– Не надо было массировать кого попало.
– Может, мне вообще паранджу надеть? – ехидно спросила Глаша.
– Что ты, что ты? Зачем же прятать такую красоту? – Стрельников нахально оглядел ее, хмыкнул и подозвал официантку.
– Получите за кофе.
– Мог бы и за меня заплатить, – специально, чтобы позлить его, сказала Глаша.
– Ты недавно хвалилась, что у тебя хрусты есть! – ухмыльнулся тот. – Или бабло, не знаю, как тебе больше нравится.
– Это я не тебе хвалилась, а твоему сыну!
Стрельников тут же помрачнел и заявил:
– Вообще, мисс Дулитл, это отвратительно.
– Что? – не поняла Глаша.
– Морочить голову подросткам. Я ведь слышал, как ты с ним заговорила: сю-сю-сю! У меня хороший парень. Ума не приложу, как он вообще согласился иметь дело с престарелой теткой в пошлых хвостиках!
– Разница в возрасте не имеет значения.
Стрельников смерил ее уничижительным взглядом и раздельно произнес:
– Я. Тебя. Предупредил. Увижу еще раз рядом со своим сыном – пеняй на себя. – И ушел, не попрощавшись.
Оставшись одна, Глаша решила, что ей просто необходимо выпить. Однако в кафе-мороженом выпивку не подавали. Она вышла на улицу и буквально через несколько метров обнаружила бар. Там было шумно и весело. Глаша уселась перед стойкой и заказала большой коктейль. Бармен, обслуживая ее, улыбался в усы. Вспомнив, что она похожа на куст, Глаша отправилась в дамскую комнату, чтобы избавиться от заколок, и, увидев себя в большом зеркале, на некоторое время лишилась дара речи.
– Господи, какая же я дура! – вслух сказала она, едва придя в себя. – Мне тридцать пять лет, а я до сих пор такая вот дура! Это ж надо было поддаться на уговоры влюбленной Лидки и сотворить с собой такое? О чем я только думала?
Она повыдирала из волос заколки и поплелась обратно.
– Я хочу вам что-нибудь заказать, – сообщил ей какой-то тип, устроившийся на соседнем табурете.
Он был страшенный, как ночной кошмар. Поглядев на него, Глаша подперла щеку рукой и, понизив голос, спросила у бармена:
– Что опять со мной не так?
– Все нормально, – подмигнул тот. – Здесь все друг с другом знакомятся.
– А я просто выпить зашла.
Кое-как отбившись от соседа, Глаша покинула питейное заведение и поехала домой, купив по дороге бутылку коньяка. До сих пор она никогда не пила одна, да и вообще пила мало.
– Надо было выйти замуж в восемнадцать, – сказала она сама себе, налив первую порцию в граненый стакан. – За Борьку Туркина. Правда, он был косоглазый и пришепетывал, зато как меня любил!
Она чокнулась с сахарницей и выпила. Потом съела дольку шоколада и продолжила монолог:
– Или, в крайнем случае, за Померанцева, в двадцать три. Но он был весь в оспинах и ниже меня ростом.
Ударившись в воспоминания и перебрав всех своих поклонников, Глаша пришла к выводу, что нормальные мужчины за ней вообще никогда не ухаживали.
– Может быть, тот из бара был венец всему? – продолжала размышлять она. – Может, зря я не стала с ним знакомиться? Может, он был моей судьбой? И, прогнав его, я навсегда подписала себе приговор остаться старой девой?
Погоревав еще, старая дева принялась уничтожать коньяк, который несколько примирил ее с жизнью. К ночи она пришла в такое веселое расположение духа, что ей захотелось петь и танцевать. Она врубила музыку и стала скакать по комнате. Попутно разбила стекло в книжной полке и смела пару цветочных горшков с подоконника.
В конце концов напилась до бесчувствия и, когда утром зазвонил будильник, просто свалилась с кровати на пол. До ванны пришлось ползти, и тело было таким неподъемным, будто бы его готовили к полету в космос, утяжелив каждый квадратный сантиметр. Хватаясь руками сначала за ванну, а потом за раковину, бедолага наконец поднялась на ноги и возникла в зеркале.
– Мамочка моя! – пробормотала она, ощупывая руками щеки. – Что-то я неважно выгляжу. Может быть, я заболела?
Состояние было новым, и Глаша просто поверить не могла, что во всем виноват коньяк.
