел маленько сыронизировать, а Пашка принял за чистую монету и просиял.
– Вишь, что вспомнил? Старую мою кликуху. А я от нее никогда не отрекусь. Только времена другие пошли – крутые. И все бывшие общаки, гордость, так сказать, воровская, работать должны, а не по сортирам храниться до последней нужды. Нам это дело придется крепко поправлять. Кровушка прольется, но для пользы общей ничего не жалко… Ну, это политика, а в ней ты куда сильней меня. Чего я говорю!…
– Каждому – свое, Паша. А за помощь спасибо. Принимаю. Днями и начнем кампанию. Только… ты меня понимаешь, пока нам с тобой светиться ни к чему. Мы специально эти вопросы обсудим. Чтоб уверенность была – взаимная, а не тяп-ляп – и разбежались.
– Само собой.
– Ну вот и славно. А у меня к тебе, Паша, встречный разговор имеется. Хочу начать с барышни. Ежели подарок, как ты говоришь, так я ее заберу, не возражаешь, надеюсь?
Чума лишь развел руками.
– Но я продолжу. Вот ты о политике заговорил, а сам-то, оказывается, в ней ни хрена не смыслишь. Как же так?
– Не понял тебя, – нахмурился хозяин и даже отодвинулся на стуле. – Чем тебе не угодили?
– Да я не про себя, Паша. На мою благодарность, сказал уже, можешь всегда рассчитывать. Я о тебе самом. Что это за девку твои «качки» тянут?
– Какую девку? – изумление Чумы казалось искренним.
– Вот я и хотел у тебя узнать, – со странной улыбкой продолжал генерал. – Ты тут о великих делах мыслишь, а сам свою дурную башку под топор суешь. Зачем, Паша?
– Да о какой девке, при чем тут моя башка?
– Ладно, не валяй дурочку, меня ведь тоже не пальцем делали. Поглядел я в глазок, как твой Эдик ее… извини, не к столу будь сказано. Ну, так откуда она у тебя? Про Зинку я не говорю, с ней вопрос решен. Ну, Паша, будь человеком, колись, я ж не враг тебе!
Чума вдруг вскочил, подбежал, хромая, к окну и дернул за какой-то шнур. Тут же появился одетый официантом парень.
– Леонида сюда! – заорал Чума и вернулся к столу.
Вошел его телохранитель, который сидел рядом с шофером, когда ехали сюда.
– Ты чего им позволил, твою мать! – буквально взвился хозяин. – Я приказывал или нет? Почему молчишь?! – Он грохнул кулаком по столу. – Иди, немедленно разберись, доложи и реши, кто будет наказан. Девку привести в порядок! Мудаки! Иди, Леонид, об остальном поговорим позже. Охрану сменить. – Он отдышался от вспышки гнева и тяжелым взглядом вернулся к Коновалову. – Извини, Андрей Васильевич. Прав ты…
Значит, все верно, думал Коновалов. Не соврала Зинка. И показать даже сумела, где их содержат. В нижнем этаже никакой охраны не оказалось, беспечно живут разбойнички. Сюда бы парочку его ребят, прикинул Коновалов, и вся компания шагала бы уже с руками на затылке. Заглянул он и в глазок камеры, соседней с той, где ночевала похищенная Зинаида. Все увидел своими глазами гость. Женскую руку, прихваченную наручниками к спинке кровати. Заросший темным волосом гориллообразный торс Эдика. Вскинутые над его плечами, ритмично покачивающиеся женские ноги. И все – в полной тишине, как в немом кино. Зинке проболтался Эдик, как они всю ночь насиловали какую-то девицу, дочь чуть ли не премьера правительства. Птица, говорил, с гонором, а в койке – обычная шмара.
Коновалов, разумеется, не собирался раскрывать источник информации, хотя Чума легко мог бы предположить. Но Зинку ему уже не достать. Решил Коновалов забрать девушку к себе и поселить на даче в Барвихе, в качестве пока прислуги, а потом, при удачном раскладе, увезти в Сибирь.
– Так вот, я все о той же политике, Паша. Чья, говоришь, она дочь? Уж не Аркашки Лямина ли? Об этом вся Москва судачит: похитили, мол, девку, теперь жди, когда выкуп сумасшедший потребуют. Она, что ли?
Чума понуро кивнул.
