– Играем дальше?
– Нет. На сегодня хватит. У меня такое чувство, что следующим вопросом ты постараешься выяснить, что это за задание. Я отвечать не хочу, потому что, как мне кажется, в скором времени ты сама все поймешь.
– А можно меня оформить в какой-нибудь интернат или детский дом? – вздыхаю я тяжко.
– Интересная мысль, но нереальная.
– Хочу в детский дом! Имею право – я сирота!
– Глупо. Ты могла бы все свои проблемы решить до шестнадцати лет, после чего быть абсолютно свободной.
– Я не хочу решать проблемы, я хочу в детский дом!
– Не ори. Могу предложить санаторий для туберкулезников.
– Почему для туберкулезников? – опешила я.
– Подруга у меня там работает, кормежка отличная, никто никогда тебя не найдет. Отдохнешь пару недель.
– Я вам нужна, да? Я приманка? Чего вы хотите?! – скатываюсь я до банальной истерики. – Он умер, утонул! Его труп скоро раздуется и всплывет! Он никогда больше не подойдет ко мне, его больше нет! Чего вам всем надо? Что кореец сделал такого, что им интересуется ФСБ?! У нас теперь пропавшие женские платья ищет контрразведка?
– Записывай адрес, – голос Пенелопы спокойный и тихий, как колыбельная. – Поедешь электричкой с Казанского…
На Казанский вокзал я пришла в семь утра. В семь двадцать села в первый вагон – все, как продиктовала Пенелопа, – осмотрела пассажиров и загрустила. Пассажиров было слишком много – едва нашлось свободное место. Определить, кого я могла раньше видеть в толпе в метро или у дома, оказалось невозможным. Лица наплывали и множились, подавляя своей непричастностью к моим проблемам и полнейшей равнодушной отстраненностью во взглядах. Хотя… Если присмотреться, тот бородач у двери уже попадался мне на глаза в метро. Точно! Я запомнила его синюю куртку и отсутствие какого-либо багажа. Еще я помню чемоданчик, который сейчас упирается мне в бок – народ прибывает, когда же мы тронемся?! Чемоданчик почти квадратный, с накладной крышкой и огромными защелками замков. Коричневый. Осторожно поднимаю голову и смотрю на хозяина чемоданчика.
Рядом с моим сиденьем стоит, опираясь на трость и вдавливая бок квадратного кожаного саквояжа мне в локоть, ухоженный высокий гражданин. Снизу хорошо видны стеклышки очков над ноздрями, большая коричневая родинка у одной ноздри и аккуратная русая бородка клинышком.
– Садитесь, пожалуйста, – встаю я.
– Нет, что ты, девочка, мне тут недалеко ехать, я насижусь еще на работе.
Сильным нажимом ладонью в плечо меня усаживают на место.
Стало тоскливо.
Незаметно пробраться к выходу и выскочить в последний момент из закрывающихся дверей не удастся – уже слышно бормотание в динамике, и народу набилось достаточно. А рука на плече тяжелая…
– Мне так неудобно, – дергаю я плечом. – Или садитесь, или опирайтесь на что-нибудь неодушевленное.
– Прости. Хочешь банан?
– Я хочу сто долларов, – поднимаю глаза и смотрю в нацелившиеся в мое лицо стеклышки очков, на палец, придерживающий очки у переносицы, на отполированный ноготь этого пальца.
– Подержи, – мне суют на колени саквояж, от неожиданности я его обхватываю замерзшими руками.
Хозяин чемоданчика сосредоточенно роется во внутреннем кармане пальто, все вокруг, затаив дыхание, ждут. Электричка тронулась. Он достал портмоне, задумчиво изучает его содержимое.
– Сотни у меня нет, есть две двадцатки.
– Давайте, – протягиваю я ладонь.
Мужчина кладет на мою раскрытую ладонь две бумажки, закрывает портмоне, укладывает его во внутренний карман пальто, забирает чемоданчик и говорит «спасибо».
Едва удерживаюсь, чтобы не сказать «пожалуйста».
Мы медленно катим по городу, я одна смотрю в окно, все вокруг нас – на щедрого дядю в очках.
– Да! Чуть не забыл, – к моему носу приближается кусочек картона. – Моя карточка, пожалуйста. Здесь написан телефон, когда сможешь вернуть деньги, позвони.
