Он уже дремал, когда тренькнул телефон. На связи был не кто иной, как полковник Масловский. Беспокойно шевельнулось сердце. Наемники прекратили игру и выжидающе уставились на Вадима. Разговаривать в их присутствии он не хотел. Демонстративно сгреб телефон и вышел в сени.
– Вы в безопасности? – спросил полковник.
– Да, Павел Константинович.
– Занятная информация. Несколько минут назад со мной связался наш друг… надеюсь, вы понимаете, о ком я.
– Кладовщик, – предположил Паскевич.
– Да. У него интересные новости.
Несколько минут полковник транслировал полученную от Крикуна информацию. Паскевич лихорадочно ее переваривал. Подстава?
– Какой у него был голос, Павел Константинович?
– Нормальный. Немного возбужденный. Разговор записан. Его изучили психологи. Вердикт однозначный – говорил не под давлением. Случайно получил информацию. Не думаю, что с «кладовщиком» играют. Не могли его так быстро вычислить. Мозиляк ведь на свободе?
– На свободе. Я тоже так думаю. Скорее всего, информация подлинная. Клиент давно не видел свою семью. Сам приехать не может – семья едет к нему, тем более под охраной. У людей такое случается. И ничего удивительного, что клиент хочет сам их встретить. И незачем ехать через тридевять земель, все рядом. Даете добро на операцию?
– Действуйте, Вадим. Для нас это дело чести и серьезная проверка на зрелость. Нам нужны эти контракты. Во-первых, это деньги, во-вторых…
– Я знаю, Павел Константинович. Мы последний форпост западного мира перед озверевшими восточными ордами.
– Не юродствуйте, Вадим, – усмехнулся полковник. – Хорошо подготовьте и не провалите задание. Действуйте в контакте с Бережинским. Вам предстоит удовольствие скоро с ним встретиться. Сразу после акции – отход на Донетчину. Если будет возможность, убрать Крикуна и Мозиляка с дочерью. Не будет возможности – поручите диверсантам.
Переспрашивать не имело смысла, голос собеседника звучал четко и понятно. В рекомендации имелся свой резон. Если что-то не нужно, это надо убрать. Масловский отключился. Паскевич вернулся в избу. Наемники исподлобья его разглядывали.
«Надеюсь, они не получили такой же приказ, – подумал Вадим. – Устранить меня по завершении «командировки».
Он смотрел на этих людей, с которыми по идее уже должен был сродниться. Но кроме раздражения, они ничего не вызывали. Ничего, он умел прятать свои чувства.
– Это был Масловский, – проницательно заметил Хардинг. – Выкладывайте, Вадим.
Они слушали молча, с хмурыми лицами. Собственно, американцам было все равно, кого и где устранять. Их продали за кругленькую сумму, и из этой суммы они получат кругленький процент. Впрочем, допустимы бонусы – за работу вовремя и без ошибок.
– Мы поняли, Вадим, – кивнул Хардинг. – Нужно провести разведку на местности.
– Это не очень хорошая мысль, мистер Хардинг, – учтиво отозвался Паскевич. – Это далеко. Нас ищут. Мы можем передвигаться только в темное время суток. Предлагаю прибыть на место пораньше и провести рекогносцировку за несколько часов до акции.
Раздался стук в дверь. Решительный, но условный. Американцы вздрогнули. Паскевич сделал предупредительный жест – все под контролем. В хату, пригнувшись, вошел рослый мужчина. Он был одет в какой-то полувоенный френч, носил обычные кирзовые сапоги, собранные в гармошку. Головной убор с козырьком напоминал шапку времен Второй мировой войны, которые носили немцы и их прислужники. В мозолистых руках хорошо смотрелся бы «Шмайсер», но и советский АКС выглядел уместно. У мужчины было широкое мясистое лицо. Свинцовую щетину «удачно» дополнял глубокий шрам на правой щеке, благодаря которому правый глаз находился не в своей плоскости. Масловский был прав – удовольствие было то еще. Обитатели хаты и посетитель с недоверием разглядывали друг друга. Потом мужчина помялся и сдержанно кивнул.
– Спешу представить, господа, борца за свободу и независимость Украины, – не без пафоса начал Паскевич. – Командир отряда «Тени» Антон Бережинский. Его люди будут сопровождать нас до погранпоста «Вишняки», а по завершении акции переправят в соседнюю область. Проходите, господин Бережинский, думаю, нам есть что поведать друг другу…
– Держите. – Капитан Комаров, командир спецгруппы с российской стороны, протянул Никите несколько пластинок, похожих на слегка утолщенные сим-карты. – Это маяки, раздайте своим людям, и мы отличим вас в темноте от наемников. БТР мы замаскируем, он стоит на нашей стороне. Вся информация будет немедленно передаваться по рации.