– Ну вот, у тебя, можно сказать, золото в руках, а ты его, извини, в дерьме топишь! Ты вот в Сибирь собираешься, как тот Ермак, а того не понимаешь, что у Аркадия в руках, по сути, весь тот регион. В общем, слушай внимательно. Делай, что хочешь, но девка должна быть в полном порядке и, уезжая, говорить спасибо. Иначе всем твоим планам – полная хана. Если желаешь, могу взять на себя роль посредника. Но если твои мудаки перестарались, плохо, Паша…
– Ах, твою мать! – снова жахнул Чума кулаком по столу и тут же стал дуть на ладонь – больно.
– Ладно, денек-другой подержи, создай условия. Поколите чем-нибудь, да только всерьез на иглу не посадите, а то с вас станется! Горилл своих от нее убери, чтоб как в страшном сне остались… Такие вещи, Паша, уметь надо делать… Знаешь, пришлю-ка я к тебе одного своего специалиста, он ее через сутки на ноги поставит и, что было, заставит забыть. Если хочешь, конечно… Таких профессионалов у нас на всю систему раз-два – и обчелся. Как?
– Присылай, – хрипло согласился Чума.
– Ну вот и славненько. Спасибо, угостил на славу, а банька, Паша, высший класс!…
Внизу, в гараже, они чинно простились. Перепуганная Зинка сидела на заднем сиденье коноваловского шестисотого «мерседеса», забившись в угол. Рядом с шофером устроился охранник. Позади Чумы стоял Леонид. Он пригнулся, посмотрел внутрь «мерседеса» и выпрямился. На лице его не отразилось никаких эмоций.
– А специалиста моего, Паша, Вениамином зовут, легко запомнить. Он позвонит тебе от моего имени. Ты уж прими, он дело знает. Ну, пока. – Коновалов сел на заднее сиденье. – Все, Володя, поехали.
Охранник кивнул, а шофер мягко тронул машину. Тут же стало подниматься забрало гаража и, когда «мерседес» выехал за ворота, закрылось – плавно и бесшумно.
– А этот, мрачный такой, – вдруг почти в самое ухо зашептала Зина, – и есть у них самый главный. Пидор он…
– Да ну! Ты про того, что в серебристом костюме? Почем знаешь?
– Ха-а! Видели б вы, как он на женщину смотрит!
– Глаз у тебя, однако… Действительно…
Вот так, век живи – век учись, а все одно дураком сдохнешь, подумал генерал. Ему бы и в голову не пришло таким вот образом определять сексуальные наклонности людей. А ведь наверное права девица… Ну и Пашка!
Но это удачно, что Чума согласился на присутствие Вениамина. И Лямина эта под присмотром окажется, и, чем черт не шутит, глядишь, еще какие-нибудь тайны всплывут… А Аркадия уже сегодня можно будет обрадовать… И поприжать маленько. А то ведь и не угадаешь, с какой стороны подойти… Трудно с этими провинциалами. Пока пооботрутся, пообтешутся в столичной-то круговерти! А время уходит. Причем самое дорогое… Да, хитер, конечно, Паша, но как бы самого себя теперь не перехитрил…
Коновалов скосил глаза: Зина дремала, забравшись с ногами на сиденье и привалившись всем телом к нему. Подарочек…
Человек вовсе не сентиментальный, Андрей Коновалов после недолгого разговора с Аркадием Ляминым почувствовал вдруг нечто вроде угрызений совести. И хотя ни к похищению, ни ко всему остальному он не имел ни малейшего отношения, у него перед глазами почему-то все время маячил образ собственного сына и мешал сосредоточиться на главном. Генерал постарался объяснить и одновременно успокоить отца Ларисы, что с дочерью, в общем, слава Богу, большой беды не случилось. Что она хоть пока и находится в чужих руках, но все же под контролем. Каким? Ну, странный вопрос: какими способами контролируется та или иная ситуация в том ведомстве, в котором долгие годы трудился Коновалов. Лямин понял и больше не задавал ни дурацких, ни провоцирующих вопросов. Тем более что проблема ее возвращения непременно решится в ближайшие день-два. Почему так долго? А это опять из области контроля. Да в общем-то, и не обладает нынче генерал Коновалов той властью, что имел, работая вместе с Президентом, – пусть Аркаша скушает сей тонкий намек. И подумает заодно: кого надо держать в друзьях, а кто только лапшу вешает на уши… Словом, получилось удачно. Договорились лично встретиться, чтобы по возможности ускорить освобождение дочери. И если не ослышался Андрей Васильевич, то даже прозвучало туманное обещание искренней дружеской помощи в ряде вопросов, вызывающих в ближайшем будущем взаимный интерес. «Понимаете, о чем речь?» – намекнул вице-премьер.