– Вынюхивать у тебя противно. Все протухло. А сам когда мылся последний раз? До перестройки?
Ершов обалдел от такой наглости и долго думал, что ответить. Но не придумал и решил сменить тактику:
– Садись, выпьем, что ли.
– Да я уже сижу, это ты садись, – Медведь по-хозяйски похлопал рукой по соседнему табурету.
Ершов плюхнулся на него, взял бутылку и стал пить прямо из горлышка. «Этот опустился, а жаль. Как с ним говорить-то?» – размышлял Иван. Но разговор пошел на удивление легко – видно, день у Медведя был такой. Удачный.
Выслушав положенную порцию жалоб на жизнь, соседей, бывшую жену и неблагодарных детей, Медведь задал вопрос прямо:
– Слушай, военные мне рассказали, что у тебя в районе, в деревне Богодуховке, какая-то лаборатория секретная была, сны исследовала. Помнишь?
– А ты кто, шпион? – пьяненько засмеялся Ершов.
– Сказал же – книжку пишу. Про ваш район и его роль в повышении обороноспособности страны. Про тебя напишу, как ты там командовал, как при тебе людям хорошо жилось.
– Правда, напишешь? – Голос бывшего первого секретаря вдруг стал слезливым.
– Правда.
– Ведь столько лет я положил на это дело. Ночей не спал, инфаркт нажил. То посевная, то уборочная. Жилье строй, клубы ремонтируй, газ проводи. И все я один!
– А тут еще эти военные...
– Да они достали тогда с этой лабораторией. «Объект Б-44» – так она называлась во всех бумагах. Строили сами, охраняли сами, а так все на мне было – обеспечивай их! Транспорт нужен внеплановый – опять мне звонят. Однажды пожар у них случился – потушили. Мне тогда один чудик с перепугу и рассказал, чем они там занимаются. А то ведь я тоже не знал. Объект и объект. Секретный, военный – и все, больше знать не положено было по чину.
– Ты же первое лицо?
– Так что из того? Наверное, областное начальство было в курсе, а я – только в общих чертах. Люди тоже спрашивали поначалу: кто, что? Им говорили – закрытый объект, ходить туда нельзя, охрана. Ну, и перестали спрашивать. Народ у нас сам знаешь – тихий, покорный. А охрана там была всякая – и в форме, и в штатском.
На столе образовалась еще одна бутылка, теперь уже водки, и Медведь понял, что спрашивать нужно быстрее, пока Ершов не свалился под стол. Стало не до церемоний, и Иван ультимативно потребовал:
– Что с людьми происходило? Почему умирали?
– Да не знаю я. Только военные потом быстренько убрались. А то в деревне каждую неделю кого-то хоронили. Почему-то молодые больше умирали. Уже и слухи по району пошли: мол, нехорошее место – Богодуховка. А как военные уехали – все и прекратилось. Если бы не уехали, то через год и Богодуховки бы не стало.
– Не знаешь, куда они подались?
– Нет. Пригнали грузовики, все вывезли. А люди еще раньше смылись, кто автобусом, кто на машине.
– Здания разрушили?
– Зачем? Там же военные строили, а это – на века. Меня председатель колхоза просил разрешить использовать под хозяйственные нужды. Звоню в Москву, а мне говорят – приедет комиссия, разберется. И правда, через месяц нагрянула комиссия. Из Минздрава. Посмотрели, посмотрели – уехали. Потом явились строители – уже не военные, гражданские. Мне из обкома звонят – Степан, обеспечь их всем необходимым, это теперь будет спецсанаторий Управления делами. Вот тебе и раз! То людей здесь губили, а то наши ребята, номенклатурные работники, здоровье будут поправлять.
– Ну и как, успешно поправляли?
Ершов зло плюнул на пол и сказал:
– Да хреновина опять какая-то началась! Вроде бы все тихо, пристойно. Красиво. Охрана – ребята из «девятки». Я был в области на конференции, спрашиваю: кто отдыхать приедет? Может быть, организовать маршрут автобусный от станции до санатория? Помочь еще чем?
– Нет, говорят, если что – скажут, а так – санаторий и санаторий. Не надо здесь лишнего шума, понял? Понял, конечно. Я вообще понятливый был, иначе столько лет не просидел бы в первых секретарях.