– Спасибо, капитан, – поблагодарил Турченко. – Постарайтесь держаться подальше, чтобы не спугнуть террористов. Прикажите своим людям, чтобы не болтались по границе.
Темнота уже сгустилась, вокруг поста все было спокойно. Стих ветерок, и лес на северной возвышенности замер в тревожном ожидании. Прошла последняя машина, разъехался дневной персонал, и пост закрылся. Охрана погранпоста была небольшая, серьезных происшествий в связи с близостью российской воинской части здесь давно не отмечали. Никаких шатаний не наблюдалось, люди были предупреждены. В крохотной деревушке на севере от поста тоже все было спокойно. Ту часть территории контролировали российские пограничники, хотя находилась она на украинской стороне. Сема Гончар перед закатом в шутку предложил перекопать пограничные столбы – перенести на запад от деревни – дескать, по уверениям пограничников, бабки в деревне гонят знатную горилку.
– А столбы перенесем – будут гнать самогон, – хохотнул Копылов. – А что, всего на сто метров перенести, никто не заметит.
– Я бы сразу в окрестности Кракова перенес, чтобы не возиться, – проворчал Терновский, чем вызвал бурное веселье как с той, так и с другой стороны.
Но вот уже несколько часов после этого в округе царило безмолвие. Маленькая стрелка на циферблате подползала к цифре «одиннадцать». Временами рельеф местности совершал плавные изменения – отдельно взятые бугорки переползали с места на место и снова замирали. В темноте их невозможно было отличить от настоящих бугорков. Лебеденко коротал время в лощине у лесополосы, недоумевая, что он тут делает, – ведь ясно, что из этого разреженного околка никто стрелять не будет.
– Ясно, да не совсем, – ворчал Турченко, залегший на центральном направлении. – Лежи и не возникай. Только не спи, Юра.
Где-то слева колыхался Копылов – сместился с пустыря подальше в лощину, пропал из вида.
– Я здесь, командир, – сообщил он по рации. – Полтораста метров от тебя, на восемь часов. Заползи за куст, ты слишком вызывающ.
Где-то справа обустраивался у подножия холма Терновский, докладывал, что все спокойно, жить можно.
– Семен, у тебя без происшествий? – шептал в микрофон Турченко, пытаясь высмотреть на вершине холма что-нибудь нехарактерное для местности.
– Я на месте, – доложил Семен. – Сосны шумят надо мной, гора уступами, темно, торжественно… – и забубнил утробно: – В черном-пречерном лесу, на черной-пречерной горе…
– Капитан, мы вас видим, – вышел на связь капитан Комаров. – Больше никого не видим, нет здесь никого…
– Хорошо, спасибо, – отозвался Турченко. – Продолжайте наблюдать, это очень важно, мы не знаем, с какой стороны они придут. Надеюсь, не с российской. Ящик коньяка с меня, когда все закончится.
Время неумолимо шло, отмеряя секунды, минуты. В окружающем пространстве ничего не менялось. Каждые пять минут Комаров докладывал о неизменности обстановки. Ночь вступала в свои права, понижалась температура. С севера приближалась неприятная на вид махровая туча – вроде бы не дождливая, но такая, что при взгляде на нее по телу ползли мурашки.
«Это туман из Стивена Кинга, – шевельнулась неприятная мысль. – Та самая мистическая мгла, из которой вылезают щупальца и пальцы».
Тело затекло, он раздвинул ноги, чтобы принять приемлемую позу. Затвор автомата неприятно холодил ладонь. Под прибором ночного видения, похожего на маску для ныряльщиков, вспотело лицо. Окружающее пространство было размазано, как пластилин по асфальту, складывалось из темно-синего и зеленого мерцания. В начале первого зашуршал эфир в ухе, раздался приглушенный голос полковника Порохова:
– Никита, докладывай, где противник?
Маленькая колонна из двух микроавтобусов, на которой полковник якобы будет встречать семью, находилась в лесу тремя километрами южнее. Комбрига охраняли пять спецназовцев не самого астеничного сложения. Подчиненные упрашивали полковника остаться в штабе, но он никого не хотел слушать.
