– Согласен, – улыбнулся Кротов. – Сроки?
– Дня три дадите?
– Сделайте одолжение. Связь?
– Оставьте ваш номер, я позвоню. Так мне удобнее.
– Вот моя визитная карточка. – Кротов протянул визитку. – Аванс?
– Я бы предпочел всю сумму сразу.
– Логично. Значит, в среду ожидаю вашего звонка?
– Если ничего не изменится, да, – растянул губы в улыбке Майор.
– А что у вас может случиться! – обратил лицо к небу Кротов.
– Ну мало ли! – философски хмыкнул Майор. – Желаю здравствовать.
Они пожали друг другу руки, и Майор прямиком через рощу пошел к проходной воинской части. А Кротов сел в машину, посмотрел на скучающего Гришу и сказал:
– Меняй профессию. Он больше с тобой работать не будет.
– Это почему? – окрысился вдруг Гриша.
– Сам сказал. Ненадежный ты человек. Наркоши – они все ненадежные.
– А при чем здесь наркотики? Я что, подвел когда-нибудь?
– Пока, может, и нет, но подведешь. Обязательно. И тогда тебе, дружок, хана. Часа не проживешь. Я знаю, можешь мне поверить. Так что бросай. Ищи себе другое дело. Могу, кстати, посодействовать.
– А на хрена? Я и сам могу.
– Валяй, но учти, влипнешь, никто тебя выручать не будет. Я все сказал, поехали.
И он тронул машину...
Гришу он высадил в районе Сокольников, дал ему пару сотенных купюр и сказал, что за такую работу и этого много. Гриша попробовал было побазарить, что мало, обещано больше, но Кротов не стал с ним разговаривать, просто закрыл дверцу и уехал. Дальше с Гришей будет все просто: вечером он ввяжется в драку, его заметут и будет он трое суток загорать в обезьяннике, где переживет жесточайшую ломку, после чего приехавшие врачи заберут его в наркодиспансер...
«Мерседес» Кротова догнала «девятка», посигналила фарами и приткнулась сзади к бортику. В салон к Кротову пересел Филя.
– Отлично получилось, – радостно сказал он. – И запись что надо, и на пленке вы будете вот так здорово смотреться. Сплошное, понимаешь, удовольствие, когда друзья-однокашники встречаются!
– К великому сожалению, ты, Филипп, недалек от истины... Только тут сплошной, как ты заметил, террариум. А изнанка славы – это ее издержки...
– Не понял.
– Да это я себе.
Глава одиннадцатая
ПРЕЗЕНТАЦИЯ
С какого-то мгновения Сергею Николаевичу Светличному показалось, что жизнь его вдруг сорвалась с привычной резьбы и стала как бы неуправляемой. Это ощущение было очень неприятным, поскольку он во всем предпочитал размеренность и порядок. От которых в немалой степени зависела его собственная жизнь.
Он стал думать, с чего началось, и понял, что никому ничего нельзя передоверять, ибо в этом и таится главная опасность. Следовательно, в «срыве резьбы» виноват был в первую голову он сам. Вывод хоть и неутешительный, зато понятный.
И первым в этой череде неприятностей стал рыжий механик, за что его пришлось убрать. А это лишние следы. Правда, Светличный был уверен, что дура-девка не запомнила его. Это обстоятельство, точнее, его уверенность, спасли ее. Поскольку в противном случае надо было бы убрать всех, находившихся в квартире. Конечно, не исключен шум, а что поделаешь!
Но с механиком он разобрался быстро, даже не испытывая при этом какой-то душевной тяжести. Тем более что впереди уже отчетливо маячило Лазурное побережье с его остролистыми агавами, пальмами и соснами-пиниями.
Однако поздний субботний звонок из Подмосковья сюда, в Питер, немедленно спутал ему все карты.
Если б он не знал дядю Витю, то решил бы, что это чья-то ловкая провокация. Но в голосе старика он услышал настоящую панику. Какие-то крутые накатили, фотографию костылей в нос ткнули и потребовали, чтобы дед такие же сделал. Нет, не верю!
И никакие это, скорее всего, не крутые, даже если и хорошо работали под них, а в лучшем случае – ментовка. А фотик – это, возможно, просто ориентировка, которую разослали по отделениям милиции для проверки: вдруг кто клюнет!
