– Прости, Костя, не понял. Меня что, отстраняют?
– Нет, поручают еще более ответственное дело. Можешь, если пожелаешь, увенчать себя самостоятельно лаврами победителя, все твои соображения будут приняты во внимание неукоснительно. Грязнов, я полагаю, как заместитель руководителя группы, не откажется от сотрудничества. Вот только кого бы назначить вместо Турецкого, право слово, не знаю.
– Костя, не ломай ты голову. Прекрасно известно, что у всех наших по целой пачке дел и свободных шей нету. Найди того, у кого сейчас меньше других, и поручи числиться, но в дела нос не совать. Ребята вместе со Славкой сами доведут до конца. Там еще немало сложностей, поэтому постороннее вмешательство может просто подгадить делу. А по существу пусть покомандует Игорь Парфенов, он мне кажется толковее других. Или вообще переведи его к нам. Задыхаемся же. Он, как я понимаю, против не будет. А ходить под «индюками» – не велика радость. По себе знаю.
– Минуточку! – напыжился Меркулов. – Это когда ж ты ходил-то под «индюками»? Ну!
– Это я так, Костя, к слову… – поправился не без ехидцы Саша.
– Наглец! А? Грязнов, как тебе нравится? Воспитали на свою голову!
Славка хохотал, разряжая обстановку.
– Ладно, – махнул на него ладонью Меркулов, – пойдем дальше. Я, пожалуй, соглашусь, если Грязнов не будет против и если ты обещаешь мне в течение сегодняшнего дня полностью ввести Игоря в курс всех дел. Включая то, о чем мы здесь говорили. И будем говорить дальше.
– Почему только сегодня?
– Потому что завтра первым же рейсом ты вылетаешь в Штаты. Точнее, в Вашингтон… Ну а где же Денис, черт бы вас побрал, ребята?!
– Костя, мы не понимаем причины такой спешки! А Дениска при чем?
– При том, что он вылетает вместе с Турецким. Завтра. Это хоть вам, бездельникам, понятно?!
– Другой разговор, – сказал Слава, поднимаясь, – так бы сразу и сказал… Хуже нет, когда темнят… А он должен быть. Не исключено, послушно ждет вызова в коридоре. Сейчас вернусь.
– Саша, – сказал Меркулов, когда Грязнов покинул кабинет, – дело, которое тебе поручено, чрезвычайно серьезное и деликатное. Даже не знаю, как ты справишься…
– Это почему же?
– Деликатность, Саша, не в твоем характере.
– Ну так поручите другому! Который умеет деликатно лизать начальству задницу!
– Вот видишь! – словно обрадовался Меркулов. – Именно об этом я и говорю! А тебе уже через сутки придется общаться с замечательной женщиной… Знаешь, кто такая? Джеми Эванс – министр юстиции Соединенных Штатов, она же – генеральный прокурор, а заодно курирует ФБР. По образованию юрист, отлично владеет русским, поскольку является профессором-славистом. И вообще прекрасная женщина. Я с нею знаком.
– А с кем ты незнаком?! – фыркнул Турецкий. – Меня долбишь, а сам, оказывается, тот еще котяра…
– Фи! – как от «нежданчика» сморщился Меркулов. – Где тебя воспитывали!…
– А что ж удивительного, если мой учитель… как это? – и запел с цыганским надрывом:
Я просыпался на рассвете.
Был молод я и водку пил.
И на цыганском факультете
Образованье получил!…
Чего ж ты после этого от меня хочешь?
– Да-а… Но мало ли, что было когда-то? Словом, я решил, что деликатную сторону задания поможет тебе осуществить младший Грязнов. – Меркулов посмотрел в сторону двери и, поднимаясь, сказал: – Здравствуй, Денис Андреевич, очень рад тебя видеть. Чай? Кофе? Этим, – кивнул он на ошалевших Турецкого с Грязновым, – я не предлагаю, потому что хорошо знаю их вкусы.
– Я бы выпил кофе, – ответил Денис. – Здрасьте, Сан Борисыч. Как ваша машинка?
– Ой, совсем забыл! – хлопнул себя по лбу Александр. – С утра собирался снова просить об одолжении. Не знаю, кого лучше: тебя или твоего дядьку. Машина-то вчера осталась на стоянке салона «Сатурн», что на Мясницкой. И теперь я боюсь, кабы там чего под днище не сунули. Хорошо бы ее оттуда вывезти эвакуатором, а потом осмотреть. Правда, – Турецкий в упор посмотрел на Меркулова, – вчера ночью один генерал сказал мне, что я правильно сделал, не поехав домой под кайфом. Мало ли? Но я бы все-таки не рисковал. Генералы, как мы уже поняли, народ чрезвычайно ненадежный. И слово держать их не научили. Наверно, еще в школе, да, Костя?
