– В чем дело, вы? – мрачно проворчал невысокий смуглый крепыш с азиатскими чертами лица. – Что за хрень? Нам сказали, что нас будут обменивать на пленных украинских солдат. Где мы находимся?
– Все в порядке, уважаемый, – улыбнулся Масловский. – Не надо волноваться. Вы находитесь именно там, где должны находиться.
Пленники озабоченно переглянулись.
– Представьтесь, пожалуйста, – на сносном русском, но с заметным акцентом попросил Хардинг. Он намеренно использовал доброжелательный тон – вовсе незачем показывать неприязнь или брезгливость. Тем более он их не испытывал.
– А это еще зачем? – проворчал мужчина. Небритые скулы напряглись и побелели.
– Для статистики, – усмехнулся Паскевич. – Не бойтесь, любезный, это же не секрет? Утолите любопытство наших друзей, они хотят знать, против кого сражается украинская армия.
– Дерьмократы, блин, хреновы… – Пленный презрительно сплюнул под ноги сквозь дыру на месте выбитого зуба. Он поднял голову, как-то приосанился. – Багир Агишев, родом из Татарстана, с восьми лет живу в Луганске, работал на шахте…
– В армии служили? – перебил Хардинг.
– Нет, – покачал головой пленный. – Не прошел по здоровью, плоскостопие. Хотя смотря какую армию вы имеете в виду… – Небритые губы искривила язвительная гримаса. – Я с большим удовольствием служил в армии, которая уничтожает карателей, бомбящих наши города и убивающих мою мирную родню…
– Опустим ненужные подробности, – поморщился Хардинг. – Здесь вам не агитационная площадка. Вы хорошо себя чувствуете? Плоскостопие не мешает заниматься физическими упражнениями?
– Ты кто такой? – процедил Агишев. – Что за фигень? На хрена нас сюда привезли?
– Доброе утро, любезный, у вас, наверное, тоже имеются имя и фамилия? – Хардинг подошел к следующему ополченцу. Тот стоял, расставив ноги, руки держал за спиной. Зарубцевавшийся шрам под глазом и фиолетовый синяк под другим не мешали смотреть прямо и с вызовом.
– Николаев Сергей, тоже из Луганска, – хрипло отозвался пленный. – Водитель рейсового автобуса, восемь лет назад демобилизовался из украинской армии.
– Почему не продолжаете водить свой автобус? – удивился Хардинг. – Зачем вы пошли в банду?
– Взорвали ваши слуги мой автобус, – усмехнулся Николаев. – Разбомбили на конечной остановке, когда в него пассажиры садились, а я отлить отошел. Семеро погибли, и автобус в хлам. Потом выяснили, что стреляли снарядом 120-го калибра из поселка Юрьевка, где стоял артдивизион карателей…
– То есть вы считаете, что поступили правильно, записавшись на службу в незаконное вооруженное формирование? – вступил в беседу Фуллертон, также в достаточной мере владеющий русским языком. – И выступили против законной власти, избранной украинским народом? Вы считаете себя правым?
– У каждого своя правда, – оскалился Николаев. И добавил с язвительным нажимом: – Сэр.
– Правда всегда одна, – как бы между прочим пробормотал мнущийся в стороне Паскевич. – Это сказал фараон…
– Вы? – обратился Хардинг к следующему ополченцу. Худощавый парнишка лет семнадцати нервно сглотнул, как-то вздрогнул. На щеке еще сохранилась фиолетовая припухлость от недавнего избиения. Он выглядел изнуренным, подавленным.
– Владимир Ситник, – ломающимся басом отозвался подросток.
– Вовочка, деточка, – ухмыльнулся Масловский, – ты школу хоть окончил?
– Да… Суки, ничего вам больше не скажу! – внезапно взвизгнул юноша. – Вы моих родителей убили! – Он дернулся, стиснув кулаки, но порыв прошел, когда стоящий сзади охранник ткнул ему в спину прикладом. Юнец закашлялся, зашатался, стоящий рядом рослый тип с рыбьим лицом успел подхватить его.
– М-да, тяжелый случай, – приглушенно прокомментировал Паскевич.
Американцы продолжали проявлять любопытство, граничащее с издевкой. Почему-то им стало очень интересно, кого они собираются расстреливать. Рослый тип представился Анатолием Рыткиным – 34 года, бывший сварщик из донецкой строительной компании. Когда-то он отслужил в рембате, в Донецке осталась семья – жена, двое детей, парализованная мать. Он отправился на фронт, вместо того чтобы кормить семью, поскольку искренне считал, что родную землю надо защищать. Он вел себя невозмутимо, на вопросы отвечал четко, только дерганье глаз выдавало волнение.
