– Понимаю. Вам нужны определенные гарантии. Естественно. Ведь меня на этот министерский пост назначили, как все уверены, с подачи бывшего тогда секретарем Совета безопасности при Президенте Георгия Ястребова. Но почему я должен сейчас верить именно вам?
– Потому, наверно, что я не слышал выступления генерала в Думе. И только сегодня получил известие из Вашингтона, где работает мой друг и коллега, расследующий дело о провокации, которую организовал против Чуланова и лично осуществил известный вам генерал Коновалов. Полагаю, не без участия и генерала Ястребова. Во всяком случае, несколько мерзких убийств за последнее время было совершено с ведома бывших доверенных лиц Президента. Суд, разумеется, установит степень вины каждого, а я лично постараюсь, чтоб он состоялся. Но сегодня вопрос ребром: или – или. Вам делать выбор, Игорь Сергеевич. Думаю, что после такого выступления «Легион» резко активизирует свою деятельность. Не опоздать бы…
– Что же вы предлагаете?
– Во-первых, самого себя, своих коллег, которые имеются во всех без исключения силовых структурах, как принято говорить… Некоторые детали, кстати, выяснились совсем недавно, при проведении операции по захвату крупного уголовного авторитета. Из оставшихся в живых бандитов нам удалось вытянуть отдельные подробности организации этих преступных подразделений под маркой ФСБ, о чем наш уважаемый нынешний главный чекист вряд ли и догадывается…
По всему было видно, что министр не знает, что предпринять. Но с другой стороны, прежде чем решиться на такой ответственный и откровенный разговор, Меркулов тщательно проконсультировался у людей сведущих, одним из которых был и Генрих Хайдерович, и ни у кого личность генерала Афанасьева сомнений не вызывала. Может быть, он не самая удачная фигура на пост министра обороны, но то, что он человек честный, подтверждали все.
– А что вы можете сказать о сроках, Константин Дмитриевич? Я хочу, чтоб вы поняли и меня правильно. Я верю Геннадию Алексеевичу, оттого и согласился принять вас. Но вы же не военный человек. Как вы себе представляете эту акцию? Штурмовать укрепления? Начинать гражданскую войну?
– Нет, не являясь человеком военным, я как раз и предложил бы самый бескровный вариант. Надо на время изолировать руководство движения, опасных командиров. А с остальными без особого труда разберутся правоохранительные органы. То есть постараться прикрыть «лавочку» мирным путем. А для этого у вас, как министра обороны, по-моему, имеются все необходимые средства. Мы же готовы идти в первых рядах. Кстати, не исключаю, что следовало бы нейтрализовать для начала хотя бы три таких подразделения: тут, неподалеку, в районе Ватутинок, по Казанской дороге, в поселке Воробьи, а также поселок Лесной, что под Звенигородом.
– Вы не ответили о сроках.
– Но вы же сами слышали выступление генерала Ястребова!…
Коновалов исчез. Никто из его окружающих не мог сказать, куда он уехал. В квартире – тишина. Дача – не отвечает. Ни в одном из мест дислокации отрядов «Легиона» об Андрее Васильевиче не слышали уже несколько дней. Пропал человек!
Георгий Иванович Ястребов чувствовал, что приближается его звездный час, но отсутствие Коновалова именно теперь, когда, возможно, уже через считанные часы решится наконец судьба Отечества, не то что путало планы, но заставляло нервничать, а вот этого генерал никогда не позволял себе. И тем не менее…
Президент, по убеждению Ястребова, был уже бессилен что-то предпринять, ну а остальные: вся эта так называемая «администрация» – с маленькой буквы и обязательно в кавычках для придания ей максимально уничижительного смысла, – все эти гражданские движения за свой дом, за липовую демократию, за реформы и так далее, – все они разбегутся от первого же холостого выстрела. Боевые патроны еще пригодятся, когда снова пойдут походом на Россию-матушку четырнадцать держав…
Сегодняшняя ночь должна поставить все точки. Так он решил. Это и сказал своим боевым соратникам, отправляя их в «Легион». Сам он решил остаться в Москве и снова взять слово на утреннем заседании Государственной Думы, но уже не как депутат, а как диктатор, черт бы вас всех побрал, господа! Диктатор, но не тот, который начинает с кровавых расстрелов на стадионах, а тот, кто продиктует обществу законы справедливости, и без всех этих жидовско-масонских и большевистских закидонов. Общество должно быть подобно армии: четкий, отлаженный механизм, где все абсолютно целесообразно. А что нецелесообразно, то на сегодня и не нужно. До американской свободы общество еще не дозрело. И значит, не надо его торопить. От торопни – дети кривые. Одни уже поторопились… И где, в каких заморских краях, те торопыги?…
Но куда же задевался Андрей, черт бы его?…
Генералу и в голову не могло прийти, что никуда Андрей не девался. Просто он приехал на дачу, отослал Володю топить баню и выдернул из розетки телефонный шнур. А сотовик засунул в пальто поглубже и повесил его в передней.
