У женщины выкатились глаза. Она вцепилась ему в руку, стала отрывать от горла, попыталась укусить, но «герой-любовник» не дремал.
Он отпустил ей хлесткую затрещину, засмеялся и заявил:
– Зубки показываем, крошка? Какой тут еще орган у нас отвечает за непослушание?
Женщина упала на кушетку, ударилась о выпершие пружины, закричала от боли. Майор опять схватил ее за волосы, начал таскать. При этом он заводился, распалялся, хохотал как ненормальный. В организме бурлила дурь, помноженная на алкоголь.
Войт сорвал с женщины джинсовую куртку и бросил ее на подушку. Пленница вцепилась ему в ворот, загорланила выпью. Он надавал ей пощечин, резко перевернул на живот, начал стягивать джинсы. Женщина яростно сопротивлялась.
Он проглядел момент и получил удар ногой по самому дорогому, поистине бесценному! Боль пронзила его до макушки!
Войт завизжал как баба, треснул женщину по голове. Она повалилась навзничь. Вот тут-то он и оторвался. Прежде бил так, чтобы не оставлять следов, помнил предостережения Вишневского. Но в это мгновение ярость застила разум. Майор впал в неистовство, лупил кулаками по лицу, ногами по мягким тканям бедер и не мог остановиться. Женщина не шевелилась, лицо ее распухало.
Он забил бы ее до смерти, но боль вдруг резко отдалась в костяшках пальцев. У него же кулак не железный.
Войт отпрянул. Ладно, сука, все это хорошо, но лишь полумера.
Он решил закончить начатое, стащил с нее до колен штаны вместе с трусами, раздвинул, насколько смог, ноги. Но в самый интересный момент майор обнаружил, что он уже не боец. Его хозяйство рухнуло на «полшестого» и ни на что уже не годилось.
Дьявол! Он заскрипел зубами, начал проводить «реанимационные процедуры». Бесполезно, все висело как неродное. Вот же тварь!
Несколько минут Войт разочарованно пыхтел, пытался вернуть утерянную силу, но дело становилось только хуже. Он стоял на коленях, тяжело дышал и с ненавистью смотрел на избитую бесчувственную женщину.
Да пропади все пропадом! Майор поднялся, застегнул штаны, начал успокаиваться, ударил по звонку, прикрученному к боковине стола.
Когда через минуту в помещение вошел зевающий Лемех, джинсы Татьяны уже были на месте. Она сидела на стуле, безжизненно свесив руки. Голова ее была опущена. Женщина тихо постанывала.
Хмурый Войт сидел напротив, на рабочем месте, постукивал ручкой по столешнице и неприязненно разглядывал надзирателя.
Лемех присвистнул:
– А что это с ней, пан майор?
– Нервная больно, – процедил Войт. – Допрашивал, а у нее крыша поехала, стала биться мордой об стол.
– Ясно, пан майор. – Надзиратель понятливо кивнул и похабно осклабился. – Фейсом об тэйбл, по-нашему говоря. Эти невротички такие. Поговорить нормально с ними нельзя. Сразу мордой начинают об стол биться.
– Не паясничай, – отрезал Войт. – Убери ее отсюда. Ты ничего не видел и не слышал. Оттащи ее в камеру, пусть в себя приходит. Не вздумай отыметь по дороге. Чтобы пальцем не тронул! Не выживет до утра – ответишь.
Физиономия надзирателя вытянулась от изумления. Мол, ничего себе, сам отметелил девку, а мне отвечать? Но спорить с взвинченным начальником было себе дороже.
– Вот так ручная кладь! – кряхтел Лемех, выволакивая заключенную из комнаты.
Ярость, загнанная в клетку, еще не унялась. Майор нервно вышагивал по комнате, обдумывая планы адской мести. Болел самый ответственный орган. Хорошо, что Лемех ни о чем не догадался. Или что-то понял? Все услышал и сделал выводы?
Войт заперся в санузле, сполоснул лицо под рукомойником, привел себя в порядок. Он вернулся к столу, схватился за бутылку с горилкой, поколебался и спрятал ее. Хватит, и так уже дел натворил. Перед ним вдруг опять возникла физиономия полковника Вишневского с глазами-дробинами, и майор вновь почувствовал страх.