– Странно, – задумчиво сказал Джерри. – Мне, конечно, плевать, но наши медиа неустанно твердят, что на Украине воюет регулярная российская армия, которую целыми соединениями переправляют через границу. А еще воюют местные маргиналы – алкоголики, наркоманы, уголовные преступники, любители легкой наживы – но их немного. А мы видим только местных, которые не очень похожи на маргиналов. Не странно ли, шеф?
Хардинг пожал плечами. Масловский украдкой поморщился. Информацией о положении дел в зоне конфликта он владел в полном объеме. Кадровых российских соединений там действительно не было. Президент Украины с трибуны Евросоюза может сколько угодно махать российскими паспортами, якобы конфискованными у пленных и мертвых – у знающих людей это вызовет лишь улыбку (у солдат нет паспортов). Российские военные прибывали как добровольцы, и их рассредоточивали по разным подразделениям. И это еще полбеды. Настоящей напастью становилась сдача в плен украинских военнослужащих с их дальнейшим поступлением на службу к террористам. Каким калачом их туда заманивали, непонятно, но многие из этих отщепенцев под воздействием пропаганды сепаратистов воевали не за страх, а за совесть и становились злейшими врагами молодой украинской государственности. И не только рядовые да младшие командиры. Бывший помощник министра обороны Украины генерал-майор Александр Коломиец перешел на сторону презренных террористов, о чем и заявил на своей развернутой пресс-конференции в Донецке, где обливал украинские власти отборной грязью! Последняя должность этого ренегата в оборонном ведомстве – старший аналитик Вооруженных сил. Вроде не важная птица, но информацией владел обо ВСЕМ. Этот тип, кстати, и был одной из мишеней погибшей группы Салливана – ее собирались перебросить в Донецк. Он будет мишенью и группы Хардинга – впрочем, не сразу, а после выполнения заданий на Луганщине. Понятно, что всю информацию он уже слил, но хоть другим неповадно будет!
– А вы, уважаемый, чем можете похвастаться? – обратился Хардинг к сухощавому невысокому мужчине. Тот стоял с поднятой головой и спокойно, как-то даже с юмором смотрел ему в глаза. – Ваши имя и фамилия? – Он почувствовал невольный интерес – этот субъект не был похож на заурядного украинца, он явно выбивался из «контекста».
– Водзимеж Гомарек, – надтреснутым голосом, немного картавя, произнес мужчина. – Я из Кракова. Служил в спецназе польской полиции, потом двенадцать лет занимал пост священнослужителя в католическом храме Святой Девы Марии, имел вторую степень священства. – Он неплохо говорил по-русски – во всяком случае, его речь прекрасно понималась.
– Святой отец? – изумился Хардинг, переглянувшись с присутствующими. Те недоуменно пожали плечами. Разумеется, нелепо – поляк, да еще и священник. – А позвольте поинтересоваться, какими судьбами вы оказались на этой войне? Вы не перепутали противоборствующие стороны?
– Неисповедимы пути Господа, сын мой, – ровным голосом отозвался Гомарек. – Ты же не хочешь, чтобы я пространно источался о своих убеждениях, в которых ты все равно ничего не понимаешь и не поймешь, будучи человеком без морали и принципов?
– Каждому свое, святой отец. – Хардинг невольно усмехнулся. Мораль и принципы – дело, безусловно, муторное, а ценности он признавал только семейные, всячески дорожа своей семьей в далекой Оклахоме и плюя с высокой телебашни на все остальные семьи. – И все же, если не секрет, – вы воюете за убеждения?
– Разумеется, – кивнул Гомарек. – Я не приемлю фашизм в любом его проявлении, даже если он прячется под личиной приверженности западным ценностям. Я не приемлю отступлений от христианской морали – а уничтожение мирных городов и мирных жителей – не совсем по-христиански, согласитесь. К чему эти разговоры, достопочтенный сэр? Нам никогда не понять друг друга, мы слеплены из разного теста. Вы же не планируете сегодня исповедоваться или замаливать грехи? Делайте, что считаете нужным. – Священник прекрасно понимал, что должно произойти через несколько минут, и готов был это принять с христианским смирением.
– Мог бы с вами поспорить, святой отец, – ухмыльнулся Хардинг. – И даже опрокинуть чарку-другую в приятном теологическом споре. Но мы действительно собрались не для этого.