– Раиса Тимуровна, у меня грипп, – сообщила она, явившись на работу и едва ворочая языком.
– Сочувствую, – пробасила Подвойская и потянула носом. – Ты рассольчиком лечилась, драгоценная моя?
– У меня его нету.
– Пойди к Бабушкину, он тебе что-нибудь посоветует.
– Нет-нет, – замахала руками Глаша. – Сначала я ему подготовлю обещанные распечатки, а уж потом буду просить совета.
С распечатками ничего не выходило: руки не слушались, и принтер зажевывал бумагу, несмотря на то что Глаша постаралась сосредоточиться.
– Глаш! – сердито крикнул Лева Бабушкин, засовывая голову в ее кабинет. – Ты мне клятвенно обещала...
Глаша обернулась на голос, и Лева тут же пробормотал:
– О господи!
– У меня грипп, – сообщила та. – Не чувствую ни вкуса, ни запаха.
– Еще бы, – пробормотал Лева.
– Лёв, у меня такая головная боль! Я утром с кровати упала. Это может быть трещина в черепе?
– Смотря что ты пила. А сейчас тебе нужен кофе.
– Кофе мне не помогает.
– Ты небось чашечку выпила? А тебе надо – ведро.
К обеду Глаша посерела. И когда появился рассерженный чем-то Кайгородцев и начал голосить в приемной, она заткнула уши. Через минуту Петя возник в ее кабинете и принялся беззвучно шевелить губами. Потом перестал шевелить и, подойдя к Глаше, потряс ее за плечо. Она застонала и открыла уши.
– Дукельский где-то спрятался, можешь себе представить? – заявил он. – Мои орлы не могут его найти. Кстати, ты собираешься что-нибудь предпринимать? Ну... По нашему делу?
– Да, – выдавила из себя Глаша. – Только не ори так.
– Я и не ору. У тебя есть какой-нибудь план поисков?
– Надо покопаться в вещах твоей жены, в ее бумагах... Или ты уже копался?
– Нет, – испугался Петя. – Я вообще ничего не делал.
– Молодец, – пробормотала Глаша. – Тогда после работы сразу поедем к тебе.
– У меня через час важная встреча. Сейчас соберу бумаги и отчаливаю. Подгребай ко мне домой часов в девять вечера, так будет лучше всего.
– Ладно, – сказала Глаша. – В девять так в девять. Только адрес оставь. А то я на кладбище была, а дома у тебя нет.
Петя нацарапал на листочке свой адрес и даже схему нарисовал, как до его дома добраться. Открыл дверь в приемную и снова заорал:
– А где Подвойская, леший ее забери?
– Не ори же ты так! – простонала Глаша, втянув голову в плечи. Потом махнула рукой: – Ее нет, она обедает.
– Опять с супом?!
Раиса Тимуровна ходила в столовую, расположенную аж за три квартала. Она придерживалась убеждения, что горячий суп продлевает жизнь, и ежедневно совершала долгие пешие прогулки в поисках борща или рассольника.
– Она меня без ножа режет! – расстроился Петя. – Тогда, Глаш, ты иди и ищи у нее в столе все, что касается методики похудания. Давай, живенько, живенько!
Покряхтывая и постанывая, Глаша выползла в приемную и, усевшись на место Раисы Тимуровны, принялась обследовать ящики ее стола. Стол оказался настоящим складом полезных вещей. Там было все – начиная от ниток с иголками и заканчивая паяльником. Единственный ящик, в котором лежали бумаги, находился в самом низу. Поверх папок катался белый пластмассовый пузырек без опознавательных знаков. Глаша вытряхнула его вместе с бумагами, и он покатился по полу, стуча, словно погремушка.
Она подняла пузырек и ради любопытства отвинтила крышку. Внутри лежали белые круглые таблетки и свернутый в несколько раз вкладыш. «Может, Раиса Тимуровна тайком худеет с помощью какой-нибудь суперсистемы?» – подумала Глаша. Она развернула вкладыш, но по-русски там не было ни слова – бумажка была испещрена разноцветными иероглифами. «Свистнуть, что ли, для Дениса?» – подумала Глаша, но тут же решила, что без спроса неудобно. Кроме того, почти такой же вкладыш она вчера взяла у Лиды.
– Глаш, да что ж такое! – вскричал Лева Бабушкин, застав ее кверху попой на полу возле стола. – Ты будешь работать или нет? Я понимаю, что ты сейчас не в форме, но мне от этого не легче!