Если старик послушался его и уехал, то пока за его жизнь можно не волноваться. Как и за свою собственную. Пропал – и с концами. Кстати, скорее всего, так и придется поступить, то есть полностью обрубить концы. Жаль, отличный был мастер.
Сергей поймал себя на том, что сказал о дяде Вите «был». Ну что ж, значит, не судьба...
А если взять за основу худший вариант? И были у старика не крутые и не ментовка, а ребятки из органов безопасности? Ведь сидел однажды старик, и там очень хорошо знают за что. А «винторез» даже по телевидению засветили. Чего им стоит в такой ситуации расколоть испуганного пожилого человека! Этого Сергею объяснять не стоило: сам все прошел, на собственной шкуре испытал – во время учебы. Да и на практике тоже. Тогда дело гиблое, и со стариком надо прочно завязывать. И с Подмосковьем тоже.
Так что же делать? На что решиться? Пока на это не ответишь, нельзя предпринимать никаких следующих шагов. Это что же, отказаться, значит, от своей работы? Да кто ж такое позволит? Теперь и на краю света достанут, не они, так свои...
Долго размышлял Светличный и наконец пришел к выводу, что никакой Лазурный берег от него с Нелькой не уйдет, если он будет точно знать положение дел. Не оставалось ничего иного, как самому ехать в Москву, поскольку уж эту миссию он никому не мог перепоручить.
Он нашел и предупредил Нелли, мечущуюся по городским организациям вместе с новоиспеченным своим секретарем-архитектором, что их вылет за границу может несколько задержаться. Это Нелли не встревожило, напротив, лишние день-другой ей тут как раз и были нужны до зарезу. А билеты – что ж! – можно перенести на другой рейс или, еще лучше, на конец следующей недели. Да, хлопоты с особняком стали наконец для Нелли Кутеповой тем необходимым делом, которого ей в последнее время так не хватало.
Кладя телефонную трубку, Светличный усмехнулся про себя. Недоставало, чтобы, вернувшись в Питер, он неожиданно застал в фирменной кутеповской постели этого мальчишку, неудавшегося архитектора из Павловска, который ухитрился буквально вмиг чем-то очаровать капризную звезду подиума. Но ревнивцем Сергей себя не считал, тем более что и жизнь к тому никак не располагала, и подумал: ну потрахаются, в конце концов, и что? Нельки, что ль, убудет? А мальчишку можно зато всегда поставить на место. Было б на пользу...
Однако перед отъездом он решил все-таки сделать контрольный звонок.
– Менеджер Акимов, – услышал он в трубке.
– Здесь Сергей. Я собираюсь отдохнуть недельку-другую. За рубежом. Связь прежняя.
– Минутку, вам есть сообщение. Зайдите на Главпочтамт. До свидания.
«Неужели опять срочная работа? – подумал Светличный. – Это было бы сейчас очень некстати...»
На Главпочтамте в окошечке «До востребования» он получил письмо без обратного адреса. Тут же вскрыл. В конверте лежала короткая записка:
«Если есть свободная минутка, позвони по этому номеру...»
Тут же, из уличного автомата, Сергей набрал указанный в записке номер. Узнал голос Патриарха.
– Сергей говорит.
– Здравствуй, Сережа, – мягко ответил Савелий Иванович. – Давно с тобой не беседовал. Все недосуг. То тебе, то мне. Есть минутка для разговора не по телефону?
– Есть.
– Ну хорошо. Ты где?
– У Главпочтамта.
– Я знаю, что собственным транспортом ты пользоваться не любишь, поэтому подошлю свою машинку. Ты постой там маленько, к тебе подойдут. Приезжай, поболтаем...
И весь разговор. Попробуй не подчиниться Патриарху! Тем более что он, похоже, в расслабленных чувствах и ему требуется собеседник. Даже и не для разговора, а чтоб просто внимательно слушал стариковские откровения. Хотя какой он старик?
А может, и к лучшему. Сергей уже решил не торопиться с принятием окончательного решения по поводу судьбы дяди Вити. И если обсудить этот вопрос с Патриархом, нельзя исключить, что и срочно ехать в Москву не придется. Есть же люди для поручений подобного рода. В конце концов, он стрелок, а не чистильщик...