– А почему объект Б-44? – спросил Медведь.
– Кто же его знает. – Ершов уже тихонько сползал с табуретки и скоро должен был упасть на пол. – Это они только знают...
– Кто – они?
– Кто назвал, – прошелестел Ершов и рухнул вниз.
* * *В отличие от Лаймы, которая решила, что увлечение Венеры «Артуром» нужно поощрять, Егор Остряков придерживался противоположного мнения. У них с супругой были сложные отношения, но фасад брака – то, что имело для Острякова самое важное значение, – всегда был отштукатурен и украшен штокрозами. Венера, счастливая своим высоким званием жены секс-символа, соглашалась на роль статистки и никогда не позволяла себе откровенных походов на сторону. И вот – пожалуйста! – появляется красавчик-брюнет с турецкими усами, и все, что строилось годами, грозит полететь коту под хвост!
Егор понимал, что искоренить эту симпатию ему не под силу. Но хотя бы немного остудить буйную голову супруги надо попытаться. Не обладавший большим умом и воображением, Остряков, не мудрствуя лукаво, решил воспользоваться своим профессиональным опытом, припомнив все известные ему постановки, где коварный герой расстраивает чьи-то любовные отношения. Зачем изобретать велосипед? Что в шестнадцатом веке, что в девятнадцатом, что в двадцать первом, люди, движимые одними и теми же эмоциями, совершают одни и те же поступки и одинаково на них реагируют.
Он долго придумывал предлог, чтобы заглянуть к Лайме, но потом решил плюнуть на это и явился без всякого предлога.
– Вспомнил, какой вы варите потрясающий кофе, – льстиво сказал он хозяйке, которая быстро спрятала какие-то бумаги, которые читала до его прихода. – Подумал: «А что если зайти и выпросить еще чашечку?»
«Вероятно, вдовушка пытается разобраться в финансовых документах, – решил он. – Надо будет обратить внимание Венеры на то, каково это – остаться без мужа».
На самом деле Лайма читала досье, которое Корнеев составил на Гюнтера Брауна. Про его совместные экспедиции со Степаном Граковым в Интернете почти ничего не нашлось – лишь какие-то скудные ссылки и короткие упоминания. Зато обнаружилось там совсем другое.
Гюнтер Браун, гражданин Германии, известный фотограф, колесил по планете в поисках не приключений, а вдохновения. Редчайшие кадры, снятые им в открытом океане, во льдах и в пустынях, возвели его на самую вершину профессионального успеха. У него была отличная репутация и около десятка альбомов, изданных и переизданных в десятках стран мира. Корнеев разворачивал для Лаймы на экране компьютера фотографии, которые Браун привез из последнего австралийского «турне», и она разглядывала их с молчаливым восхищением.
Ясно, что «турне» приходилось планировать заранее и подолгу готовить. Граков был необходим Гюнтеру – как локомотив, как движущая сила, без которой невозможно осуществить свои творческие замыслы. Вероятно, Гракову тоже был нужен Гюнтер – отправляться в рискованную экспедицию одному слишком безрассудно и, наверное, грустно. Как заметил он сам в одном из многочисленных интервью: «Чтобы почувствовать себя одиноким, не обязательно уезжать на край света».
– А где Артур? – сладким голосом спросил Остряков, отхлебнув глоточек кофе и зажмурившись от удовольствия. – Или вы держите его в подвале?
Решив, что удачно пошутил, секс-символ разразился здоровым смехом.
– Сейчас я его позову, – улыбнулась Лайма, а про себя подумала: «Надеюсь, у актера честные намерения. Еще не хватало, чтобы он вслед за своей женой начал преследовать бедного Корнеева».
Ей и в голову не могло прийти, сколь коварные планы вынашивает герой экрана. Поэтому, когда компьютерный гений подсел за стол со своей чашкой, она спокойно ушла дочитывать документы, оставив мужчин поболтать.
– Моя жена постоянно спрашивает о вас, – сказал хитрый Остряков, надкусив печенье. – Она вам симпатизирует.
– Да будет вам, – у Корнеева вытянулась физиономия.
Он был готов приударить за понравившейся ему женщиной, но обсуждать ситуацию тет-а-тет с ее мужем – увольте.
– Я знаю, не протестуйте, – напирал Остряков. И доверительно добавил: – Это потому, что вы тоже актер.