Может же человек однажды позволить себе отдохнуть?!
Георгий обещал сегодня устроить бучу в парламенте. И Коновалов, не новичок в такого рода бучах, представлял себе, какие будут стоять вой и визг на всем белом свете. Государственный переворот! Ну да, как же! Нет, господа, все будет очень даже легитимно. Дума проголосует. Объявит импичмент. Назначит новые выборы. Какой же это переворот?
А депутаты тем временем сами разберутся, кому с кем по пути.
Пусть Георгий, Победоносец наш славный, пошумит, изольется гневом, возбудит массы… Время Коновалова придет позже. «Легион» – это опора, а не ударная сила. Последнюю должен, по убеждению Георгия, представить его единомышленник Игорь Афанасьев. Ястребов уверен в нем. Ну, раз ты так уверен, значит, все путем… Главное, не надо подстегивать события. В конце концов, как показало время, а оно и есть главный судья, власть достается не тем, которые рядом с трибуном на танке стоят, а тем, кто приходит позже, но навсегда. И где все те – из звонких победных дней августа девяносто первого? А вот вроде него, Коновалова, по дачам кучкуются, благо хоть на это им ума вовремя хватило… Или – далече!
Ну хватит философии, пора пойти глянуть, чё эт там у Зинки на пупке-то – свободно место? Или, пока его на даче не было, занял уже кто?… Вот же оторва, оказывается! А хороша – ничего не скажешь…
Слабые сигналы доносились из прихожей: кто-то рвался по телефону, но Коновалов запретил Володе брать трубку. В баньку, баньку! Под душистый веничек, под сильные Зинкины пальчики…
Он уже и разделся и халат накинул – тяжелый, махровый, теплый. А на дворе-то, батюшки мои, дрянь какая! И когда ж наконец зима станет!…
Громкие автомобильные гудки отвлекли его от печальных размышлений об осени, слякоти, каком-то странном чувстве расставания… Кого еще черт принес? Неужто от Георгия? Так ведь никто ж не знает, где он. Но от ворот быстро шел, почти бежал темный силуэт мужчины. Он еще не решил, стоит ли пришельца пускать в дом, как в дверь забухали чем-то тяжелым, и Коновалов услышал голос сына:
– Отец! Открывай скорей! Это я – Стас!
– Володя! – крикнул в пространство Коновалов. – Иди впусти Стаську.
Он был уверен, что Володя, где бы ни находился, услышит его и выполнит указание. Так и произошло. В прихожей щелкнула железная щеколда – любил Коновалов все простое, деревенское, – и в дверь буквально ворвался сын.
– Что с тобой? Да на тебе лица нет! Стаська, ты откуда?
– Говори! – сын смотрел на отца, потрясая сжатыми кулаками, и слезы текли по его щекам. – Ты-ы?!
– О чем ты, Стас? – испугался Коновалов.
В приоткрытой двери он увидел Володю, глядящего на него. И вдруг какая-то совершенно холодная мысль пронзила его. Да, разумеется, он дал такое распоряжение. Но когда ж это было?! Он сам и предложил тогда сделать это своеобразным сигналом. Неужели Георгий его, Коновалова, опередил и сам подал сигнал?! Или сработала запущенная машина?!
– Почему ты молчишь?! – надрывался сын. – Почему не отвечаешь?! Кто это сделал? Кто приказал? Ты?!
Истерика наливалась новой силой.
– Сядь! – рявкнул Коновалов. – Утрись и успокойся! Объясни, на какой вопрос я тебе должен ответить? Только, пожалуйста, без бабьего визга! Я слушаю.