Нового заключенного привезли через полтора часа. В это время Войт спал, но вскочил как прилежный солдат. Когда микроавтобус с зарешеченными окнами проехал ворота, он упругой иноходью прохаживался по двору, заложив руки за спину.
Майора меньше всего волновало, откуда приволокли этого парня. Он хмуро смотрел, как солдаты из аэромобильной бригады, рота которой была расквартирована в Байдаке, выгружали тело на носилках.
Раненый был без сознания, сравнительно молодой, спортивно сложенный офицер. Руки его свешивались с носилок. Забинтованную ногу украшала примитивная шина, вырубленная из осиновой жерди.
– Забирайте, – буркнул майору приземистый бородач. – Говорят, важная персона. Лечить его надо, чтобы кеды не завернул. Смотрите, наше дело маленькое, но у этого террориста скоро может гангрена начаться.
– Сопроводительные бумаги есть? – буркнул, не подумав, Войт.
– Издеваетесь? – удивился бородач. – Да его только что отловили и сюда, свеженького. Какие бумаги? Террористы, что ли, напишут? Дескать, так и так, доверяем на хранение, товар штучный, ценность такая-то. – Бородач расхохотался. – Наши диверсанты привезли его на лодке с той стороны, мы встретили их на Олдыни. Начальники лаялись, поделить добычу не могли, но ваши победили. Получите, так сказать, и распишитесь. – Бородач потянул носом, уловив характерное амбре, исходящее от собеседника, неопределенно хмыкнул. – А у вас тут неплохо. Нормально устроились, майор. Эх, написать, что ли, рапорт начальству, чтобы к вам перевели служить.
Солдаты укатили восвояси. Свободная караульная смена втащила очередного клиента в заведение. Бойцы переругивались, спуская носилки по узкой лестнице.
Невозмутимо похрапывал журналист Згурский. Очнулся бывший депутат Горчак, приподнял голову и опустил, убедившись, что это не за ним.
– Заносите в последнюю справа, – распорядился Войт.
Бойцы втащили носилки внутрь.
– Не трогайте, оставьте так, – выкрикнул Войт, когда один из бойцов схватил раненого за здоровую ногу.
Дважды повторять не пришлось. Солдаты испарились. Приволокся Лемех и запер камеру, не дождавшись от начальника особых указаний.
Майор в свете фонаря угрюмо разглядывал комбрига Борисова. Тот стонал, плавал в забытьи. Лицо пленного превратилось в посмертную маску, волосы – в застывший ком. Под глазами чернели царапины, из одной еще торчал осколок стекла очков.
«Попался! – удовлетворенно подумал Войт и посмотрел на часы. – Рысько еще не вернулся. Где его носит? Я же несколько часов назад отправил его за медиками. Так ведь этот террорист и впрямь даст дуба».
Майор обернулся, сместился к камере напротив. Карманный фонарик втиснулся между прутьями решетки.
Татьяна на нарах металась в бреду. Вылитая ведьма! Волосы спутались, кровь запеклась на лице. Глаза временами открывались, мутно обозревали пространство и застывали.
Майору снова стало как-то неуютно. Зачем он так ее разукрасил? И как теперь оправдываться перед Вишневским? Надо срочно придумать правдоподобную версию.
Капитан Рысько этой ночью бездарно губил время, в течение которого мог бы спать. Сначала сломался старый «Ситроен», который он использовал для служебных перевозок. Машина встала в чистом поле между «Хосписом» и Байдаком. В поселке комендантский час, и в полях вокруг него по ночам не очень-то многолюдно.
Он ковырялся в моторе и проклинал эту долбаную нищую страну, в которой сотрудники уважаемой организации, выполняющие важные государственные задания, вынуждены ездить на ржавом хламе! К этому тоже причастны спецслужбы страны-агрессора? Звонить в тюрьму и что-то объяснять пьяному Войту капитан тоже не хотел.
Он с трудом дозвонился до отдела СБУ в Байдаке, и оттуда за ним пришла машина. Два часа потерял!
Злой как черт, Рысько завалился в отдел и именем всех суверенных демократий мира приказал доставить сюда начальника. Немедленно! А то он испортит биографии всему личному составу.
Заспанный капитан Тесляк примчался через пятнадцать минут.
– Все будет сделано, пан капитан, – заискивающе бормотал он, испуганно заглядывая в злобные глаза человека, равного ему по званию. – Чего изволите?