– Да?
– Ну, конечно! Видите ли, моя жена ценит эмоции, страстность. Если она чувствует, что человек какому-то делу отдается всей душой, она просто тает. Так уж устроены женщины: ты их заведи, зажги, и тогда они пойдут за тобой на край света.
Будь даже Корнеев осведомлен о намерениях Егора, он и тогда не догадался бы, к чему конкретно тот ведет разговор.
– Вот, например, скажу вам по секрету, Венера обожает плавать.
– Серьезно? – Корнеев все еще чувствовал себя неловко и даже порозовел, чего с ним давненько не случалось.
– Ну, конечно, серьезно! – продолжал интриговать его Остряков. – И нырять она любит. С трубкой плавает отлично! И даже с аквалангом. И как встретит родственную душу, становится просто сама не своя. У нее все лучшие подруги занимаются дайвингом.
Он еще некоторое время распинался, подводя Корнеева к одной-единственной мысли: если зажигательно, со всей страстью поговорить с Венерой о подводном плавании, то она немедленно проникнется к нему симпатией.
Когда Остряков ушел, Корнеев только плечами пожал. О плавании он не знал ровным счетом ничего. Впрочем, можно покопаться в Сети. Вот только времени совсем нет...
Возвратившись домой, Остряков потребовал у кухарки томатного супу с укропом и позвал Венеру, чтобы она составила ему компанию за столом. Венера пришла со своим всегдашним выражением неудовольствия на лице. Но стоило только мужу упомянуть Артура, как она мгновенно переменилась.
– Мы вот только что пили с ним кофе, – заметил Егор, исподтишка разглядывая жену.
Так и есть – она втюрилась! Этот жуткий румянец, похожий на осьминожьи щупальца, не появлялся у нее с тех пор, как он за ней ухаживал.
– Просто счастье, что хотя бы у этого брата все в порядке с головой – он такой обаятельный!
– Действительно, – задушенным голосом подтвердила Венера.
Она была даже рада, что Егор завел разговор об Артуре: с кем бы ни поговорить про него – все счастье!
– Лайма заверила, что падение из лодки в детстве на него практически не повлияло.
– Ну, это же видно! Конечно, он совершенно нормален.
– Буквально одна странность, и все, – Егор покрутил в руках ложку и пожал плечами.
– Странность? – насторожилась Венера. Что за странность? Она почти обиделась на мужа. – Нет у Артура никаких странностей!
– Одна. Малюсенькая, – настаивал тот. Он чувствовал себя, как Фигаро в комедии Бомарше – хитрец и ловчила, каких поискать!
– Да какая же? – нетерпеливо переспросила супруга.
– Если говорить с ним про воду, про плавание, про купания всякие – ну, ты понимаешь! – он начинает нервничать, распаляться и может даже довести себя до нервного срыва.
Венера ничего не ответила. Она принялась крошить в пальцах хлеб, задумчиво глядя вдаль.
– Впрочем, Лайма сказала, что это не страшно. Стоит перевести разговор на другую тему – и он немедленно угомонится. Кстати, ты не в курсе, пойдет ли Артур к Дюниным смотреть отделку дома?
– Думаю, да, – с надеждой в голосе ответила Венера. – Леночка собиралась обойти всех-всех лично. Не может же она пригласить Лайму, а ее родственника – нет? Ведь это неудобно.
Леночка действительно пригласила всех-всех лично. Когда она зашла к Чуприянову и тот узнал, что визит к Лайме еще предстоит, то увязался за ней. Рука об руку подошли они к калитке, и Лена нажала на кнопку звонка.
Лайма вышла им навстречу с широкой улыбкой. Анисимов маячил неподалеку, и у нее возникло естественное желание его позлить. Именно по этой причине бизнесмену достался целый воз хихиканья, кокетливых взоров и всего остального, что может сильно рассердить одного мужчину, если относится к другому.
В своем желании досадить писателю Лайма потеряла меру и так сильно обнадежила Чуприянова, что тому буквально снесло крышу. Вернувшись домой, он сказал своему ассистенту Мише:
– Она смотрела на меня с таким выражением! Да она практически назначила мне свидание! Говорила что-то такое витиеватое про полночь и луну. Я не очень хорошо понял, ведь женщины такие хитрые – чистые лисы. Я пойду, Миша! Как только пробьет двенадцать, я отправлюсь к ней.