Шестой ополченец угрюмо смотрел ему в глаза. Рослый плечистый парень лет двадцати пяти, с выразительным скуластым лицом и короткой стрижкой. Неплохой, видимо, боец, – мысленно отметил Хардинг.
– Хэллоу, молодой человек, – сказал он.
– Да пошел ты, – сказал ополченец и сунул Хардингу под нос сжатый кулак, из которого со щелчком выстрелил средний палец. Экспрессии оказалось мало – парень ударил ладонью левой руки по сгибу локтя правой, и этот жест вышел даже более доходчивым. Хардинг поджал губы – никакого воспитания у этих варваров.
– Александр Голубев, Санкт-Петербург, сержант ВДВ в запасе, – процедил ополченец.
– ВДВ… – наморщил лоб Хардинг, пытаясь вспомнить слово, которое он уже где-то слышал. – Что такое ВДВ?
– Воздушно-десантные войска, дубина ты некультурная. – Десантник оскалился. – Российская Федерация, слышал о такой?
– Российская Педерация… – ухмыльнулся Паскевич и отвернулся.
– Вот, пожалуйста, – обрадовался Масловский. – Вот вам и российская армия, господа. Явно контрактник, состоит на действительной службе и рядится под обычного так называемого ополченца.
– Теперь я спокоен, – ухмыльнулся Джерри.
Представитель «варварского» народа вполне понимал английскую речь. Он презрительно скривился, расправил плечи.
– Уволен из вооруженных сил четыре года назад. Работал тренером рукопашного боя в Выборге. Восемь месяцев бью на Донбассе фашистского гада и буду бить, пока рука не отсохнет… – Десантник оскалился, демонстрируя покрытые налетом зубы, когда «собеседник», от греха подальше, отошел назад. Насторожились охранники, подняли автоматы.
– А вы кто такие, мать вашу? – спросил десантник.
Хардинг сухо засмеялся. Этот тип еще что-то требует. Впрочем, почему бы не выполнить последнюю просьбу молодого человека. Даже забавно. За свою долгую жизнь Генри Хардинг ликвидировал не одну сотню людей. Кого там только не было. Африканцы, индусы, китайцы, европейцы. Был даже вождь одного из диких племен Папуа-Новая Гвинея и представитель австралоидной расы в Аделаиде, некстати вспомнивший о своих правах на огромный кусок живописного побережья в Хартвилле. Были даже русские среди этих достойных людей – несговорчивые коммерсанты, члены мафии. Но не было ни одного русского солдата – огромное упущение! Прожить жизнь и не убить ни одного русского солдата! Хороший шанс исполнить давнюю мечту!
– Рады представиться, господин десантник, – сказал Хардинг. – Наши друзья из СБУ, видимо, в представлении не нуждаются. Мое имя Генри Хардинг. А это мои коллеги – Джерри Янг и Томас Фуллертон. Мы работаем…
– Том и Джерри? – удивился Голубев.
Рассмеялись все шестеро – включая несовершеннолетнего и польского священника. Они смеялись злобно, язвительно, как-то даже демонстративно и вызывающе.
– Ну, хватит! – злобно оборвал Хардинг. Смех затих, только долговязый Рыткин продолжал посмеиваться, за что и получил прикладом в ухо от стоящего сзади охранника.
– К делу, господа, – сказал Масловский, меняя отстраненную мину на рабочую. – Пошутили, и хватит. Вас и правда обманули, никто не собирается даровать вам свободу, и вы такое обращение, безусловно, заслужили. Но прошу обратить внимание – у каждого из вас есть шанс. Объявляется игра под рабочим названием «Добеги до берега». Бежать, иначе говоря, от этих столов – и до обеда… – Масловский засмеялся. – Прошу прощения, до обрыва. Кто не добежит – считай, не повезло. Игроки идут за вами и стреляют вам в спины. Побеждает самый сильный, ловкий и выносливый. Иначе говоря, тот, кто доберется до обрыва, не получив пулю. Тот, кто это сделает, освобождается из плена и может проваливать на все четыре, хоть в свой любимый Донбасс. Если все добегут – освободим всех. Никто не добежит – ну, сами виноваты… Согласитесь, господа, предложение выгодное. А если погибнуть – то лучше так, чем от того, что вас ждет в дальнейшем.
Ополченцы смертельно побледнели, зароптали. Дернулся Голубев, чуть не бросился на Масловского со сжатыми кулаками. Охранник среагировал – выпустил очередь у парня над головой, и тот отпрянул. Презрительно улыбался бывший католический священник, руки тоже сжимались в кулаки – похоже, в эту минуту происходила трансформация священнослужителя в бойца спецназа. Зашмыгал носом мальчишка. Вариантов не было. Вырваться из кольца вооруженных людей было невозможно.