– Времени мало, я объясню вкратце, матом, – сказал Рысько и доступным языком изложил, что именно требуется сделать в столь поздний час.
– Это так необходимо именно ночью? – Физиономия обескураженного службиста вытянулась.
Рысько чуть не врезал ему промеж моргающих гляделок.
– Ты что, капитан, совсем опупел?! На пятнашку за халатность раскрутиться мечтаешь?! Живо, рысью, организовать грамотного айболита, медсестру и все необходимое!
От страха у капитана СБУ наконец-то заработала голова. Надо же, такой кретин, а имеет вполне приличный «Субару»!
Машина понеслась по ночному Байдаку. Военные, следящие за исполнением комендантского часа, неохотно отдавали честь и пропускали ее. На проверки уходило время, которого Рысько и так потратил достаточно.
В районной больнице, превращенной в госпиталь для украинских военных, был проведен жесткий допрос дежурного врача. Тот показал, что лучший в городе хирург – Павлий Дмитрий Сергеевич, пожилой интеллигент, кладезь знаний и опыта. Насчет приверженности упомянутого товарища западным ценностям дежурный ничего сказать не мог, но уверял, что специалист блестящий, многим жизни спас.
Адрес! Машина снова помчалась в ночь, расталкивая сонных военных.
Дмитрий Сергеевич Павлий оказался щуплым мужчиной шестидесяти пяти лет, с редкими волосами и осунувшимся лицом. Он кутался в халат, подслеповато щурился. Из-за его спины выглядывала перепуганная жена.
Корочки СБУ произвели на них неизгладимое впечатление. Семейная чета затряслась от страха. Они ничего не сделали, лояльны режиму, служат ему верой и правдой. Дмитрий Сергеевич совсем недавно, поздно вечером, вернулся со смены.
Был тяжелый случай – ампутация ноги у военного, привезенного из-под Донецка. Парень подорвался на собственной мине, которую устанавливал неподалеку от жилых кварталов Антиповки.
– Во-первых, не режим, а власть, избранная народным волеизъявлением и приверженная западным ценностям, – строго проговорил Рысько. – Во-вторых, это не карательная акция. Ваши грешки нас пока не волнуют. Собирайтесь и прихватите с собой все необходимое для врачевания сложного открытого перелома. Ампутация не обязательна… впрочем, нам без разницы, лишь бы пациент был жив.
Доктор засуетился, торопливо оделся, собрал свой саквояж. Он сказал, что у него нет всего необходимого. Надо заехать в больницу. Заодно взять с собой ассистентку, медсестру Мордвину. В одиночку ему будет трудно. Мордвина – грамотная помощница.
– Заедем, возьмем, – пробормотал Рысько, подталкивая Павлия к машине. – Заодно подпишем бумагу об угрозе смертной казни в случае разглашения государственной тайны. Надеюсь, вы предупредили свою супругу, чтобы не чесала языком?
Заехать в больницу оказалось делом недолгим. Корочки СБУ открывали любые двери и ворота, кроме райских.
Зато за медсестрой пришлось трястись на другой конец городка, в убитый частный сектор. Рита Мордвина проживала с матерью. Это была молодая женщина, где-то лет тридцати, с коротко постриженными темными волосами. Ее лицо подрагивало от волнения. Она тоже невесть что подумала, когда в дом вторглись два офицера СБУ.
Правильно, население не должно расслабляться в столь ответственный для страны исторический момент.
Последовала та же преамбула. Дескать, собирайтесь, это пока еще не арест. Требуются ваши профессиональные знания. Вы предупреждаетесь об ответственности за разглашение.
Она бормотала какую-то чушь. Мол, да, конечно, я всегда готова исполнить свой долг. Господи, да разве можно женщине собраться за три минуты? Имейте совесть, господа!
Рысько нетерпеливо подгонял медиков. Он плевал на майора Войта, но если раненый умрет, то его голова полетит тоже.
Лишь к пяти утра, когда начинало светать, «Субару» капитана Тесляка прибыл на объект «Хоспис». Он несся как угорелый.
Медиков укачало. Дмитрий Сергеевич был бледен как сереющее небо, нервно сжимал ручку своего саквояжа. Рита Мордвина облизывала пухлые губки.