Он едва дождался полуночи и некоторое время бродил вдоль забора. Лезть через калитку было боязно – вдруг кто-нибудь поднимет шум? Да тот же самый Артур! Не разберется, вызовет ментов, и объясняй потом, что ты не верблюд. Чуприянов решил подобраться к дому с тыла. Прошел перелеском и обнаружил тот самый лаз в заборе, который безалаберный Корнеев в последний раз плохо замаскировал. Обрадованный до потери пульса, Чуприянов протиснулся в этот самый лаз и подкрался к задней двери. Поскребся.
Не прошло и минуты, как появилась Лайма – глаза у нее были круглыми и испуганными.
– Это я! – шепотом пояснил бизнесмен, поигрывая мускулами. – Ты ждала меня, моя красавица?
Перед мысленным взором красавицы мгновенно пронеслось все вечернее представление, которое она показывала на публике. О, да! Она сделала Чуприянову столько недвусмысленных намеков, что он просто не мог не прийти. Что же делать? Прогнать, разумеется.
Впрочем, прогнать его она не успела. Он сделал стремительный шаг вперед, схватил Лайму в объятья и буквально внес ее в дом, прижимаясь вожделеющим ртом то к ее щеке, то к шее.
– Дима! – пропищала Лайма, дрыгаясь, как плотва в сачке.
– Да, я твой Дима, – прогудел тот, продолжая продвигаться в глубь оккупированной территории. – Где у тебя спальня?
– Какая спальня? – испугалась Лайма.
Впрочем, Дима уже сам нашел, что искал. Дверь слева была приоткрыта, а за ней виднелись краешек кровати, застеленной красивыми простынями, и угол тумбочки, на которой горел ночник. Чуприянов издал утробный рык, подхватил добычу под коленки, приподнял и двинулся в нужном направлении. Его нос упирался Лайме прямо в бюст, поэтому он не видел того, что делается за ее спиной.
А за Лайминой спиной, на ее же, кстати сказать, кровати, сидел Корнеев с карманным компьютером в руке и сосредоточенно нажимал кончиком ручки на клавиши. Лайма отправила его в свою спальню за снотворным – бедняга не мог уснуть, потому что постоянно думал о Венере. Корнеев проглотил снотворное прямо на месте, потом на секундочку присел на кровать и заработался. Ничего нового, в сущности. Все, как обычно.
Впрочем, он не успел еще погрузиться в работу с головой, когда почувствовал какое-то движение справа. Обернулся и с ужасом увидел, что на него спиной движется Лайма, заключенная в мужские объятия! «Вероятно, она проводит очередную операцию обольщения, – подумал Корнеев. – И когда увидит меня на своей постели, сразу же прикончит».
Деваться было решительно некуда. В шкаф? Не успеть. Тогда Евгений принял единственно верное решение – соскользнул с кровати на пол и быстро заполз под нее.
– Дима! Мы не можем! – Лайма пыталась вырваться и перейти от дела снова к словам. – Я должна тебе все объяснить.
– Не нужно ничего объяснять, – просипел Чуприянов ей в ключицу.
Они повалились на кровать, но Лайма тут же вскочила и попыталась перелезть через своего кавалера. У нее ничего не вышло, и через минуту они опять оказались сплетенными в один тугой узел. Борьба шла нешуточная, и Лайма уже готова была позвать на помощь, когда совершенно неожиданно услышала храп. Храп был отчетливый и успокаивающе равномерный. Звуки издавал, безусловно, Корнеев – она сто раз слышала, как он храпит. Опыт общения с гением уже многому ее научил, поэтому Лайма сразу догадалась, где он находится.
Чуприянов, конечно, тоже услышал храп и мгновенно замер, выпустив Лайму из рук.
– Что это? – спросил он, вытаращив глаза. – Где это? Кто это?
Лайма села и сдула челку со лба. Прикусила губу и подумала: «Одно дело, если я его выгоню сама. Я сумею сделать это умно, так, что он еще больше распалится. И совсем другое дело, если он обнаружит под моей кроватью „Артура“. Назавтра все узнают, что у меня роман с собственным родственником. Скандал! Причем такой, который мне совсем не нужен».