— Какой шанс? — настороженно спросила я.
— Полюбоваться моим гигантом. Хоть напоследок сделаю доброе дело: прямо сейчас вам свой агрегат покажу, раз вы так просите.
И Арнольд, как последняя сволочь, начал ширинку расстегивать.
— Да подавись ты своим стопудовым фаллосом! — прокляла его я.
— Именно этим и иду заниматься, — скорбно посетовал он и, оставив в покое ширинку, зло добавил: — Как мне порнуха, блин, надоела! Ведь рожден для высокого, чистого, а член подложил мне свинью!
Я загадочно и туманно заверила:
— Если спасете меня, все изменится: мы подложим свинью вашему члену.
— Каким образом? — заинтересовался Арнольд.
Пришлось щедро пообещать:
— Я вас несметно обогачу, и член утратит над вами власть, вы же приобретете свободу.
— От члена? — поразился Арнольд.
— Ну да, кажется, этого вы хотели.
Бедняга был потрясен:
— Импотентом я что ли стану?
Вот пойми их, этих мужчин — логики ноль!
— Да нет, — успокоила я Арнольда, — вы останетесь прежним, просто агрегат ваш попадет на биржу труда…
Мысль довести до конца не успела, а мой партнер побелел и дурным голосом возопил:
— Мой член оторвут? Или отрежут?
— Фу-у, не порите горячку. Я образно выразилась. Член мы сохраним, просто он потеряет работу.
— Почему? — паникуя, захотел знать Арнольд.
Вот же тупица!
Я его просветила:
— Да потому, что, обогащенные мною, вы оба заленитесь и утонете в роскоши.
Хотела как лучше, но результата добилась обратного.
— Да зачем мне, мертвому, ваша роскошь? — рявкнул неблагодарный Арнольд и начал меня совестить: — И вообще, как вам не стыдно? Однажды уже вы воспользовались моим незнанием и сбежали. Хотите снова меня на безумство подбить?
Я не стала таиться:
— От мужчин только этого и хочу!
— Так вот этого больше не повторится! — с патетикой воскликнул Арнольд и прозаически удалился.
— Поживем увидим, — бросила я ему вслед.
Не успела с партнером разделаться, как из туалета выползла Фрося и, приникнув плечом к косяку, обессилено мне призналась:
— Сонечка, если дело так и дальше пойдет, до пыток я не доживу.
— Доживешь! — с присущим мне оптимизмом заверила я. — Доживешь, если положишься на меня!
Пока Фрося пыталась постичь смысл моего обещания, я, времени не теряя, завопила верзилам:
— Ведите нас в нашу комнату!
— Ну и наглая баба, — подивился Интеллигентный. — Скоро начнет выселять нас из дома.
Но я поступила лучше — я сама из их дома выселилась. Как только нас с Фросей водворили обратно, я мгновенно взялась за прежнее — благо теперь мне никто не мешал. Первым делом я Господа поблагодарила за подорванное здоровье подруги. Бог дал мне возможность, и я поступила хитро: пользуясь слабостью Фроси, я скрутила ее, шнуром спеленала по рукам и ногам, а в рот кляп вогнала.
Взвалив подругу на плечи, я сказала:
— А ты не врала, ты действительно весишь меньше меня. Вряд ли мне удалось бы себя поднять.
С этими словами я бодро отправила Фросю за окно — нет, не выбросила, а осторожно опустила на шнуре, пользуясь ее полным безмолвием. Что в это время происходило со штанишками Фроси я и подумать боялась. Но даже свинье не до поросят, когда ее смолят, что уж тогда говорить обо мне, талантливой, умной, красивой! Разумеется, мне было не до штанишек подруги.
Как только Фросино тело опустилось на землю, я перекрестилась, задрала подол юбки, им обмотала ладони (французскими кружевами!) и схватилась за шнур.
— Была не была! — воскликнула я да с этими напутствием и съехала вниз: задницей прямо на Фросю.
Та бревном валяется на земле, жалкая, бездыханная. Я кляп не вытащила, но пощечин ей надавала — подруга пришла в себя: лежит, таращит глаза, грязно мычит — ругается.
— Детка, — шепчу, — ты можешь идти?
Пожимает плечами: не знаю.
— А бежать?
Тут и вовсе бедняжка глаза закатила.
— А ведь придется, — воскликнула я, — шанс упускать нельзя. Надо успеть перехватить Арнольда.