Сергей походил немного вдоль фасада Главпочтамта, и наконец к нему подошел спортивный парень в кожаной курточке:
– Это вы Сергей?
– Я.
– Я на машине, прошу.
Подвел к обычной, неприметной «девятке», предупредительно открыл пассажиру дверь.
До Солнечного добрались меньше чем за час. Парень отлично вел машину. Да и движок у нее – слышал Сергей – был, скорее всего, снят с какой-нибудь оперативной. Форсированный.
Уже бывавший здесь, Сергей сам, без сопровождающего, поднялся на второй этаж, в гостиную, где под лампой с большим шелковым абажуром – под старину – в мягком кресле сидел с кипой газет на коленях Савелий Иванович.
Всякий раз он чем-нибудь да удивлял Сергея. Ну вот как сейчас – газетами! Читатель он, мать его ети! Государственный деятель! Все он буквы наизусть помнит...
Но при всем при том не мог не отдать должное Патриарху Сергей Светличный. Толковая у этого уголовника была башка. Все он знал, и, хотя оставался постоянно в тени, без него в городе практически не вершилась никакая политика. Он был всем нужен, ибо обладал своей особой, подпольной властью.
Светличный пожал протянутую ему руку и сел в кресло напротив. Монахов скинул газеты на пол, пристально посмотрел на Сергея, усмехнулся и сказал:
– Ну говори, чего там у тебя случилось.
– Разве? – Сергей продемонстрировал легкое удивление.
– А как же! Я ведь и газетки почитываю, и ящик регулярно гляжу. Особливо криминальную хронику. Всякое там показывают. Ну так что? Ай-я-яй, Сережа, что ж ты так-то?
– Это вы про кого?
– Да про механика твоего, – помрачнел Монахов. – Ты ж ведь, поди, убыл в ту же ночь, а я в телевизоре видел выступление следака, что на убийство выезжал. Он же и про фоторобот, стало быть, не преминул заявить. Не показал, правда, в телевизор. Это можно по-разному понимать, и хотелось бы думать, что нету у них ничего. Пустышка это – с фотороботом-то. Однако все равно нехорошо. Ты ж ведь к такому не приучен, верно?
– Все абсолютно правильно, Савелий Иванович, – вздохнул Сергей. – Но у этой истории возможно некоторое продолжение.
– Так отчего ж я не знаю?
– А я сам недавно только получил сообщение...
И он, ничего не утаивая, рассказал о звонке дяди Вити, Виктора Ильича Бессонова, незаменимого оружейного мастера.
Слушая, Монахов укоризненно качал головой, время от времени повторяя: «Ах, Сережа, Сережа...» А когда рассказ закончился и Светличный сообщил о том, что уже собрался ночным ехать в Москву, чтобы самому во всем там разобраться, Савелий Иванович возразил:
– Никуда тебе, думаю, ехать сейчас не надо. У тебя телефон-то какой? На тебя записан?
– На бабку Матрену.
– Это что за хохма? – нахмурился Патриарх.
– Соседка, – спокойно объяснил Сергей. – По даче в Кратове. Померла год назад.
– Понятно. Давай его сюда, он тебе больше не пригодится. Другой дам. Хозяин жив-здоров, в загранке пребывает. И еще. С дачей той своей ты, милок, распрощайся. Вот так сразу, при мне. И чтоб я больше о ней ничего не слыхал, понятное дело?
С чем-то всегда, всю жизнь, приходится прощаться. В том числе и с кратовскими тихими улочками, усыпанными красными, желтыми и зелеными листьями. Оставалось лишь вздохнуть.
– Ты намекал, помню, на отдых? Сильно, что ли, устал или еще чуток поработаешь?
– Дело-то стоящее?
– Вполне. Кусков на триста. Сроки нам не устанавливают. Сделаешь – и ладно... Лучше б совсем тихо, чтоб тебя там и близко не было. А там уж как получится.
– Кто таков?
– Да вот... – Патриарх, кряхтя, нагнулся к брошенным на пол газетам, поднял одну, другую, отшвырнул и взял третью. Ее развернул, потом сложил, еще раз и протянул Сергею: – Взгляни, знакомая личность?