– Я несу-несу, – проквохтала Глаша. – Только не ори!
Саша Ашмаров, который вышел в приемную покурить, сочувственно спросил:
– И что же ты вчерась отмечала?
– Не помню, – призналась Глаша. – Кажется, я прощалась с молодостью.
– Вы с ней были только вдвоем?
– М-м... Не могу сказать с уверенностью. По крайней мере, посуда наутро оказалась побита.
– Кстати, Левка проспорил мне бутылку вина, так что сегодня вечером мы с ним идем в ресторан. Не хочешь присоединиться? Лёв, ты не против?
– Я совсем не против, только с условием, что она до вечера справится с распечатками.
– Так как? – настаивал Ашмаров, топчась своими узкими ботиночками прямо возле Глашиных пальцев. – Идешь с нами?
Глаша закинула завинченный пузырек обратно в ящик и подняла голову.
Вид у Саши Ашмарова был заговорщический. «Интересно, что это на него нашло? – подумала она. – Раньше он никогда не предлагал мне идти куда-то после работы. И тут вдруг – в ресторан. Хоть и с Бабушкиным, но все равно».
Глаша стала соображать: у Ашмарова жена и ребенок, у Бабушкина вообще трое детей. Значит, ничего серьезного тут быть не может. Вероятно, с ней желают завести незатейливую интрижку. Она тотчас же представила, как будет развиваться такая интрижка и чем она может закончиться. Плачевная перспектива! Крутить роман на работе можно только в том случае, если ты уже подыскиваешь себе новое место. А если нет, не стоит испытывать судьбу.
– Я сегодня не могу, – сказала она. – У меня весь вечер занят.
– Но подлечиться-то? – не отставал Ашмаров.
– Я уже хорошо себя чувствую, – соврала Глаша.
– Значит, ты в состоянии сделать распечатки? – тут же оживился Лева.
– Да, – прокряхтела она, пытаясь подняться при помощи массивного стула Подвойской.
Потом упала на него и принялась обмахиваться обнаруженной папкой.
– Ой, что-то мне нехорошо.
– Слушай, Глаш, – смилостивился Бабушкин, – давай я сейчас ксерокопну старый текст и поработаю с ним, а ты уже потом все сделаешь, как надо. Когда очухаешься, о'кей?
– Лёв, ты такой милый! – пробормотала Глаша, жмуря глаза, потому что ей больно было смотреть на свет.
– Только скажи, где у тебя оригинал?
– В моем кабинете, в сумочке, – простонала та, не в силах тронуться с места. – Там у меня куча газет, ты покопайся в них как следует.
Глаша уже второй день носила с собой рекламные газеты. День рождения племянника стремительно приближался, и ей очень хотелось потрясти его воображение. Поэтому она отыскивала объявления о курсах японского, китайского и арабского, которые попадались ей на глаза, и обводила номера телефонов красным фломастером. В выходной следовало сесть и обзвонить педагогов, чтобы выбрать тех, которые берут не слишком дорого и живут не очень далеко. Иначе Коля с женой ей, пожалуй, спасибо не скажут. А то еще возложат на нее почетную обязанность транспортировать Дениса на курсы. Сама, мол, кашу заварила – сама и саночки вози.
Как только Лева скрылся в ее кабинете, Ашмаров затушил сигарету, загнув окурок кочергой. Он всегда выкуривал только половину сигареты, утешая себя тем, что так в него попадает меньше никотина. Бросил его в корзинку для мусора и оперся обеими руками о стол.
– Знаешь, Глаш, я своего предложения не снимаю, – сказал он, приблизив к ее лицу свое собственное – с глубокими карими глазами. – Как только у тебя будет настроение, сходим куда-нибудь.
Он даже не спрашивал, а констатировал факт.
– Хорошо, – просипела та, только чтобы от него отвязаться.
У нее возникло желание завернуться во что-нибудь большое и темное и полежать в углу. Однако она слышала, как Кайгородцев топочет в своем кабинете и на повышенных тонах разговаривает по телефону. Еще минута – и он вылетит в приемную за своей папкой. Чтобы предотвратить очередной вопль, надо было упредить его появление. Глаша, постанывая, поднялась на ноги.
– Глаш, я там твои шмотки слегка перекопал, – сообщил Бабушкин, пробегая по приемной. – Мне жутко некогда. Кстати, зайди ко мне, как освободишься, я дам тебе кое-что для приема внутрь.