– Я скажу, – улыбнулся Денис. – Все будет в порядке.
– Да, тут не соскучишься, – тяжело вздохнул Меркулов, садясь и по внутренней связи отдавая распоряжение Клавдии принести кофе и три чая. – Итак, я собрал вас, чтобы сообщить о двух беседах, состоявшихся у меня вчера и сегодня утром. Но прежде я дам вам газету… Она называется… – Костя вынул из ящика стола свернутую газету и, разворачивая, прочитал: – «Вашингтон пост». Вот как. Здесь есть небольшая статья с комментарием от редакции. Прошу прочитать, после чего мы вместе обсудим ее содержание, а также поговорим о тех мерах, которые по данному поводу решила предпринять Администрация Президента. И сам Президент, с которым я разговаривал утром…
– А-а-а! – не удержался Турецкий, вспомнив вчерашний разговор с Генрихом. – Теперь мне, кажется, кое-что понятно… Засуетился, значит, наш Чуланов?
– Ну а это ты откуда знаешь? – почти зловещим шепотом спросил Меркулов.
– Костя, – невежливо отмахнулся Турецкий, – во вверенном тебе учреждении знают многое. Но не всё. Потому что всё известно только тебе. И мы ценим твою скромность. Давай, мы лучше прочитаем откровения бывшего цэрэушника, да? Ты ведь об этом?
– Нет, – в сердцах бросил Костя, – это с вами не соскучишься!
Тревожные предчувствия томили душу капитана Ивасютина. И дернул же черт случиться этому именно в его епархии! Ведь до сих пор сходило все чисто, а тут, как назло, Генеральная вцепилась, да еще с девкой ляминской такая неприятность… Будто нарочно – одно к одному!
Поначалу, когда включили в оперативно-следственную группу, подумалось, что это к лучшему: все время в курсе, есть возможность и проинформировать, кого надо, и правильно отреагировать, и вовремя отвалить в сторону, сославшись на собственные заботы, от которых никто не освобождал. Он уже решил, что его будут постоянно дергать, менять задания – одно за другим, а тут полная тишина, будто решили потихоньку на тормозах спустить. Либо ему проверку устроить. Если последнее – то совсем беда.
Целый вечер промучился Андрей Гаврилович, пока решился поделиться своими думами с женой. Ну, та, естественно, обалдела, увидев целых три тысячи долларов, которые показал ей муж. Скопленные на черный день. Или если какая беда случится. В милиции ведь все возможно, а помощи ей одной потом ждать неоткуда. Разве что похоронить помогут, и то спасибо. Ну а одну тысчонку потихоньку спускал Ивасютин, добавлял к своей зарплате, на которую жить стыдно. Объяснял премиями и иными поощрениями начальства. Но вдруг такая сумма! Было от чего обалдеть…
А сказал он жене по той причине, что, как ни старался, не смог найти в квартире подходящее место для схрона. Сам не первый день в уголовке, ему ли не знать!… Словом, сумел объяснить, убедить, что шум только все испортит, а ей надо бы взять детишек да махнуть к сестре, отдохнуть недельку-другую, и детям – в радость. На будущий год в школу, а они родной Волги не видали. Без жены и без денег в доме Ивасютин чувствовал бы себя куда комфортнее… Уговорил. Кажется, поняла. Обещала завтра же и отъехать.
А с утра, только на работу стал собираться, звонок от Грязнова: прошу срочно прибыть в МУР. Без каких бы то ни было объяснений причины срочности. Вот тут и екнуло сердце начальника отделения уголовного розыска. Причина-то была, да еще какая! Только не мог он засветиться. Вернее, не должен был. А мог или нет – это уж от Бога…
Звонок ему был вчера.