– Обязательно, – киваю я и беру карточку. – Козлов Геннадий Прокопьевич, – читаю громко и медленно, почти по слогам. – Юрист! – оглядываю сидящих пассажиров, чтобы убедиться, что все хорошо расслышали имя щедрого гражданина. – Фирма «Меди…кон», нет, «Медикун»! Регистрационное свидетельство номер…
– Не надо так кричать, – склоняется ко мне мужчина с саквояжем.
Ага, занервничал!
– Конечно, у кого сейчас деньги – у юристов! – вздыхает женщина напротив с несколькими полиэтиленовыми пакетами, которые она с трудом удерживает, обхватив руками.
– И не говорите, – тут же поддержал ее мужчина у окна. – Эти юристы кого хочешь вытащат из дерьма, любого бандита уведут от правосудия, если им хорошо заплатить! А еще в электричке ездит, юр-р-рист!
– Девочка, ты погляди сначала, может, эти доллары фальшивые, а тебя за них заметут! – советует добрая старушка рядом со мной.
Прячу скомканные двадцатки в карман джинсов.
Бородач у дверей стал проталкиваться к нам поближе. Становится все интересней.
– У вас есть дети? – тонким голоском интересуюсь я у доброго дяди.
Несколько секунд он смотрит в мое запрокинутое лицо с удивлением и беспокойством.
– У меня есть дочь, – наконец решается юрист.
– Взрослая уже? – напираю я.
– Не настолько взрослая, чтобы обеспечивать себя самой.
– Понятно… Иногда опускается до попрошайничества в электричках, да?
– Ты очень на нее похожа. То есть ты похожа на ее мать, – запутался юрист.
– Я похожа на свою мать. А у вас есть ее фотография?
– Матери? – дрогнувшей рукой юрист поправляет очки и осматривается. Синяя куртка подошел почти вплотную.
– Нет, моя. У вас есть моя фотография?
– Ты хочешь сказать… Ты что, намекаешь, что ты моя дочь?
– Откуда я знаю. Если бы вы показали фотографию, ту, которую смотрели на перроне… Она должна быть в правом кармане, вы ее оттуда доставали, – я показала пальцем на карман.
Юрист попытался отпрянуть, но ему это не удалось – сзади стали возмущаться.
– А вы что, ищете дочь? – с надеждой на захватывающую мыльную оперу интересуется женщина с пакетами, жадно отслеживая глазами растерянность и отчаяние на лице юриста.
Подергавшись, юрист решил направиться к выходу.
– Сходите? – повернулся он к синей куртке, подняв саквояж над головой.
– Предъявите документы! – приказал синяя куртка.
– Вот и правильно, погляди, что это за юрист такой – швыряется долларами! – поддержал синюю куртку мужчина у окна.
– Да нет же, – разъяснила женщина с пакетами, – он девочке деньги дал, потому что она очень похожа на его пропавшую дочь!
Синяя куртка достал удостоверение и сунул его в лицо юристу.
Юрист приладил трость у сиденья, достал из внутреннего кармана пальто паспорт, открыл его и сунул в лицо синей куртке.
Из паспорта выпала фотография и плавно легла мне на колени. Да, ничего не скажешь, веселая девочка я была когда-то – улыбка до ушей!
– Пройдемте к выходу! – приказал синяя куртка и попятился спиной, сметая пассажиров.
– По какому праву? – возмутился юрист и выдернул свой паспорт.
– Папа! – крикнула я, вскочила, подпрыгнула и повисла на юристе.
Мы с ним стали заваливаться и упали сначала на сидящих, а потом свалились в проход между сиденьями. Синяя куртка тащил меня сзади за капюшон и требовал немедленно следовать за ним.
Женщина с пакетами совала синей куртке мою фотографию и кричала, что я – дочь!
Юрист подо мной одной рукой вцепился в свой саквояж, другой – крепко зажал набалдашник трости, и я совершенно спокойно обыскала его, как это учила меня делать Пенелопа. И хотя в положении лежа это получилось не очень удобно, но через десять секунд обыска у меня в левой руке оказался пистолет. Я не хотела его вытаскивать из-за пояса юриста, но пока я проводила обыск, бородач в синей куртке изловчился и защелкнул на нас с юристом наручники. Один браслет – на моей правой руке, другой – на левой руке юриста. Вот так и получилось, что от неожиданности и возмущения я вытащила пистолет, кое-как стала на колени, подняла руку вверх и нажала на курок. Просто, чтобы определить, заряжен он или нет.