На газетном снимке был бывший петербургский губернатор Анатолий Саблин с толстой книгой в руках. Подпись под фотографией сообщала, что только что вышла из печати книга известного политика, в которой рассказывается о бескомпромиссной борьбе автора за построение свободного государства с рыночной экономикой, а также дается хроника демократических преобразований в России начиная с костров у Белого дома и торжественного марша победившей демократии. Еще сообщалось, что презентация книги Анатолия Ананьевича Саблина, написанной в тяжелейших условиях постоянных преследований со стороны ангажированной правоохранительной системы, отдельных средств массовой информации и вообще красно-коричневой части электората, состоится в самые ближайшие дни в одном из элитных клубов города, о чем публике будет сообщено отдельно.
– Что скажешь? – как о чем-то незначительном спросил Монахов. – Вопросы, просьбы есть?
– Пожалуй, нет. Как у него со здоровьем, – Сергей снова взглянул на подпись под снимком, – в связи с постоянными преследованиями и тяжелейшими условиями загрансуществования?
– Умница, в самый корень зришь. Имел парочку инфарктов. Но крепенький. Говорят, еще и по женской части не промах. А чего усмехался, когда читал?
– Да это так... Элитный бывает козел. А клуб – элитарный. Нас еще, помню, учили не делать таких ошибок. Так мы-то кто? Солдаты. А эти!.. – Он кинул газету в кучу других.
– Дам я тебе, Сережа, одного доктора, поговори с ним. Можешь не стесняться, говорить открытым текстом. Я к тому, что, возможно, и не надо будет стрелять. Зачем шум, верно? Подумай. Ну а потом, если все путем, и отдохни. Прокатись куда-нибудь. Но ненадолго. Чует мое сердце, что скоро работы будет во! – Патриарх чиркнул себя указательным пальцем с большим брильянтовым перстнем на нем под подбородком. – Ну ладно, коли других дел нет, отдыхай, Сережа, не забывай старика. Весточки о себе подавай. Там, внизу, мой паренек, что тебя привез и теперь доставит куда скажешь, мобильник передаст. А свой оставляй, он тебе теперь без надобности. И в Москве тебе, Сережа, делать нечего, так что поезжай-ка спать. Утро вечера мудренее. И учти, я недоволен тобой. Опять недоработка, нехорошо...
Когда же Светличный, попрощавшись, вышел, Монахов пробормотал:
– Хуже нет – исправлять да доделывать... – Взял телефонную трубку и набрал номер: – Соедини-ка меня с Акимычем... – Дождался, когда раздалось в трубке: «Менеджер Акимов», и сказал: – Вот что, Акимыч, слушай меня внимательно...
Ложь – действительно оружие политика, кому ж и знать, как не ему, профессиональному юристу, вознесенному уникальными обстоятельствами на самую вершину политики...
Великому государству, сделавшему зигзаг от светлого коммунистического будущего в звериные джунгли капитализма, немедленно потребовались идеи абсолютной свободы от всех прежних, вбиваемых десятилетиями в людские головы принципов. Необходимо было все разрушить до основания, чтобы на обломках бывшей империи восторжествовал наконец один закон, определяющий права сильного. В России – синоним богатого. Передел предстоял кровавый, это понимали все, но его надо было оправдать – не перед собой, нет, перед мировым общественным мнением, с которым, к великому сожалению, все-таки приходилось считаться.
Они многое желали – эти молодые, яростные демократы, преуспевшие в переделе государственной собственности. Они были уверены в своей неприкосновенности и, торопясь, делали многочисленные ошибки, сбивая эйфорию обещанного праздника свободы и, напротив, возбуждая негативную энергию народных масс, обманутых этими обещаниями.
Кровь таки пролилась. И не только у Белого дома, но и в сердцах, душах обездоленных людей. А искусно раздуваемый оппозицией пепел горя и нищеты звал к отмщению.
Этому сопутствовало и отсутствие зримых перспектив. О дальних никто уже и не заикался, поскольку большинству было в высшей степени наплевать на них – все равно не дожить. А о ближних без устали вещали всевозможные СМИ, призывая нести свои сбережения в банки-однодневки, участвовать в беспроигрышных лотереях, жевать «орбит» и пользоваться прокладками с крылышками, тем самым создавая себе благополучие на каждый день. Народ участвовал, проигрывал, зверел и отказывался верить своим вчерашним кумирам. Более того, он начинал их ненавидеть, называя виновниками всех собственных бед.