Однако смыться с места происшествия мне не дали. Стоило мне только ухватиться за руль, как в голову мою уперлось нечто железное, скорее всего ствол пистолета. Я все-таки попытался обернуться, но разглядеть лицо владельца пистолета не успел. Сознание вдруг вспыхнуло огненным шаром и ухнуло вниз, в черную непроглядную пропасть.
Очнулся я от звука голосов и звона в собственных ушах. Болела голова, с которой обошлись откровенно по-свински, ныло плечо, поврежденное хулиганским кастетом. Однако душевная травма была куда серьезнее физических повреждений. Первой же мыслью, пришедшей мне в голову после довольно продолжительного небытия, была мысль о собственной чудовищной глупости. Ведь догадывался же, что дело здесь не совсем чисто, и тем не менее легкомысленно поперся в пасть зверя, не позаботившись о подстраховке. Возможно, я и дальше бы травил себе душу запоздалым раскаянием, но мешала боль за ухом и тошнотворная муть в голове. Чтобы избавиться и от того, и от другого, я открыл глаза и, наверное, напрасно это сделал. Поскольку действительность, в которую я столь неосторожно решил вернуться, не сулила мне ничего хорошего.
Первое, что я увидел, была сумка, то ли Васина, то ли Мишина. Сумка стояла на столе, и над ней с видом фокусника колдовал бритый наголо человек, явно перешагнувший сорокалетний рубеж. Мне показалось, что я его опознал, во всяком случае, этот тип вполне мог быть Мишей Шабановым, постаревшим, погрузневшим и весьма
потрепанным жизнью за минувшие семнадцать лет. Нельзя сказать, что это было типично дегенеративное лицо, но, во всяком случае, печать интеллекта на нем отсутствовала явно. Нет, на «моего» Васю этот субъект был мало похож. К сожалению, и от Миши семнадцатилетней давности ему удалось сохранить немногое, и дело, разумеется, здесь не только в прическе.
В общем-то я предполагал, что в сумке находится нечто увесистое и твердое, но о снайперской винтовке, пусть и в разобранном виде, я, честно говоря, не подумал. Как не подумал и о двух пистолетах, скорее всего, иностранного производства. Все это аккуратно было завернуто в штаны и рубахи. А сверху тоже лежало барахло, давно не стиранное, отбивающее всякое желание в нем копаться.
– Все на месте, – радостно сказал Миша, взглянув на меня при этом почему-то без особой симпатии.
– Никто не притрагивался? – Голос прозвучал справа, и я с трудом повернул голову, чтобы увидеть говорившего.
Этого человека можно было назвать полной противоположностью потрепанного и облинявшего Миши. Во-первых, он был моложе, вряд ли ему перевалило за тридцать пять, во-вторых, явно крепче и по внешнему виду, и по уверенному острому взгляду, который он бросил на меня. Словом, именно этот человек с резкими чертами лица и скрипучим голосом был здесь главным, о чем свидетельствовало и суетливое поведение Шабанова, и почтительное молчание пижонистого блондина, стоящего за моей спиной.
– Все абсолютно так, как я укладывал, – с готовностью заверил Шабанов. – По-моему, он даже замок не расстегивал.
– Смотри, Сова, не ошибись, – главарь холодно глянул уже на подельника. – Второй ошибки я тебе не прощу.
– Ну что ты в самом деле, Николай. Кто мог подумать, что этот лох способен украсть сумку. Да и распили мы всего бутылку. Наверняка он, гад, что-то мне подсыпал.
В общем, насколько я понял, история была самая банальная, типично железнодорожная. Миша с Васей познакомились на вокзале и, чтобы скоротать время, раздавили бутылку водки, а возможно, и не одну, после чего Миша слегка прикемарил, а когда очнулся, то рядом не было ни Васи, ни сумки. Причем я не исключаю, что Вася даже не был вором, а сумку просто прихватил по ошибке, спьяну посчитав своей. В пользу этой версии говорил тот факт, что он эту сумку забыл в вагоне, на этот раз посчитав, и совершенно справедливо, чужой. Откуда же бедному пьяному Васе было знать, что некая банда прикупила для каких-то темных дел три ствола и с помощью ротозея Миши пыталась перебросить их в нужное место.