После выстрела почти все стоящие в проходе пассажиры оказались сидящими. Наверное, они попытались лечь на пол, но при таком скоплении народу им удалось только присесть.
– Девочка, – севшим голосом попросил синяя куртка, – отдай пистолет.
– Мне надо выйти.
– Да, конечно. Только отдай пистолет сначала.
– Полный магазин, – сообщил юрист, кое-как поднявшись и надевая упавшие очки. – Там полный магазин. У меня есть разрешение на оружие. Я юрист. У меня разрешение…
– Хочу выйти! – повысила я голос и подняла руку с пистолетом вверх.
Присевшие в проходе пассажиры стали заползать «в купе» и, к моему удивлению, делали это настолько организованно, что уже через несколько секунд в вагоне оказался узкий проход.
По нему мы и прошли сцепленные. Я шла сзади юриста, несла трость и этой же рукой толкала его дулом пистолета в бок до самого тамбура.
В тамбуре народ толком еще не понял, что произошло, я закрыла за собой двери и погрозила подбежавшему с той стороны бородачу.
– Ты не могла бы убрать от меня дуло? – попросил юрист. – Это очень нервирует. На курок можно нажать нечаянно.
– Не волнуйся, папочка.
– Это смешно, в конце концов!
– Давай выйдем и вместе посмеемся.
На платформе мы оказались одни. Стояли и ждали, когда электричка тронется.
– Все! – заявил юрист, дождавшись последнего проезжающего вагона. – Хватит! – бросил на землю трость и отобрал у меня пистолет.
– А синяя куртка наверняка тоже вышел с обратной стороны электрички и теперь следит за нами, – сдалась я. – Что будем делать?
– Мне надо выпить, – он засунул пистолет за пояс, достал платок и вытер лоб.
Мы побрели до ближайшей обледенелой лавочки. Юрист раскрыл свой саквояж и достал металлическую плоскую фляжку. Пока он употреблял успокоительное, я занялась саквояжем. Я открыла одной рукой замки, перевернула его вверх дном и вывалила все содержимое на лавку.
– Эй! Не смей! – закричал юрист и бросился животом на бумаги. При этом он дернул меня за собой, я упала возле лавки на колени, после чего оттолкнула его свободной рукой, раскидывая бумаги.
– Отвали!
Через полчаса мы сидели с ним на двух папках из чемоданчика. На папках попам было не так холодно. Все бумаги оказались совершенно скучными документами, договорами по поставкам медицинского сырья, доверенностями на право ведения дел, множество указанных в них фамилий ни о чем мне не говорили, запомнилась одна – Коржак, потому что эта фамилия встречалась почти в каждом документе. Она печаталась внизу, после текста и у самой печати, из чего можно было заключить, что этот самый Коржак – начальник папы-юриста и директор фирмы «Медикун».
Мы сидели и молчали. Юрист Козлов замер, уставясь в одну точку где-то на рельсах, я запрокинула голову, почувствовав приближение приступа злости – тягучей каплей крови в носоглотке.
– Ну скажи мне, зачем надо было деньги просить, зачем? – нашел виноватого в происшедшем юрист.
– Это спонтанно получилось, – честно ответила я.
– Из-за этой твоей спонтанности на меня напал бандит! А я тоже хорош! Запросто лезу в бумажник и достаю попрошайке в электричке доллары!
– Это был не бандит. Это был милиционер в штатском.
– Почему ты так решила? – дернулся Козлов.
– Он следил за мной от самого дома. Я даже знаю, почему он нацепил на нас наручники.
– Почему? – поежившись от холода, юрист уставился на меня с ужасом и недоверием.
– Ко мне в квартиру ввалился один уголовник. И… выпал с балкона. Случайно. Ко мне приставили охрану. Вы вошли со мной в контакт, значит, вы попали в поле зрения этой самой охраны. Чтобы вас задержать, бородач надел наручники.
– Бред какой-то! – пожал плечами юрист. – Если он хотел задержать меня, то сам бы ко мне пристегнулся! Зачем тебя цеплять?
– Я не уверена, может, он еще и меня хотел задержать. Ладно. Давайте поговорим начистоту. Вы знаете, кто я?
Юрист отводит глаза и молчит.
