И действительно: у главных ворот стоял старенький, явно с немецкого автокладбища «Фольксваген-транспортер». Плюгавый усатый мужичок лет сорока пяти, с запорожской люлькой в зубах, выйдя из-за руля, направился в сторону безногого Митечки. Сперва взял аккордеон, аккуратно сложил его в футляр, отнес в машину. Затем, откатив инвалида в сторону, наклонился к его уху и что-то прошептал. Тот покорно извлек из внутреннего кармана камуфлированной куртки большой целлофановый пакет.
— Яша, привет, — вразвалочку подойдя к хозяину микроавтобуса, произнес Сникерс. — Что, батраков домой забираешь?
— Это последний, — подобострастно улыбнулся цыган, и лишь глаза его напряженно сузились.
— Сколько их у тебя теперь? Новых нет?
— Пока не покупал. Десять штук, как и раньше, впору продавать или меняться, эти уже народу примелькались. Город-то маленький, — посетовал цыган и, взглянув на молчавшего Митечку, добавил: — Вот Митечка у меня пока самый лучший. Музыкант, на войне ноги потерял… Я его за шустрого мальчонку-беспризорника и задний мост к «КамАЗу» в Подольске выменял.
— Да, Яша, хорошо, что мы тебя тут застали, — вкрадчиво продолжал «бригадир». — Короче, такой базар… Ты раньше сколько нам в неделю платил?
— По червонцу с рыла.
— Теперь будешь по пятнарику, — последовало категоричное.
— Пятнадцать баксов? С рыла? В неделю? — неподдельно изумился цыган. — За что?
— Походи по базару, поищи лучше нас, — окрысился Сникерс, протягивая лапу за деньгами. — Каких-то шестьсот баксов в месяц за то, что мы тебя не трогаем и защищаем, — это немного. Да и мы люди маленькие. Нам Злой велел столько собирать — мы и собираем. Так, деньги с собой?
— У меня теперь и нет столько… — растерянно пробормотал Яша, поспешно откатывая от ячеистого забора инвалидную коляску.
— Завтра чтобы в это время тут был и с деньгами. Я сказал, ты слышал…
Бандиты хотели было уже удалиться, но в этот момент неожиданно пришел в себя Митечка — замерзший, полутрезвый, он во все время беседы угрюмо молчал.
— Коз-злы, — бросил он, ненавидяще глядя на Сникерса, — коз-злы вонючие, гондоны… Гниды на теле трудового народа… Мало того, что его государство обирает, так еще и вы, бляди?! Попались бы вы мне три года назад, когда я на ногах был…
— A-а, вот и наш герой-десантник проснулся, — произнес «бригадир», становясь перед инвалидом в позе футболиста, готовящегося пробить пенальти. — Тебе, Маресьев, в Чечне только ноги оторвало, а лучше, если бы голову… Ты кого, падаль, козлом обозвал? — с неожиданно истеричными интонациями заорал Сникерс на весь базар, да так громко, что даже бывшие неподалеку милицейские сержанты испуганно шарахнулись. — Кто у тебя блядь? Кто гондон, а? Я тя щас научу, как с людьми разговаривать…
С этими словами Сникерс, подхватив Митечку за шиворот, приподнял его с инвалидной коляски и швырнул в сугроб. Несколько раз, словно примериваясь, пнул в живот тупым носком ботинка, а затем, обойдя, принялся наносить удары ногами, целясь в голову. Безногий стоически переносил избиение — прикрывал ладонями лицо, закусывал нижнюю губу, но ни разу не закричал.
— Жора, ладно, хватит, — испуганно запричитал цыган Яша, стараясь оттащить разъяренного бандита от Митечки, — убьешь его совсем, а он не меньше штуки баксов стоит… Что ты делаешь, хватит, он все понял и больше не будет, завтра же работать не сможет!
— А мы тебе ноги оторвем и на гармошке играть научим, — тяжело дыша, бросил Сникерс, смачно плюнув на лежавшее у бордюра тело, — если батраков своих воспитать не можешь!..
И, утерев с подбородка слюну, не прощаясь с цыганом, направился к своему «Форду-Скорпио». Спутники последовали за ним.
А цыган, подняв инвалида и усадив его в коляску, побежал к торговке водкой. Спустя минуту он уже возвращался с пластиковым стаканчиком.
— Митя, на, выпей, — поднеся стаканчик к окровавленному рту инвалида, произнес он. Аккуратно снял с груди Митечки картонную табличку, стер рукавом кровь. — Он тебе ничего не сломал? Сможешь завтра работать?