Рысько украдкой на нее посматривал. В связи с наличием молодой жены, пусть и находящейся сейчас где-то далеко, прекрасный пол не был для него навязчивой идеей, но тут он немного заинтересовался. В чисто эстетическом плане. Впрочем, стандартная мысль «А я бы ей!..» тоже имела место.
За часы его отсутствия на объекте кое-что изменилось. Майор Войт был зол как голодный и невыспавшийся волк. Заключенная Тепленко оказалась избита от души. Она временами приходила в себя и снова проваливалась в обморок.
«Не дала, да еще и промеж ног ему врезала», – сделал правильное умозаключение Рысько.
Майора Войта он не любил. Слишком скользкий, переменчивый, ненадежный тип. Поэтому Рысько, в принципе, остался доволен увиденным, подавил саркастическую гримасу. Похоже, Войт до сих пор был под впечатлением. На симпатичную Мордвину он смотрел как на пустое место.
Имелось еще одно новшество. Солдаты бодрствующей смены раскрутили длинную переноску, унизанную лампочками, прибили к потолку, присоединили к генератору, и теперь вся тюрьма была более-менее освещена.
Рысько отправился спать. Войт перехватил бразды правления, кивнул надзирателю Гайдученко. Тот сопроводил медиков к камере.
Павлий втянул голову в плечи, Мордвина пряталась у него за спиной и нервно озиралась. Она была обычной девушкой, никого не трогала, в акциях не участвовала и верила украинской пропаганде о зверствах террористов. Медсестра со страхом смотрела на обитателей камер, прижималась к доктору.
Павлий увидел больного и уже был в своей стихии, а она по-прежнему не могла справиться со страхами. Рита делала вид, что спокойна, а сама с ужасом разглядывала пациента, мечущегося в забытьи, косилась на избитую женщину в камере напротив.
Та очнулась, оперлась на локоть, смотрела мутными глазами на происходящее. Ее распухшее лицо напоминало большую фиолетовую сливу.
– Любезные, не стойте! – пробормотал Павлий, бегая глазами по Гайдученко и Войту, застывшим с постными минами. – Освещения в камере недостаточно, должно быть больше. Постелите в проходе матрас, положите больного здесь, но только осторожнее, умоляю вас. Нам нужно много воды в трех мисках, чистые полотенца. Принесите сюда какие-нибудь стулья. Боже правый, да что за заведение у вас? Есть тут что-нибудь похожее на лазарет?
– Доктор, давайте без критики, – пробрюзжал Войт. – Делайте свою работу и не возмущайтесь.
Прибыли солдаты, под присмотром Павлия вытащили пациента в проход, сгрузили на матрас. Деликатному обращению с врагами их не обучали.
Борисов взвыл от боли и на короткий миг пришел в себя. Он смотрел в пространство, его блуждающий взор зацепился за человека в белом халате.
– Доктор, где я? – прохрипел он.
– Ох, милейший, лучше не спрашивайте, – пробормотал Павлий, опустошая свой саквояж и чемоданчик, захваченный из больницы. – Я понятия не имею, где вы, где я, да и, честно говоря, не имею ни малейшего желания узнавать. Закройте глаза, потерпите, может быть, будет немного больно.
Медсестра раскладывала на чистой клеенке зажимы, скальпели, пинцеты, упаковки с марлей и бинтами, емкости с жидким гипсом.
– Отойдите все подальше! Вы мешаете, неужели не понятно? – пробурчал доктор, косясь на бутсы у себя за спиной.
Надзиратель насупился, но отошел.
Медики склонились над поврежденной конечностью. Сначала они снимали шину, установленную диверсантами. Доктор сокрушенно цокал языком, медсестра помалкивала. Обнажалась рана, кровавая, страшная, окруженная синим вздутием.
Борисов тяжело дышал, закусив губу. Жирный пот заливал его лицо.
Медики действовали слаженно. Медсестра уверенно ассистировала доктору, выполняла все его распоряжения.
Дефицитного реланиума у них не было, приходилось проводить местное обезболивание. Рану обрабатывали спиртом, смазывали кожу йодом, обкалывали раствором новокаина. Борисов стонал, но держался.
Доктор склонился над изувеченной конечностью. Он орудовал пинцетом и скальпелем, убирал из раны грязь и обломки костей, вытягивал размозженные ткани.