– Ладно, вы шли за мной по перрону, вы сверились с фотографией из кармана, вы сели в тот же вагон, что и я, пробрались поближе и навалились на меня своим чемоданом. Так?
Тишина.
– Вы не в том положении, чтобы упорствовать, – подняла я руку с наручниками и потрясла ею. – Или вы все мне рассказываете, или я вам устрою такое шоу!..
– Ладно, – решился юрист. – Я шел за тобой, потому что узнал недавно, что у меня была…
– Ну нет! – громко перебила я Козлова. – Если вы сейчас только намекнете, что я ваша дочь!.. – я огляделась и пригрозила: – Я вас укушу! – и для устрашения подтащила за наручники его руку к своему лицу.
– Но что же мне делать, если я действительно хотел сказать, что ты очень похожа на девочку с фотографии!
– Понятно. А фотография у вас…
– А фотографию мне прислала незадолго до своей смерти одна женщина, с которой я был когда-то в близких отношениях! Она сообщила, что у нее от меня дочь!
Я задумалась. Эта фотография сделана в зоопарке, ходила я туда один-единственный раз в жизни. Поход в зоопарк организовал кореец в юбилей своей свадьбы с тетушкой Леони. Меня сфотографировали на фоне клетки с обезьянами – сбоку видна решетка – в летний теплый полдень через месяц после свадьбы Леонидии с моим отчимом-вдовцом. Мама к тому времени была давно мертва. Если допустить, что этот человек действительно является моим отцом – по крайней мере, он Гена! – то нужно будет согласиться и с действием неких потусторонних сил, узнавших, что я осталась одна, и направивших от имени мамы фотографию юристу Козлову. Я вздохнула. Такое сплошь и рядом встречается в газете «Оракул», к примеру… Но мою любимый Фрибалиус, лично засвидетельствовавший материальность души (путем взвешивания умершего перед его последним вздохом и после – по его измерениям, у того человека душа весила сто двадцать пять грамм), тем не менее довольно скептично отзывался о возможности физического воздействия этих самых улетевших душ на живых людей. Подведем итог. Второй человек в течение пяти дней после исчезновения в озере раненого корейца пытается доказать мне, что он – мой отец. Зачем? Вопрос…
– Зачем вы меня искали? – я решила получить ответ на этот вопрос немедленно.
– Ну как же, – бормочет, пряча глаза, юрист. – Ответственность, которая налагается на человека в результате открытого секса, определяет его меру порядочности…
– Порядочности, да? Открытый секс? А вы помните, папочка, что этот самый секс произошел у вас шестнадцать лет назад с пятнадцатилетней девочкой?! Положа руку на Уголовный кодекс, что вы думаете об этом как юрист?
– Пятнадцатилетней?.. – задумывается юрист. – Ну, я тоже был молод…
– Ерунда. Вы, надеюсь, не станете говорить, что сидели с моей мамой за одной партой?! Это очень подорвало бы ваше представление о себе как об умном юристе, потому что, судя по возрасту, вы должны были тогда оставаться на второй год по два раза в каждом классе!
– Минуточку! Я не знал, что ей было пятнадцать. Это раз. Мы познакомились, когда я уже кончил университет, это два. Но мы действительно сидели с нею за одной партой на вечерних курсах иностранных языков, это три! Достаточно?
Черт возьми, я допускаю, что этим мужикам что-то от меня нужно и так сильно нужно, что они готовы стать папами, но почему им очень хочется при этом посидеть за одной партой с моей мамой?!
– И какой язык вы учили?
– Испанский. Мы с вашей мамой учили испанский.
Я отворачиваюсь и затихаю. Я знаю, что моя мама выучила испанский, чтобы съездить в город своей мечты.
– А вы знали Гадамера Шеллинга, моего отчима? – озаряет меня.
– Нет, – без раздумий, без попытки воспроизвести про себя незнакомое – если оно действительно незнакомое – имя папа-юрист усиленно качает головой из стороны в сторону.
В этот момент меня в первый раз посетила мысль, что этим папочкам нужна не я, а нечто, что они не могут найти после исчезновения корейца.
– Ну вот что, Гена Козлов! – встаю я решительно. – Вы мне врете, и это видно даже сквозь стекла очков! Я не хочу иметь с вами никаких дел и постараюсь забыть о вашем существовании, как только мы расцепимся!