Зубы безногого были крепко сжаты — видимо, от побоев судорога свела рот. Кровь сочилась с разбитой скулы, но Митечка словно не замечал этого. Наконец, вцепившись в стакан, он залпом осушил его, тяжело вздохнул и неожиданно тихо-тихо заплакал.
— Всю жизнь поломали мне, га-ады, — размазывая кулаком кровь и слезы по щетинистому лицу, простонал он. — Почему меня в восемнадцать на войну отправили? Почему я тут стою? Почему мной, как скотом, торгуют? Кому я теперь такой нужен? За что-о-о?!..
Рабочий день бригады Сникерса не завершился посещением рынка в микрорайоне Спиртзавод. В тот вечер грязно-синий «Форд-Скорпио» видели и у железнодорожного вокзала, где бандиты взимали «местовые» с киосков, торгующих аудиокассетами, и у Дома быта, весь первый этаж которого занимали мелкие частные фирмы, и на стоянках частных такси…
К семи вечера машина остановилась перед пунктом обмена валюты — одним из немногих в этом городке. Молодой человек, похожий на бычка, остался в салоне, а Сникерс и Прокоп вальяжно проследовали внутрь. Мигнули менту-охраннику — тот мигом вымел на улицу какую-то посетительницу, повесил на дверь табличку «Технологический перерыв». А Сникерс, вывалив перед кассиршей груду уже рассортированных по номиналам банкнот и полкилограмма металлической мелочи, спросил коротко:
— Деньги, как заказывали, приготовила?
— Да, — ответила молоденькая кассирша, стараясь не встречаться с бандитами взглядом.
— Меняй на все.
И уже спустя минут пятнадцать «Форд-Скорпио» медленно отъезжал от обменки.
— Ну что, теперь к Злому? — спросил Прокоп.
— Ага, — рассеянно произнес Сникерс.
— Сколько сегодня?
— Пять девятьсот шестьдесят пять и еще цыгане должны остались.
— Мда-а-а…
— А морда у Злого не треснет? — осведомился молодой человек, похожий на бычка.
— А ты, Антип, об этом у него сам спроси, — последовал дружеский совет.
Видимо, сумма еженедельных доходов главбандита городка Васи Злобина настолько заняла Антипа, что последующие несколько минут он молчал, прикидывая в уме доходы старшого.
— Это шесть «косарей» в неделю только мы возим… Двадцать четыре штуки в месяц. Минус семь на круг в месяц нам отстегивает, минус на общак, минус ментам и исполкому, минус вроде бы кому-то на Москву отдает…
— И еще две бригады вроде нашей, — Кривого и Толстого, автосервис и гостиницы крутят, — напомнил Сникерс, поправляя лежавшие во внутреннем кармане деньги. — Нормальные пацаны, но молодые, больше двух штук в неделю пока не имеют.
— Ах-х-хренеть можно! — протянул Антип завистливо. — И зачем ему столько? Мы как мальчики по рынкам мотаемся, с барыгами этими трем, уродов безногих воспитываем, а он в тепле, бля, нежится и ни хрена не делает… Почему оно так бывает? А, Жора?
— Вот давай мы сейчас к ниму подъедем, ты и спросишь, зачем и почему, — со скрытым сочувствием предложил Сникерс, — а потом нам расскажешь… Если Вася тебя живым отпустит.
Свернув с главной улицы города, «Форд» неторопливо покатил по мрачноватому переулку и, попетляв по двору, остановился перед дверью подъезда.
Выйдя из машины, Прокоп задрал голову, взглянул на освещенные окна.
— Дома, — произнес он, оборачиваясь к Сникерсу. — Вон, свет горит… Вместе пойдем или как?
— Да ладно, пацаны, сидите, я сам… Минут через пятнадцать буду.
И, подавив в себе тяжелый безотчетный вздох, направился к двери подъезда…
Чем старше становится человек, тем больше любит он сравнения и параллели. И чем шире кругозор такого человека, тем эти сравнения неожиданней…
Например, карты. Обыкновенная пикетная, или малая, колода для классического преферанса, четыре масти, тридцать две карты.