Пользуясь тем, что дал бог — проворством — я Фросю от шнура и кляпа освободила и приказала:
— Вперед!
— Куда?
— За партнером!
— За каким?
— За моим!
У Фроси тупость в глазах. Со скоростью сто слов в минуту — женщины это умеют — я рассказала подруге о знакомстве с Арнольдом и получила глупейший вопрос:
— А как ты заставишь его увезти нас отсюда?
Я истину приоткрыла:
— Путем шантажа и угроз!
— Не знала, что ты такая, — ответила Фрося.
Вот она, благодарность!
— Еще и не то про меня узнаешь, — ответила я и, зацепив подругу, помчалась подальше от дома.
Поскольку вокруг было все, кроме партнера, (деревья, сараи, кусты) бежала не молча — проклинала своих похитителей.
— Верзавцы! Мерзилы! — волнуясь, вопила я.
Фрося, наступая на пятки, меня поправляла:
— Мерзавцы! Верзилы!
Но легче нам почему-то не становилось: деревья не расступались, являя машину Арнольда — напротив, природа все гуще кустилась. А тут и Фрося заныла:
— Сонечка, я замерзла! Мы заблудились!
Туманностей не терплю — обожаю конкретику, поэтому и спросила:
— Что предлагаешь?
— Давай в дом вернемся, там хоть тепло, — проблеяла Фрося, поклацивая зубами.
Очень вовремя, кстати, проблеяла: я тоже замерзла, и мои зубы выбивали чечетку. Однако, услышав перлы подруги, я взбесилась и мигом согрелась — меня бросило в жар, так я тонко устроена: глупостей не выношу.
— Ты же сама сказала, что мы заблудились! — рявкнула я. — Так как же мы в дом вернемся?
И вот тут-то Фрося меня удивила.
— Сонечка, ты можешь все, — согревая пальцы дыханием, жалобно пропищала она, — верни поскорей нас обратно, пока я не сдохла от холода.
Лично я чуть не сдохла от гордости — вот как магически действую на людей! Ха! Если бы на людей — хуже: на лучших подруг! За волшебницу меня уже почитают!
А почему бы и нет? Во мне фантастически много и привлекательности, и обаяния! И черт знает чего еще!
Жаль, не все хотят это признавать…
Распираемая важностью, я с сожаленьем воскликнула:
— Эх, был бы здесь мой предыдущий муж! Как досадно, что нет здесь его!
Фрося опешила:
— А что, разве Женька разведчик? Разве нашел бы он дом?
— Никогда! — заверила я. — Он на одно только способен!
— На что?
— Мой предыдущий муж — сверх пилот!
— И на чем он летал?
— Не летал, а пилил! Пилил он меня ужасно, этот чертов пилот! Жаль его рядом нету!
Фрося скептически осведомилась:
— И чем бы он нам помог?
Я с пафосом ей сообщила:
— Ты, порой, чудесно так говоришь, что ему не мешало б послушать. Вот когда бы мой Женька понял какого счастья лишился после развода со мной!
Фрося взбесилась:
— Тьфу на тебя! Тошно смотреть на то, как некоторые обожают себя! Тебе самой не противно так сумасшедше себя любить?
— Да только эта любовь меня и спасает! — воскликнула я. — И тебя, кстати, тоже.
— Хотелось бы знать, каким образом?
— Да не будь я себе так дорога, ты до сих пор у верзил сидела бы в доме!
— А я уже только о том и мечтаю как вернуться обратно! — рявкнула Фрося и, бездумно меня оттолкнув, со всех ног понеслась в адские кущи.
Я понеслась за глупой, за ней — не бросать же подругу в беде. Как она выживает без меня? У нее же нет к себе той беззаветной любви, которая меня из всех бед выручает.
Бегу за Ефросиньей и думаю: “Любви-то нет у нее, но, видимо, есть что-то другое — иначе откуда взялась у девчонки энергия? Ишь как ломится сквозь непроходимые дебри!”
— Фроська! — кричу. — Постой!
Какой там — не слушает. А я уже начала подуставать — сказалась разница в возрасте. Лицом и фигурой мы с подругой почти ровесницы, но природу-то не обманешь: годы не те. Опять же, радикулит прихватил — частенько, сволочь, он стал прихватывать. Причем, в самых не подходящих моментах. И коленная чашечка разболелась.