– Работайте, друзья мои, работайте. А если плохо сработаете, то ваш «слуга царю, отец солдатам» полезет под пули снайперов.
– Нет противника, товарищ полковник, – доложил Турченко.
– Совсем нет?
– Так точно, товарищ полковник. Вражеская армия на войну пока не явилась. Подождем, время есть.
Время было неумолимо. Похолодало, поднимался ветер. Подошла махровая туча и погрузила окрестности в непроницаемую тьму. Становилось неуютно.
«Что мы сделали не так? – размышлял Турченко. – Время подготовиться было. Чего не сделали? Может, прав Варгин: посадить в лесу всю армию, чтобы уж наверняка? Отслеживать все дороги, проселки, козьи тропы, по которым они могут подъехать? Но нет, так неправильно, группа захвата должна быть компактной, мобильной».
Часовая стрелка одолела цифру «1», ничего не происходило. Воздух колебался, усиливался ветер. Нервы начинали подрагивать. Чего они ждут? Хотят подъехать к самой раздаче? А осмотреться, выбрать позиции? Заподозрили что-то неладное, не верят в «чистосердечность» своего сообщника Крикуна? Или сам Крикун не поверил, понял, что его разводят? Но в этом случае он должен занервничать, попытаться скрыться. Однако наблюдение докладывало, что Крикун ведет себя спокойно, отработал день на складе, заперся в своей комнате в офицерском общежитии, никуда не выходит. А час назад у него погас свет, вздремнуть решил…
– Капитан, посмотри внимательно в лесу на холме. Сдается мне, они могут там расположиться, – тихо сказал Турченко.
– Нет никого в лесу, – отозвался Комаров. – Во всяком случае, бинокли и оптические прицелы там никто не применяет. Только твой человек, перечеркнутый красным крестом – он на перегибе вершины, в двух шагах от леса.
– Чего это я крестом перечеркнут? – проворчал Семен. – Почему такая фигня?
– Просто повод улыбнуться, – объяснил Никита. – Ты уверен, Комаров?
– Абсолютно, – отозвался россиянин. – В лесополосе на юге их было бы видно, в лесу на холме – тоже, потому что лес разреженный.
– А где не видно? – спросил Терновский.
– Не видно в западном лесу. До него далеко, полтора километра, лес густой…
– Гадом буду, они там, – подал голос Копылов. – Хорошо бы прогуляться до этого массива, но что-то мне лениво туда…
– Никакой инициативы, – шевельнулся Турченко, – все остаются на местах до моей команды.
Стрелять из дальнего леса было глупо, не попадет даже лучший в мире стрелок. Одна поправка на ветер чего стоит. Даже если все трое начнут палить одновременно, шансы небольшие. В сторону этого леса, сливающегося с темнотой, он в последнее время смотрел все чаще. Не внушал ему доверия этот лес. Чреватый, угрожающий, в нем таилось что-то зловещее. Но оставлять в нем засаду было глупо. Слишком велик массив, в этом квадрате можно неделю вести боевые действия, а если еще не знаешь, с какой стороны подойдут террористы…
Половина второго. Без пятнадцати два. Он кожей чувствовал, что в этом лесу что-то происходит. Наемники скрытно приближаются к границе. Машину прячут в зарослях, дальше движутся лесом, сливаясь с неживой природой. Они заносчивы, нахальны, но они профи, знают, как вести себя в лесу, чтобы их не заметили. Вот они выходят на опушку, рассредоточиваются, извлекают приборы для наблюдения. У них перед глазами – изрезанное ямами и колдобинами поле, лес на холме, прямо по курсу погранпост «Вишняки», в нескольких строениях которого поблескивают огоньки. Комаров прав – дистанция безнадежная, им нужно подойти ближе, осмотреться, затем еще ближе…
Начало третьего. Двадцать минут третьего… Снова на связи полковник Порохов, измотанный ожиданием. Лезть под пули или не лезть под пули? Эх, товарищ полковник, как бы вам сказать, чтобы вы не обиделись…
Половина третьего. Наемников не было. Природа была тиха и неулыбчива. Туча расползлась, теперь она закрыла все небо, надежно похоронив луну. Тридцать пять минут третьего…
– Никита, все, я еду, – угрюмо вымолвил комбриг.
– Григорий Андреевич, давайте подождем еще немного, – взмолился Турченко.
– Это глупо, капитан, – отрезал комбриг. – Они не вылезут, пока не увидят меня. Делайте, что хотите, но я еду.