Картинки, циферки, символы, но, если вдуматься, — очень показательная микромодель мира. Строгая иерархия в цветах, в мастях, в их старшинстве: трефы старше пик, но младше бубей и червей. Четыре масти — как четыре стороны света. Строгая иерархическая последовательность (хоть в большой колоде, хоть в обычной, на тридцать шесть карт, хоть в пикетной): семь, восемь, девять, но после десяти карты имеют уже не скучную арифметическую нумерацию, а собственные имена: валет, дама, король, туз…
Есть еще, правда, и непредсказуемый джокер, но не во всех играх.
Наверное, именно потому и не любят карты почти все церкви, все религии мира, называя колоду «библией дьявола»; слишком очевидные аналогии — вместе все карты или все люди, когда собраны в колоду или в общество, могут служить исходным материалом для какой угодно игры: от пролетарского «дурачка» до аристократического преферанса, от любимых блатными «триньки», «тэрца» и «секи» до старомодного пасьянса или классического цыганского гадания.
Василий Николаевич Злобин, более известный в городке как Злой, любил игры, построенные не столько на глупом везении, сколько на умении просчитывать несколько ходов вперед — прежде всего за партнера. Правда, и колоду можно подтасовать, сделать крапленой, но он, Вася Злобин, никогда не практиковал подобные вещи.
Да и зачем?
К своим сорока двум годам заслуженный мастер спорта по вольной борьбе, победитель многочисленных международных олимпиад и всемирных чемпионатов, а ныне главбандит городка Василий Николаевич Злобин достиг всего или почти всего, о чем можно мечтать в нищем районном центре.
Деньги?
По местным меркам, денег у Злого было так много, что даже он, человек обстоятельный, иногда забывал, сколько же именно. Если уж для тебя стодолларовая бумажка — не богатство Шахерезады, а обыкновенная разменная купюра, и если таких бумажек у тебя все прибывает и прибывает, то беспокоиться о будущем нечего.
Имя?
Имя его внушало в городе страх. Плюс — многочисленные спортивные титулы (о последнем свидетельствовала коллекция кубков, медалей и грамот, расставленных за стеклами серванта). Плюс — ежегодное поздравление с днем рождения из Спорткомитета РФ. Плюс — фотография на стенде в городском саду «Лучшие люди нашего города». Плюс, что куда важней, — авторитет среди московских мафиози уровня выше среднего…
Положение в обществе?
О каком обществе в этом городке можно было говорить? Взяточники-менты, алкоголики из мэрии, проходимцы из налоговой — все эти люди, не говоря уже о прочем быдле, трепетали перед Злобиным.
Бабы?
За свою жизнь Злой поимел их слишком много, чтобы остановить выбор хотя бы на одной. Как правило, женщины попадались ему жадные, глупые, истеричные и неразвитые. Василий Николаевич их откровенно презирал — других эмоций эти твари не вызывали. И потому общение с бабами сводилось к нехитрому физиологическому процессу, эдакому незамысловатому освобождению организма от излишков спермы…
Уважение в собственных глазах?
Василию Николаевичу было за что себя уважать. Провинциал Злобин всегда стремился, чтобы у него «все было как у людей». Применительно к этому городку — «как у московских пацанов». И внешне он, мафиози местного масштаба, ничем не отличался от преуспевающего московского гангстера, каковыми их обычно представляют по книгам и фильмам: агрессивного вида джип «Шевроле-Тахо» (до этого был «шестисотый»), роскошная стометровая квартира в сталинском доме, со стеклопакетами, навесными потолками и подогревом полов, ежегодные поездки на модные забугорные курорты…
И единственное, что действительно беспокоило Злого, так это неумолимое старение. Нет, не стариковские немощи пугали бывшего заслуженного мастера спорта в тяжелой весовой категории, а естественное сужение горизонта и потеря широты мышления. И, наверное, потому он так любил преферанс. Именно эта игра давала возможность проводить параллели, делая сравнения достоинства карт и удельного веса игроков.
Вот и теперь, субботним вечером, в роскошной холостяцкой квартире Злобина собрались трое — посидеть, выпить, расписать пульку.
Сам хозяин, стодвадцатикилограммовая туша, втиснутая в спортивный костюм, как и подобает человеку его ранга, сидел во главе стола. Слева пыхтел над картами дородный пожилой мужчина с красным рачьим лицом, напоминавшим надраенный медный таз. Это был начальник местного ГУВД, подполковник Олег Гаврилов, сосед по подъезду, небескорыстно покрывавший Злого в разных щекотливых ситуациях. По правую руку от хозяина горбился над столом длинноволосый очкарик с внешностью семинариста былых времен. Мелкая сошка из мэрии Владимир Лысенко слыл в городке человеком пакостливым, мелочным и завистливым. Поговаривали даже, что несколько лет назад он лечился от педерастии, но не долечился. Этот «голубой» был нужен Злому как лицо, через которого он обычно общался с городскими властями.