Глаша отдала папки Кайгородцеву и поплелась к Леве. Тот сноровисто налил ей в мензурку неопознанную жидкость.
– Выпей, не нюхая и не ахая, – потребовал он.
Глаша выпила и уже через полчаса почувствовала себя человеком.
– Лева, иди сюда! – попросила она, когда окончательно пришла в себя.
– Ну? – Бабушкин возник на пороге, засунув руки в карманы халата.
– Лева, я тебя люблю.
– Глашенька, у тебя была слишком бурная ночь! – пробасила из-за своего стола Раиса Тимуровна. – Оставь Льва Евгеньевича в покое.
– Лева, ты лучший человек из всех, кого я знаю! – продолжала настаивать Глаша, преисполненная чувства благодарности. – Мне даже головой трясти не больно.
Бабушкин широко улыбнулся и, потрепав ее по щеке, нырнул к себе. Обернувшись, Глаша увидела, что прямо позади нее, словно башенный кран, возвышается Подвойская.
– Девочка моя, – ласково сказала та, беря Глашу под локоть. – Лев Евгеньевич, конечно, хороший человек, но это вовсе не то, что тебе нужно.
– Почему? – усмехнулась Глаша, решив немного попугать Раису Тимуровну.
– У него очень злая жена.
– Что вы говорите?
– Да, Глашечка. Даже если тебе удастся, – Раиса Тимуровна приглушила голос и немного помычала, подбирая слово, – м-м-м... окрутить, – нашла она это слово, – Льва Евгеньевича, его жена тебя тотчас же вычислит и устроит Армагеддон. Поскольку ты будешь выступать на стороне зла, она победит.
– Вы так говорите, Раиса Тимуровна, как будто бы уже прошли через все это, – подколола ее Глаша.
– Ой, что ты, Глашечка! – зарделась та. – Я старше Льва Евгеньевича на... не знаю, сколько лет!
– Что и говорить, – со знанием дела заявила Глаша. – Разница в возрасте – это непреодолимое препятствие!
– Нет, если мужчина старше – это даже хорошо, – возразила Подвойская.
Они не успели развить тему, когда из своего кабинета выскочил Кайгородцев и промчался к выходу, словно поезд метрополитена – вжик – и нет его.
– Директор такого заведения! – покачала головой Раиса Тимуровна. – А носится, как мальчик. С ним вообще в последнее время что-то не то.
– Правда? – спросила Глаша с любопытством.
«Может быть, Раиса Тимуровна что-нибудь знает или о чем-то догадывается? – подумала она. – Секретари – это такие особенные люди, у которых нюх, как у поисковых собак».
– Я думаю, Глашечка, может, это из-за Ани?
Такого поворота дела Глаша вовсе не ожидала.
– Из-за какой Ани? – изумилась она.
– Из-за Ани Волович, секретарши Нежного. Мне кажется, наш Петр Сергеевич к ней очень тепло относился. Хотя они, конечно, не часто встречались, но...
– Подождите, Раиса Тимуровна, – покачала головой Глаша. – Вы хотите сказать, что директор расстроен потому, что Аня Волович уволилась?
– Так ты ничего не знаешь! – Подвойская произнесла это таким громким шепотом, что придыханием своим вполне могла бы задуть пару свечей. – Она не уволилась, Глашечка, она исчезла!
Глаша невольно вздрогнула.
– Исчезла? – потрясенно переспросила она. – Она исчезла?
– Я так поняла, – сказала Подвойская, улегшись на стол пудовой грудью, – что начальство не желает на эту тему распространяться. Делают вид, будто ничего не произошло. Но мне рассказывала Лиза Марочкина, это уборщица в головном офисе, что Аня оставила на работе все свои вещи. Поскольку она собиралась увольняться, никто не удивился, когда она на работу не вышла. Но Лиза Марочкина должна была ее рабочее место в порядок привести, чтобы следующая секретарша уже на чистое пришла, понимаешь?
– Понимаю, – пробормотала Глаша, пытаясь унять разыгравшееся воображение.
– Лиза сложила барахлишко в коробку и понесла Ане домой, потому что к телефону та специально не подходила.
– Специально?
– Ну, Лиза так подумала. Да и кто бы не подумал? Они ведь накануне с Андреем Васильевичем сильно поругались. – Подвойская скроила удрученную физиономию. – И вот хозяева Лизе сказали, что Аня домой с той поры не возвращалась.