Повадилась, зараза — коленная чашечка — знаете ли, болеть! Сорок пять лет не болела, а тут на те вам, заболела без всякой причины!
И дыхание сбилось! Я же не просто бегу, я о потерях и приобретениях Фросе подробно докладываю: дыхания нет, сил нет, зато ест радикулит и боль в чашечке появилась.
Короче, я (простите за оксюморон1) бодро взмолилась:
— Остановись! Иначе! Клянусь! Упаду!
Культуру не скроешь. И здесь сказалась моя начитанность: вопила примерно так, как у классика Достоевского стенала жена алкоголика Мармеладова: “Уездили клячу! Надорвалась!”
О том, с чего все началось — об Арнольде и автомобиле его — разумеется, не вспоминаю. Да и что вспоминать — Арнольд к главной студии подъезжает.
“Если не подъехал уже, — с тоской подумала я, — мы с Фроськой рысачим по кущам давно: часа два-три, не меньше. Коленная чашечка не зря разболелась: километров сорок пройду, сразу ныть начинает!”
— Фроська! — кричу. — Пощади!
Оглянулась подруга — сердце не камень, спрашивает:
— Ну что?
Вижу, и сама она уже никакая.
— Калина моя ты красная, — нежно ей говорю.
— С чего это? — удивляется.
— Докрасна раскалилась. Лицо у тебя, как помидор.
Ефросинья схватилась за щеки, охнула:
— Полыхают, горят, — и повалилась на землю.
Спрашивается, зачем я ее останавливала. Бежала девка себе и бежала, остановили — упала. Что теперь делать?
И я, с моим радикулитом (про коленную чашечку уж молчу) на себя подругу взвалила и с присущей мне легкостью…
Нет, не помчалась и не пошла — брыкнулась на бочок и грустно лежу, безрадостно думая: “Все, последних сил я лишилась. Теперь, хоть режьте, хоть вешайте, и шагу не сделаю”.
А вот и ошиблась: взлетела! Я еще ого-го-го! Взлетела и шагов сто пробежала, как только услышала шум машины.
Машины не ездят по дебрям и чащам!
Значит рядом дорога!
Я потянула подругу за руку:
— Фрося! Мы спасены! На мины! Вперед!
— Мне уже все равно, — ответила Фрося.
Совсем не любит себя, несчастная. Пришлось одной действовать ради общего блага.
Временно оставив подругу в кустах, мы помчались на шум!
Кто “мы”, спросите вы? Мы — это я, радикулит и моя коленная чашечка! Не оставлять же болячки подруге.
Глава 14
ПРИЯТНЫЙ СТРАХ
Цветочница тащила его за руку:
— Здесь рядом автобусная остановка, нам в самый центр.
День казался особенно солнечным, радостным. От счастья она порхала. Какое небо! Какой воздух! Шла очень быстро, почти бежала…
Он с трудом за ней поспевал. Не то, чтобы он не мог так же быстро ходить. Нет, он был все еще в форме. В прекрасной форме: по шесть часов в неделю проводил в тренажерном зале спорт-клуба, десять раз в месяц там же посещал и бассейн. И не болтался в воде, как другие, а на совесть плавал…
Все это так, однако бегать по улицам он не привык. Точнее, давно отвык. И многое ему мешало к тому же: портфель, респектабельность, галстук, костюм и… любопытные взгляды прохожих. Взгляды — особенно. Казалось, всем есть дело лишь до него.
Он сердился на всех, на себя и думал: “Не-ет, не в той я уже поре, чтобы прыгать козлом за девчонкой. Давит, давит собственная значительность. И референта мне не хватает. И водителя нет под рукой…
Важность сильно мешает — каждой порой чую ее.
А не чванство ли это? Да, одолело, видимо, чванство. А ведь мне с ним хорошо. Слишком много регалий легло на меня — тяжкий груз, без чванства нести его невозможно.
А она совсем не такая. Свободная, легкая, словно пушинка, а я, как старый медведь, косолапой трусцой с трудом за ней поспеваю. Со своими регалиями и дурацким портфелем. Надо было сдать его в камеру хранения к чертовой матери, нет же, таскаю с собой. Ладно портфель, а куда деть костюм?
И туфли. Ходить по асфальту в них невозможно — лишь по коврам.