«Андрей? Ты, что ль, птичками интересовался? – дребезжал низкий голос. – Так вот, птенец, слышно, к вам залетел. В клетке он. Ты в метро „Цветной бульвар“ сейчас выдь, к тебе хороший человек подойдет, знаешь его, Костика-то, и чего он скажет, ты сделай, милый. На тебя надежда. Не жилец, думаю, птенчик-то наш, а? Понял меня? Ну, пока… А если чего, звони, не стесняйся…»
Такую вот получил информацию от Павла Антоновича. И сразу даже не понял, про какого птенца речь. Но Костик быстро и доходчиво все объяснил. Куда было деваться? Пошел Ивасютин на Петровку, благо – недалеко. Сказал, что к начальнику МУРа, поскольку включен в его оперативно-следственную группу. К счастью, Грязнова на месте не оказалось. Потолкался, вроде как отметился, и вызвал названного Костиком контролера-надзирателя из следственного изолятора. Всего и делов-то – передать крохотную ампулку, а руки тряслись: не приходилось еще. Ну и ушел домой.
Вот Грязнов и позвонил. Небось доложили, что приходил вчера Ивасютин. Ну, пронеси, Господи!… Истово перекрестился неверующий Андрей Гаврилович и напомнил супруге, что тянуть с отъездом ей никак нельзя.
– Дело наконец появилось? – спросил он, входя в кабинет начальника МУРа и здороваясь за руку. – Я понимаю, конечно, – почесал он затылок, – что надо, да только и у нас спать не дают. Впрочем, если, Вячеслав Иваныч, срочно чего, то я готов.
– Ага, – деловито, явно куда-то торопясь, подтвердил Грязнов. – Ты извини, Андрей Гаврилович, что потревожил, но помощь твоя понадобится. Иди, там, в приемной, разденься и заходи, потолкуем.
Ивасютин вышел в приемную, повесил свою дубленку на вешалку, кинул сверху кепку, пригладил ладонью редкие волосы и вернулся в кабинет Грязнова.
– Сейчас, – быстро сказал тот и взялся за телефонную трубку. Набрал номер, стал ждать отзыва, помахивая трубкой и глядя в окно.
Вошел Саватеев, уже знакомый Ивасютину, оглянувшись на посетителя, кивнул ему и вопросительно поглядел на Грязнова.
– Давай, – махнул тот рукой, раздраженно бросая трубку, – он же свой. В группе.
– В общем, взяли его, – понизив голос, доложил Саватеев. – Не обошлось без небольшой перестрелки, но ребята сработали чисто.
– Ну хоть тут повезло, – облегченно выдохнул Грязнов и посмотрел на Ивасютина в упор: – Слыхал уже, Криворучку ночью отравили? Во, блин, работают! Ну ничего, зато теперь я из этого Воробьева лично всю душу вытрясу… Все-таки я как знал! – Грязнов теперь говорил как бы в пространство, споря с кем-то неизвестным Ивасютину. – Как угадал: оставил засаду у него на квартире. А он под утро и явился, собственной персоной. Задели, значит, его? – спросил у Саватеева.
– Царапина, – небрежно заметил тот. – Пластырем залепили. Он сейчас у Турецкого, а к нам привезут на протяжении, думаю, часа.
– Ведь он же на Стромынке проживает? – вмешался Ивасютин. – Вернее, теперь уже проживал. А это мой район. Чего ж не сказали? – произнес с обидой. – А я вчера сюда приезжал. Думал, нужен…
– Не обижайся, Андрей, – засмеялся Грязнов. – Кто ж мог знать, что наш убивец в первую же ночь хату свою посетит? Там сейчас вовсю обыск идет. Если уже не закончили. Выясним, чего этот приперся. Может, что-то важное, удирая, забыл… Ладно, скоро все узнаем. Нам бы на заказчика выйти! – мечтательно проговорил он. – Как считаешь, заговорит, если мы его с показаниями Криворучки ознакомим, где тот на него все дерьмо валил, а после труп предъявим: вот, мол, хозяева твои не тебя, а себя спасают, хотя и не знают, что он про них нам наговорил. А теперь посадим тебя в ту же камеру и подождем следующей ночи… Ладно. Вот что, Андрей, хочу я поручить тебе розыск того «Москвича», что забрал покойный Криворучко. Я так понимаю, что никому он его не продал, а спрятал где-то в районе своей деревни. Чего прошу: завтра с утра мотнись-ка в Можайск и с местными ребятами пошуруй хорошенько. Машина ж – вещдок. А моим архаровцам, когда ездили брать Криворучко, не до нее было. Сделаешь? Все фамилии возьми в приемной. Договорились? Я тебя заранее позвал к тому, чтоб ты успел свои дела развести, если есть срочные. Давай. Деньги на проезд есть?
Ивасютин машинально кивнул.
– Ну и лады. Вернешься, возместим. Чтоб не заводить долгую бухгалтерию.