– Ты что, в самом деле ничего не знаешь? Ты телевизор не смотришь? Включай же! Гляди, что вы натворили! Мерзавцы! Убийцы!
Володя вошел в комнату и пультом включил «ящик», как называл его хозяин. Шла какая-то передача. Внезапно она оборвалась, и на экране появилось изображение чего-то безобразно покореженного. Потом камера прошлась по фасаду дома, все стекла которого до уровня четвертого этажа были выбиты. Голос дикторши, пытающейся изобразить скорбь, произнес, что показанное телезрителям – это все, что осталось от автомобиля руководителя Администрации Президента Геннадия Алексеевича Чуланова. Но сам глава Администрации не пострадал, а погибла по ошибке ехавшая в его машине дочь Геннадия Алексеевича. Разумеется, террористы подложили бомбу в машину с целью убить ее хозяина. Телекомпания приносит Геннадию Алексеевичу самые глубокие соболезнования в связи с постигшим его горем. Подробности трагического происшествия… Телевизор щелкнул, и экран погас. Володя положил пульт на подоконник и боком вышел из комнаты.
Коновалову захотелось вдруг выматериться – громко и всласть, от всей души! Болваны! Ничего не умеют делать! Засранцы!!
Кажется, что-то все-таки у него вырвалось, потому что сын вдруг вскинул голову, яростно посмотрел на него, и из глаз его выплеснулось бешенство:
– Я знаю! Это ты ее убил! Ты приказал подложить бомбу! Ты больше не отец мне! Я тебя ненавижу! Я убью тебя, гада!
Стас неожиданно выхватил из-за пазухи пистолет и наставил его на отца.
– Вот он! – кричал сын. – Вот твое оружие! Я вытащил пистолет из твоего стола, чтоб сказать тебе: я тебя ненавижу!
Грохнул выстрел. Коновалов – голый, в распахнувшемся халате – немо уставился на сына, который медленно, слишком медленно как-то словно заворачивался винтом, уменьшаясь на глазах и вдруг – резко падая на пол.
Только тогда кинулся к нему отец. Схватил его голову, затряс, будто этими нелепыми, неловкими движениями мог вернуть жизнь своему любимому, единственному ребенку…
Услышал шевеление возле двери, поднял глаза. Володя холодно смотрел на него.
– Зачем? – с трудом выдавил из себя Коновалов.
– По инструкции. Не имею права допустить…
В выходную дверь громко застучали. Коновалов сидел на полу, держа голову сына на руках.
– Откройте, Коновалов! – глухо донеслось с улицы.
Володя тихо, как тень, прошел через комнату и неслышно скользнул в дверь коридора, который вел в глубь дома и дальше – в баньку.
– Я предлагаю вам открыть, Андрей Васильевич! С вами говорит Меркулов. Пожалуйста, во избежание неприятностей послушайтесь меня!… Иначе я прикажу взломать дверь!…
Раздались несколько громких ударов, после чего послышался скрежет, а затем – хруст и треск ломаемого дерева.
Меркулов вошел один. Он увидел ожившую страшную картину Ильи Репина, на которой изображен безумный старик возле убитого им самим сына…
Эпилог
Ранним утром в кабинете Меркулова сидели двое – сам Константин Дмитриевич и небритый, почерневший от усталости Грязнов. Они расположились за приставным столиком – один напротив другого, касаясь порой коленями. На полу, возле ножки стола, притулилась пустая коньячная бутылка, другая, наполовину опорожненная, была на столе. Слегка осоловевший Вячеслав Иванович держал в руках факс, отправленный Турецким и полученный только что. Полученный в том смысле, что Костя его сам вынул из аппарата, прочитал, пожал плечами и кинул свернувшуюся трубочкой бумагу на письменный стол. А Грязнов только сейчас увидел ее и заинтересовался:
– От Сани?
– От него. Они уже в Нью-Йорке.
– Разрешишь поглядеть?
– Смотри, коли есть охота…
Грязнов прочитал, подумал, покачивая головой и сильно щуря глаза – его определенно «вело», – снова вернулся к тексту.
– Это интересно, – сказал наконец и стал ладонью разглаживать непослушную бумагу. – Видишь, Костя, а ведь ребята – молодцы! Удалось-таки размотать этого… Доннера.