– Я ведь как очнулся, так сразу вам позвонил и приметы этого лоха передал. Он ведь в наш город ехал.
– Ты меня не серди, Сова, – скосил злые глаза на подельника Николай. – Ты нас всех подставил. Окажись на месте этого парня какой-нибудь крохобор, мы бы сейчас уже на нарах куковали. Или проводница передала бы забытую пассажиром сумку в милицию.
– Но вы же опросили проводницу, – обиженно прогундел Миша, который и круглыми глупыми глазами, и чуть загнутым книзу носом как нельзя более оправдывал свое прозвище.
– Опросили! – возмущенно вскрикнул пижонистый блондин. – Да мы сутки глаз не смыкали. Этот лох так ничего и не сказал. В крови пришлось по твоей милости измараться.
– Зря, – подал я наконец свой голос. – Зря убили Васю. Он ведь даже и не понял спьяну, что украл эту сумку. И меня зря схватили, я же эту сумку нес гражданину Шабанову. Вручил бы и сумку, и паспорт, все как положено. Получил бы от него спасибо и забыл бы навсегда о существовании Миши Шабанова.
– Все так, уважаемый Веселов Игорь Витальевич, – отозвался Николай, задумчиво разглядывая лежащие на столе документы, паспорт и военный билет, по всей видимости вытащенные расторопными подручными из моего кармана. – Но никто нам не мог дать гарантии, что ты предварительно не заглянул в сумку и не известил ментов о ее содержимом. Либо не обратился к расторопным людишкам с целью нас выследить и сорвать возможный куш. Я, кстати, и сейчас в тебе до конца не уверен, хотя пока вроде бы все тихо. Вот я и организовал это нападение наркоманов на одиноко бредущего по подъезду путника. При нужде нападение можно было бы списать на самую обычную драку. К тому же Шабанов в той квартире давно уже не живет, он там только прописан. В общем, тебе крупно не повезло. Обстоятельства сложились не в твою пользу, сержант. Не надо было тебе брать у проводницы эту сумку, герой-десантник. Глядишь, и прожил бы оставшуюся жизнь в покое и радости.
Миша Шабанов глупо хихикнул и за свое поведение получил выговор от склонного к философскому осмыслению действительности начальника:
– Закрой рот, Сова. Из-за твоей дурости приходится отправлять на тот свет ни в чем не повинных людей.
Мне почему-то не себя стало жаль, а Васю. Возможно, виной тому был удар по голове, возможно, врожденный гуманизм, от которого меня не излечила даже война. Но мне казалось, что пьяница Вася не заслужил такой нелепой и страшной смерти. И еще меньше такой смерти заслуживал я. Если честно, то мне стало страшно. Я очень даже хорошо понимал, что с такими замороженными глазами, как у этого Николая, не шутят о смерти. Мне и прежде доводилось встречать таких людей. Садистами их назвать, пожалуй, нельзя, ибо вряд ли чужая боль доставляет им наслаждение. Просто они существуют по другую сторону добра и зла. А побудительной причиной их действий скорее всего является власть над чужими жизнями. Пустъ даже если это жизни таких ничтожеств, как Сова или этот пижонистый блондин с повадками обласканной паханом шустрой шестерки.
– Я ведь ме зверь какой-нибудь, сержант, – теперь Николай обращался уже непосредственно ко мне. – Мне жаль тебя убивать, тем более что ты ни в чем передо мной не провинился. Просто так карта легла. Войди и ты в мое положение. Ну не могу я вот так просто взять и отпустить тебя. Это все равно что удавку себе на шею накинуть, а конец ее тебе в руки отдать. Захочешь – задушишь, не захочешь – пощадишь. А у меня обязательства перед людьми.