– Проходим на посадку, молодые люди? – язвительно предложил Паскевич, сделав указующий жест. – Правое плечо вперед, не создаем давки…
– Нас точно отпустят, если добежим до обрыва? – мрачно спросил Николаев.
– Слово офицера, – пообещал Масловский.
– Суки же вы… – процедил Голубев. – Трусы и суки… Нормально – стрелять по безоружным людям? Да что с вами происходит? На спор решили развлечься, оружие пристрелять на живых людях?
– Мы потерпим, Бог отвернется, – засмеялся Джерри. – Не надо было выступать против законной украинской власти.
– А давай один на один? – выкрикнул Голубев и принял боксерскую стойку. – С кем из вас? Любой выходи, хоть все разом! Кишка тонка? Ручки замарать боитесь?
– А ну отставить! – прикрикнул Масловский. – Бои без правил будем проводить в другой раз. А сегодня, повторяю, мы играем в игру «Добеги до берега»! Всем пройти к столу и ждать команды! – И сморщился, словно вошел в изгаженный сортир, когда ополченцы, за неимением другого оружия, стали осыпать его отборной бранью. Ох, велик, ох, могуч…
– Ироды, хоть покурить дайте, – проскрипел Николаев.
– Нет, господа, – отрезал Масловский. – Курение вредно для здоровья, а в вашей ситуации – шаг в могилу. Вам следует быть в спортивной форме. На исходную, господа! Рассыпаться цепью! По команде бежать к берегу. Мы выжидаем двадцать секунд, игроки идут за вами и открывают огонь. Игра позволяет прятаться где угодно и как угодно, но не забывайте, что игроки на хвосте, а ваша цель – обрыв!
Выбора у этих несчастных действительно не было. Они бежали, пригнувшись, перепрыгивали через канавы и окопы, озирались, как будто не верили, что все это всерьез. А американцы уже пыхтели от возбуждения. Просыпался охотничий азарт. Они застегивали поверх своей гражданской одежды пояса с подсумками, вставляли магазины в винтовки, клацали затворами. Зрители отошли подальше, приготовились к зрелищу. Один из охранников пошутил, что зря не захватили с собой попкорн. Автоматчики на вышках отложили оружие, с любопытством уставились вниз. Двадцать секунд! Ополченцы успели отбежать на пятьдесят метров – слишком пересеченная местность. Это просто детский сад! Американцы подождали, пока они отбегут подальше. А те бежали, перелетали через канавы. Охнул, оступившись, Николаев, сполз под бугор, а когда снова поднялся, прогремел выстрел. Пуля пробила позвоночник. Ополченец закричал от продирающей боли, упал, начал извиваться, как пришпиленная копьем змея. От него шарахнулся, как от прокаженного, юнец Ситник, нырнул в канаву. Остальные тоже затаились в укрытиях, никто не решался вылезти. Только жалобный стон раненого разносился над напичканным препятствиями полигоном. Радостно засмеялся Джерри Янг, произведший меткий выстрел.
– Не сидеть! – гаркнул Хардинг во всю силу легких. – Не сидеть! Мы идем за вами, будем стрелять в упор! Бежать! Бежать к обрыву!
Но тупых, похоже, не осталось. Подлетел десантник Голубев, сделал прыжок, но когда Фуллертон разрядил винтовку, он уже катился в ближайшую впадину. Пуля взъерошила кустарник, сбила мишень, оказавшуюся у нее на пути.
– Томас, ты совершенство! – загоготал Джерри. – Признайся, ты в эту штуку и метил?
Фуллертон что-то пробормотал, передернул затвор. Американцы, не сговариваясь, покинули рубеж, вскинули винтовки и зашагали вперед. Джерри призывно заулюлюкал, давая понять, что они не стоят на месте. Высунулась испуганная физиономия паренька, он что-то прокричал своим старшим товарищам. Люди отползали, скатывались в канавы, волоча за собой осыпи и комья глины. Не выдержал Рыткин, подлетел, помчался прочь, высоко подбрасывая ноги. Хардинг вскинул винтовку, затаил дыхание на пару секунд. Влететь в канаву Рыткин не успел – уже отталкивался пятками, выставил ладони для мягкого приземления, когда пуля пробила затылок. Он повалился плашмя, раскинув руки. Загудели зрители.