И Грязнов с откровенной ненавистью на лице снова схватился за телефонную трубку.
Ивасютин кивнул пару раз и вышел из кабинета. У помощника начальника взял список сотрудников милиции, участвовавших в задержании Криворучко, оделся и вышел. И только выйдя за проходную, смог вздохнуть с облегчением. Показалось, что только что сдал самый трудный в жизни экзамен. Даже пожалел маленько, что настоял на отъезде жены с детьми. Да уж теперь ладно, что сделано, всегда к лучшему…
И он медленно пошел Колобовским переулком к Цветному бульвару.
«Жигуленок», обогнавший его, высадил на углу молодого человека, проехал дальше и свернул за угол.
Ивасютин вышел к бульвару и отправился в сторону метро. Но, заметив между торговых палаток несколько телефонных автоматов, в раздумье остановился, как бы невзначай огляделся, потом постоял у табачного киоска, долго выбирая, какие купить сигареты, и наконец встал под козырек стеклянного куба и снял трубку.
На заднем сиденье бежевого «жигуленка» сидел другой молодой человек с наушниками на голове. Такие носят многие, постоянно слушая записи на своих плейерах. Водитель за рулем явно скучал.
– Есть, – сказал человек с наушниками. – Запись пошла.
Водитель снял телефонную трубку, набрал номер и, услышав отзыв, сообщил:
– Денис Андреевич, пошла запись.
– Вот теперь глаз не спускайте. Текст передадите сразу, как закончится.
– Понятно. – Водитель взял отводной наушник и стал тоже слушать.
"– …Андрей это. Надо бы увидеться. Только у меня все еще нет уверенности…
– Помнишь ту стоянку? Вот туда и подходи. Подстрахуем…"
– Передавай, – сказал молодой человек, снял наушники и вышел из машины.
– Денис Андреевич, держите короткий текст, Толя пошел.
– Идите вдвоем и сообщайте. Машину заберем у «Мира». Слышимость нормальная? Где страховать?
– Слышимость в норме. Адрес пока неясен. Следите за нашим сигналом. Стоянка наверняка где-то снаружи.
– Только не потеряйте!
– Как можно, Денис Андреевич! – почти с обидой сказал водитель. Он сунул аппаратуру в сумку, перекинул ремешок через плечо, выйдя из машины, запер ее «хитрым» ключом и кинулся к метро догонять напарника.
Глава 17.
Им выдали белые халаты, и, облачившись, Лямин и Коновалов стали невероятно похожи друг на друга – оба высокие, плотного сложения, лысеющие и заметно скуластые. Оно и понятно – Сибирь-матушка… Только Коновалов был олимпийски спокоен, а Лямин нервничал, поминутно стирая ладонью с шеи пот и поправляя спадающий халат.
После краткой беседы с главным врачом, постаравшимся успокоить высокопоставленного папашу, им наконец было разрешено посетить Ларису, которая находилась в отдельной палате, в самом торце коридора. Но возле двери их остановил охранник – крупный парень в камуфляжной форме, резко контрастирующей с белыми халатами окружающих. Он вытянулся по стойке «смирно» и негромко, но четко поприветствовал одного Коновалова:
– Здравия желаю, тащ генерал!
– Здравствуй. – Коновалов легонько похлопал богатыря по плечу. – Как служба?
– Без происшествий.
– Вот это самое главное, – и, склонив голову в сторону Лямина, добавил: – Отец девушки. Мы пройдем к ней.
Охранник сделал шаг в сторону и, толкнув, чуть приоткрыл дверь в палату. Лямин, поправляя халат, сунул голову в щель, потом осторожно открыл дверь и шагнул в палату. Коновалов вошел за ним.
Лариса лежала на спине, вытянувшись, словно струна. Бледное лицо, заметно заострившиеся скулы, нерасчесанные волосы сильно старили ее. Коновалов даже головой покачал, зная, что Ларисе еще и тридцати нет. Но врач сказал, что похитители, судя по всему, кололи ей сильный наркотик, а теперь они вынуждены освобождать девушку от наркозависимости. И эта реабилитация продлится никак не менее недели. Тем более что ей нанесли тяжелую психологическую травму. Но организм у нее достаточно молодой и здоровый и поэтому можно рассчитывать, что все обойдется.
Девушка спала. Лямин, странно сгорбившись, смотрел на нее, прикасаясь пальцами к ее ладони. Потом поставил на замысловатой формы тумбочку целлофановый пакет с набором разнообразных соков и обернулся к Коновалову.