– Да ты что, Николай? – вякнул из угла сконфуженный Сова. – Он же нас продаст. Да я его своими собственными руками… Только скажи.
– Молчи, Миша, – строго сказал главарь. – Это не твоего ума дело. Я буду решать.
Он, конечно, рисовался и передо мной, и перед Митей, и перед преданно сопевшим над моим ухом блондином. Ему приятно было осознавать свою власть большого сильного кота над попавшей в беду мышью, и он просто не мог отказать себе в удовольствии поиграть с нею. Для меня это был шанс, хотя, возможно, шанс призрачный. Очень трудно противостоять трем физически крепким и вооруженным мужикам в одиночку, да еще со связанными за спиной руками. А руки у меня были связаны крепко, настолько крепко, что я их практически уже не чувствовал.
– Из патового положения у тебя есть только один выход, десантник.
– И что это за выход?
– Винтовку видишь? Ты ведь стрелял из таких? – Ну допустим.
– Выстрелишь еще один раз. Только один. И ты свободен.
– Да ну… – протянул было Сова.
– Заткнись, – последовал в его сторону короткий приказ.
Дураком этот Николай в любом случае не был. Выстрел из винтовки вязал меня по рукам и ногам крепче веревки. А пуля, посланная мною в чужую голову, становилась надежнейшим кляпом для моего рта.
– Я солдат, а не убийца.
– Я тебя понимаю, сержант: убивать людей для нормального человека не такая уж приятная работа. Давит на психику. Но ведь и ты не красная девица. И уже убивал на войне. Даже медаль за это получил, судя по записи в военном билете, – «За отвагу».
– Я выполнял приказ.
– Понимаю. Но ведь и жизнь свою тем самым спасал. Не убьешь ты – убьют тебя. На войне, как на войне. Я предлагаю тебе то же самое. А чтобы совершенно успокоить твою совесть, я скажу, что убивать придется чеченца. Понимаешь, чеченца. Врага! И в обмен на его жизнь ты получишь свою. Для тебя это будет еще один день войны, и только. Ты ведь убивал их из засады, сержант. Так убей еще и этого. Вот, полюбуйся, он здесь на фотографии.
На фотографии действительно был человек с лицом, как ныне принято выражаться, кавказской национальности. Скорее всего он действительно был чеченцем, во всяком случае, никто не мог помешать мне думать именно так. А чеченцев я не люблю, и это тоже правда. И никакие разговоры о дружбе народов никогда не заставят меня забыть ни окровавленного тела Сереги Зайцева, снятого с креста, ни обглоданного грозненскими псами лица Андрюхи Безбородова.
А Андрюху убил чеченский снайпер. И мне не составляло никакого труда представить, что снайпером был этот чеченец на фотографии. Никакого! Даже сейчас, вспоминая о том, что было несколько лет назад, я чувствовал, как тугой комок ненависти подкатывает к горлу, понуждая сказать – «да». И ведь действительно всего-то навсего чеченец. А я таких убивал. Я их ненавидел тогда, и я их ненавижу до сих пор. Наверное, и им меня любить не за что, но это уже их проблемы. Это проблемы джигита, ухмыляющегося с фотографии на фоне богатого особняка, испохабивившего среднерусский ландшафт.
– Ладно. Я согласен.
– Ой, не верю я ему, Николай, – завелся было Сова, но, перехватив взгляд главаря, тут же и осекся.
– Развяжите ему руки. Им еще предстоит сегодня потрудиться.
Николай был явно доволен моим решением. И вероятно, гордился собственным знанием человеческой природы. Конечно, меня могли прикончить после того, как я отправлю в мир иной намеченную жертву, но это маловероятно. Как маловероятно и то, что эти люди оставят меня в покое. Однажды став на путь киллера, с него потом так просто не сходят. И я не был настолько наивен, чтобы этого не понимать.