Злость взяла нешуточная. Все правильно, у наемников есть сомнения. Они начнут действовать только в том случае, если своими глазами увидят комбрига. А техника у них такая, что легко увидят в темноте на дистанции полутора верст…
– Хорошо, товарищ полковник, давайте, – убитым голосом сообщил Турченко. – Сделайте так, чтобы стрелки вас видели, но не могли прицелиться. Пусть охранники вас прикроют.
– Хорошо, – проворчал комбриг. – Только я уверен, что стрелять сейчас не будут. Это звери, капитан, настоящие звери без стыда и морали. Им нужно нанести как можно больший ущерб. Поэтому стрелять будут после того, как я встречу семью и мы станем рассаживаться по машинам. Жену и дочь они убьют вместе со мной.
– А вы уже втянулись, товарищ полковник, – заметил Никита. – Переживаете, как по-настоящему. Вы помните, что никакой семьи не будет, а только видимость? Вам нужно пройти на пост, после чего россияне на другой стороне создадут оживление, и именно в этот момент снайперы должны держать проход от турникета под прицелом.
– Не хватало, чтобы здесь была моя семья, – проворчал комбриг. – Надеюсь, они спокойно спят в Воронеже. Ладно, хватит болтать, капитан.
В 2 часа 45 минут с юго-западной части послышалось приглушенное урчание. Оно становилось громче, огоньки фар плясали по асфальтовой дороге. Две машины приближались к лесополосе, в которой лежал Лебеденко.
«А вдруг сейчас нападут? – кольнула неприятная мысль. – Никто не ожидает – взорвут машины, расстреляв из гранатомета».
Нет, он взял себя в руки. Профи так не сделают, даже если где-то добудут гранатомет. Они не знают, кто в машине, они стреляют только по целям, которые видят. Да и нет там никого, Лебеденко давно бы зашумел…
Маленькая колонна проехала мимо лесополосы, приближалась к погранпосту. Мощные фары озаряли обочины, заваленный камнями пустырь. Машины не стали подъезжать вплотную к строениям, остановились посреди пустой парковки. Одна машина – для семьи комбрига, другая – для охраны. Из салонов стали выходить люди. Они стояли кружком, закуривали. Кто-то спрыгнул с крыльца, пошел им навстречу. Турченко же изнывал от нетерпения – НУ?!
– Капитан, я вижу, их четверо, – взволнованно бросил в эфир Комаров.
Скулы свело от волнения. Вот он, момент истины! Ще нэ вмерла Украина? Но удушливый душок уже витает…
– Мужики, не шевелиться, – прошептал Турченко. – Лежим, как будто ничего не происходит. Мы часть неживой природы… Комаров, где они?
– Пока это только точки на моем мониторе. Вышли из леса, приближаются… Довольно быстро приближаются… Вот разделились!
– Что? Куда?
– Подожди, Никита, не гони коней… Двое взбираются на северную возвышенность, движутся на восток краем леса… Двое прямо, по полю… Они бегут, Никита. До тебя им остается метров девятьсот, а до того парня, что перед тобой, – еще меньше…
Тот парень – это Копылов…
– Бойцы, не шевелиться, застыли, – зашептал Никита. – Вы по-прежнему бугорки, вы никто, часть земли русской… Копылов, ты понял, они идут на нас с тобой? Семен, Серега, к вам тоже приближаются двое… Лебеденко, ты слышишь меня?
– Да, командир.
– Ползи на запад. За лесополосой тебя не увидят. Как пройдут, заходи к ним в тыл.
– Понял.
– Если не заметят, дадим им пройти, ударим в спину… – Этот посыл уже предназначался всему отряду.
– А если раньше остановятся? – буркнул Терновский.
– По обстановке…
Группа людей у контрольно-пропускного поста неторопливо курила. Можно представить, каких усилий им это стоило. Силуэты покачивались напротив освещенного крыльца. Кто из них был комбриг – непонятно. Хотелось верить, что его прикрыли. Но пока он был вне опасности – снайперы продолжали движение, выходя на рубежи. Видимо, курильщики получили сигнал от российских военнослужащих – потянулись на пост. Турченко успел заметить – спину полковника прикрывал плечистый ополченец. Он недовольно поморщился – достаточно сыграть в две руки: первая пуля охраннику, а когда он уберется с линии огня, поражать основную цель… Но обошлось, люди растворились в кулуарах поста. А на противоположной стороне вовсю шел спектакль: тоже подъехали две машины, выходила какая-то публика, приближалась к строениям. Смеялась женщина. Как бы семью привезли…