Глядя, как тщательно перетасовывает карты клерк из мэрии, Василий Николаевич в очередной раз поймал себя на сравнении и улыбнулся своим мыслям. Что ж, все правильно: каждая карта рубашкой вверх — загадка, как и любой незнакомый человек. Пока не раскрыл, неясно, что собой представляет. Может блефовать, прикидываясь козырным тузом, а на самом-то деле — рядовая семерка или восьмерка. Переверни — сразу видишь и его суть, и цену, и то, как можно использовать с пользой для себя и с ущербом для партнера…
Мент Гаврилов выглядел в глазах Злобина чем-то между десяткой и валетом. Пока эта карта не козырная, но как знать, чем обернется очередной виток «борьбы с оргпреступностью»?! Педераст Лысенко, естественно, был рангом пониже — семерка, но, пока имеет доступ к телу мэра, семерка козырная. И никто не может сказать, что будет объявлено козырем при следующей сдаче карт…
— Василий Николаевич, ваше слово, — подобострастно изогнул спину клерк.
Первая сдача карт обескуражила: восемь, девять, десять, валет пик, то же самое — в трефях и две девятки: червовая и бубновая.
— Пас, — произнес Злобин веско.
Подполковник тут же заказал игру в семи червей.
Подумав, Клерк решил вистовать, и карты Злого перешли к нему…
— Наверное, карты недостаточно хорошо перетасованы, — виновато произнес Лысенко, который и сдавал карты в последний раз.
— Карты кажутся плохо перемешанными до тех пор, пока к человеку, который так утверждает, не приходит хорошая карта, — парировал Василий Николаевич — несомненно, фраза претендовала на афоризм.
В это время из прихожей донеслась мелодичная трель звонка.
— Это ко мне, — бросил хозяин, грузно поднимаясь из-за стола.
Спустя минуту Василий Николаевич уже впускал в прихожую Сникерса.
— Привет, Жора. — Злой первым протянул руку, добавляя назидательно: — Опаздываешь…
— В обменке задержались, — виновато заморгал Сникерс. — Да с цыганами пришлось воспитательную работу вести.
Видимо, вошедший ожидал, что хозяин предложит пройти хотя бы на кухню, но такого предложения не последовало.
— Извини, Жора, люди у меня, по делу, — коротко пояснил Злобин и тут же разглядел на лице Сникерса обиду — мол, западло меня со своими гостями знакомить?
Однако высказывать обиду тот побоялся. Лишь коротко остриженная голова с перебитым носом сделала полуоборот в сторону вешалки — Сникерс по одежде определил, что именно за гости сегодня у Злого, и брезгливо поморщился. Мол, с мусорами и пидарами общаешься, а со мной не хочешь?
— Приходится и этих прикармливать, — словно прочитав мысли «звеньевого», прокомментировал хозяин. — Полицейские и воры, итальянское кино… Ну, все у вас нормально? — Несомненно, Злобин имел в виду увеличение «налога за охранные услуги».
— Барыги порыпались маленько, но все отдали, — доставая из внутреннего кармана сверток с долларами, пояснил гость, явно довольный собой.
— Сколько тут? — полюбопытствовал хозяин, взвешивая пачку в руке, и по его интонациям Сникерс понял, что тот давно уже просчитал, сколько именно денег должно сегодня быть.
— Пять девятьсот шестьдесят пять.
Куцые брови Василия Николаевича удивленно поползли вверх.
— А остальные?
— Цыгане еще должны чуток, завтра отдадут.
— Ну, ладно… — Злой протянул руку для прощания, и это заставило гостя удивиться еще больше. — Спасибо за работу…
— А как же… — начал было тот, однако Злобин прекрасно понял ход мысли Сникерса.
— Завтра после обеда с пацанами в мой офис заскочите, возьмете, что вам причитается. Минус то, что нам цыгане должны, — с них сами получите. — Поняв, что теперь самое время проявить что-то вроде снисходительного дружелюбия, Злой с чувством потрепал Сникерса по плечу: — Спасибо тебе, брат! Кланяйся от меня Прокопу и Антипу… Извини еще раз, что в хату не зову, — иногда надо и с нужными людьми встречаться. Пусть даже и с такими…