– А там, у них, иначе и не бывает, – хмуро ответил Меркулов. – Если только открыл рот, уже не закроешь. Начал давать показания – не остановишься, пока тебя самого не остановят. Это ж не наша демократия, мать ее, чтоб лапшу на уши вешать…
– Хорошо, – послушно кивнул Грязнов, – тогда объясни мне, на кой хрен им-то понадобились трупы? Или это, по-твоему, тоже входит в условия игры? Зачем, чтоб подставить какого-то Чуланова, и нашим и вашим потребовалось столько трупов?
– Не упрощай, Вячеслав. В принципе Сашка лишь подтвердил своим факсом, что грязная игра действительно имела место быть. И вели ее генералы, вот тут ты прав: и наши, и американский. Но – бывшие! Заметь: все они так или иначе – отставные! Паркер, к слову, генералом стал после той самой «Бури в пустыне», когда они Ирак раздолбали. Но очень скоро вышел в отставку и вернулся, как о нем сообщили газетчики, к любимому детищу: коллекционированию редких произведений искусства и литературы. Так, кстати, и в ихнем «Ху есть ху» написано. Но это все – верхушка айсберга. Хотя не исключаю, что для одного – цель, для другого – повод. И когда первое и второе объединяются, мы неожиданно становимся свидетелями жестко поставленной, совершенно конкретной задачи – захват власти. Но по возможности бескровным путем. Потому что Россия уже устала от расстрелов. По возможности, Вячеслав, понимаешь? А если уж никак не получится спокойно, тогда… значит, слово – «Легиону».
– Ну а штатнику-то этому, Паркеру, ему какая от наших проблем радость? Хотя… у всех генералов, как известно, своя логика, нормальным людям недоступная… Ты на меня так не смотри, это у меня должность, а не чин, поэтому – не разделяю. И не сочувствую.
– И правильно делаешь, – хмыкнул Меркулов. – А на мой генеральский погон не намекай, я тоже не сочувствую. Но – вынужден понимать… чтоб в конце концов разобраться со всей этой мерзостью. Кстати о радости. Тут все завязано, Вячеслав, и радость, и печаль. Недаром же Паркер, по словам Доннера, заплатил ему бешеные деньги! А за что? Чтоб внести в досье Чуланова соответствующую компру и тем самым смешать его с дерьмом.
– Значит, это Чуланов мешал Паркеру? Так ставишь вопрос?
– А я не уверен, что американец вообще слышал фамилию Чуланова. Помнишь, я просил Сашку узнать, о чем будут беседовать на встрече в Германии двое бывших генералов?
– Костя, не тяни, я видел отчеты Турецкого: книги какие-то, композиторы…
– Вот именно, особенно композиторы! Ох, знатоки на мою седую голову! Не какие-то, господин неученый полковник, а уникальные книги, сохранившиеся в единственных экземплярах! И не композиторы, а музыкальные инструменты – скрипки, виолончели, созданные гениями Страдивари, Вальона, Штайнера… Я и сам сперва не мог сообразить, какой смысл они вкладывали в свой, казалось бы, бессодержательный разговор. Да вот и ты подумай: уединились два генерала, причем один без всякой особой надобности для этого прилетел из Штатов, а второй – из России, а увиделись – заговорили черт знает о чем. Да еще какими-то загадками. Ну давай же, ворочай наконец мозгами, сыщик! Ничего в голову не приходит? Ты же материалы видел, сам только что сознался!
– А может, они не нарочно, а случайно, так сказать?…
– Вячеслав! – строго сказал Меркулов. – Можешь не валять мне тут дурака! Я всегда был высокого мнения о твоих умственных способностях, не расстраивай меня, пожалуйста!
– Ну хорошо, – Грязнов взялся за бутылку, – подставляй свой… бокал! А встретились они, Костя, с той целью, чтоб договориться, каким образом снять с работы некоего Чуланова, который быстро набирает силу и, значит, мешает, как ты уверен, Ястребову осуществить бескровный захват власти. Ловко, Константин, но… сложно. Как примерно левой пяткой правое ухо почесать.
– Господи, и с кем я разговариваю! Ты же сам читал запись их беседы! Там разве есть хоть одно слово об этом?