А она где угодно может ходить: прекрасна будет везде, потому что не корчит из себя сверх кого-то.
А я корчу. Представляю, как я смешон”.
Будто уловив его настроение, она сбавила темп. И руку его отпустила, и пошла впереди, чтобы не привлекать к их паре внимание.
Шла и, ругая себя, время от времени оглядывалась: не отстал ли, идет ли за ней, а вдруг сбежал.
Больше всего она боялась, что он передумает и незаметно растворится в толпе. Потому и оставила его за своей спиной, чтобы не лишать выбора. Пускай идет, если хочет. В конце концов, ни кому не навязываюсь.
Гордая. Она была очень гордая.
Но когда подошла к остановке и увидела свой автобус, испугалась.
“Сейчас, я сяду, а он нет! Помашет рукой и виновато пожмет плечами, мол не судьба. И по часам постучит еще пальцем: спешу, вспомнил про заседание, неотложные, мол, дела…”
Она вспыхнула, внутри словно что-то взорвалось и в воронку от взрыва ухнула вся душа — на сердце легла пустота, мир потускнел, солнце погасло, небо тучи заволокли, ветер поднялся, наполняя воздух тяжелой асфальтовой пылью, и губная помада на губах сразу стала неуместной, шероховатой, даже противно-колючей. И прическа показалась дурацкой. И платье — розовое, как детский ночной горшок — захотелось снять и навеки забросить. И свои ожидания позабыть. За них особенно стыдно. Ну не дура ли, жила себе и жила…
Она попыталась наперекор всему вернуться к нему, стать рядом, снова за руку его цепко схватить, но толпа подхватила ее и понесла к двери автобуса. Восстать против толпы не позволила гордость — вот такой парадокс.
“Я так и знала,” — горестно сказала себе она и, как на эшафот, шагнула на ступеньку.
Страшно хотелось оглянуться, позвать его за собой, но она была упряма. Упряма и очень горда. Потому чаще других оставалась одна. За то и любили ее фиалки. Шагнула, не оглядываясь. Будь что будет.
Он тоже паниковал. Напряженно шел за нежным, прекрасным, волшебным, боясь потерять ЭТО в чужой агрессивной толпе. Ему все время казалось, что стройная тоненькая фигурка растворится, и он потеряет ее навсегда! Еще недавно совсем он не знал, что она есть на свете, но теперь потеря этой чудесной девушки воспринималось тяжелой утратой. В душу заползали растерянность, боль и страх. Он давно уже ничего не боялся, но вот теперь стало по-настоящему страшно.
“Где? Где я буду ее искать? Даже имени ее не спросил, (не дурак ли) даже где живет не узнал”.
В панике он забыл, что найти ее очень просто — там, где увидел впервые. Адрес простой: цветочный магазинчик, метро…
Но он об этом забыл и, грубо расталкивая прохожих, отчаянно старался не отставать, потому что поглощенная своими переживаниями она снова пошла очень быстро — так, как привыкла ходить.
Увидев, что она направилась к автобусу, он успокоился, — теперь-то мы вместе, — и снова разволновался.
“Черт! — мысленно выругался он. — К дверям хлынула толпа, я что-то должен сделать. А что? Должен раскидать всех и занять ей место. Но как это делается? Раньше умел, но так давно не ездил городским транспортом, что разучился. Подумает, что я вахлак, что даже не смог ей место занять…
Да, я вахлак, черт возьми! А почему мы едем автобусом? Почему не взяли такси?
Потому, что я, дурак, не подумал об этом, вовремя не сообразил. Теперь она точно решит, что я жадный.
Как глупо. Совсем разучился ухаживать за простыми девушками…
Что они любят? Если в ресторан не захотела, может отказалась бы и от такси…
Черт, какой я кретин!”
С этой мыслью он сел в автобус, очень вовремя сел — двери сразу закрылись. Народу набилось в салон очень много, ехали, терлись друг о друга, как в бочке селедки, всем сильно мешал его огромный портфель. И сам он всем чрезвычайно мешал. “Мужчина, с вашими габаритами ездить надо в такси!” “Или ходить пешком!”
Унизительно, если она это слышит!
Он испуганно оглянулся — она далеко.
Несколько минут он сомневался, стоит ли протискиваться к девушке, будет ли это прилично и не пострадает ли его костюм: галстук его был уже на плече. На чужом. И по туфлям кто-то топтался.