Мне дали подержать собранную винтовку и заглянуть в оптический прицел.
– Патрон будет всего один, – криво усмехнулся Миша Сова. – Так что не промахнись, десантник. Я-то в твой затылок с двух метров уж точно попаду.
На всякий случай они завязали мне глаза. Все-таки надо отдать должное Николаю, он был очень предусмотрительным человеком и не хотел, чтобы о его тайном логове знал посторонний. Кроме всего прочего, это должно было убедить меня в том, что в случае выполнения условий договора убивать они меня действительно не будут. Тонкий намек, ничего не скажешь. Одно непонятно, как при таком уме и предусмотрительности Николай доверился Мише Шабанову в столь, ответственном деле, как переброска оружия. Конечно, и на старуху бывает проруха, но скорее речь идет о дефиците стоящих кадров. А кадры, как сказал один известный политик, решают всё. Повязку с моих глаз наконец сняли, и я без удивления опознал салон собственного автомобиля. В общем-то сидящий за рулем Николай ничем не рисковал. Хозяин машины был здесь же в салоне, и если бы нас вдруг остановила расторопная ГИБДД, то я был бы ей представлен в лучшем виде, вместе с документами, подтверждающими мои права на владение транспортным средством. А то, что хозяин сидит на заднем сиденье в компании двух придурков, тычущих ему в бок пистолетами, вряд ли было бы замечено равнодушным взглядом. Мне не доверяли, и в своих сомнениях эти люди были правы. Если бы у меня была хоть малейшая возможность от них скрыться, то я бы воспользовался ею не задумываясь.
Руки у меня не были связаны, и я попробовал взглянуть на часы. Блондин тут же ткнул меня пистолетом под ребро, и довольно чувствительно. А часы, к сожалению, были разбиты вдребезги. Галькин подарок, между прочим. Потеря меня огорчила, хотя это была не самая большая неприятность из пережитых мною за сегодняшний день.
– Сейчас половина шестого, – сказал заметивший мое движение Николай. – Чеченец возвращается в свой особняк приблизительно пятнадцать минут седьмого. Так
что время у нас пока есть. – А если он задержится?
– Если он задержится, то мы его подождем. Ну а если он вообще сегодня не приедет, то тогда тебе опять не повезло, десантник. Как ты понимаешь, своей тюрьмы у нас пока еще нет.
– Зато свое кладбище имеется, – хохотнул Сова и тут же заткнулся под строгим взглядом начальства.
Место было глухое. То ли недостроенное, то ли уже успевшее развалиться трехэтажное
кирпичное здание, окруженное полусгнившим деревянным забором, выкрашенным когда-то очень давно зеленой краской. Двор был завален железным хламом, кажется, остатками оборудования, которые то ли не успели разворовать, то ли не сочли достаточно ценными, а может быть, они были слишком тяжелым для мелких несунов. Во всяком случае, я очень озаботился колесами своего автомобиля, но, кажется, все обошлось.
На третий этаж мы поднимались втроем. Винтовку нес блондин, а Сова в нетерпении тыкал мне пистолетом в спину и зло ругался сквозь зубы.
– Ты не дергайся, – посоветовал я ему. – Побереги нервишки.
Николай остался в машине, взяв на себя обязанность постоять на шухере, пока его подручные вершат преступные дела. Позиция, впрочем, была выбрана идеально. Она позволяла видеть особняк, который я опознал с первого взгляда, даже без оптики. И было до этого особняка метров четыреста, не больше.
– С такого места трудно промахнуться.
– Тебе и карты в руки, – криво усмехнулся блондин. Стрелять я решил с колена. Просто так мне было удобнее. В случае нужды я мог опереться на подоконник. Сова расположился справа от меня с пистолетом, который постоянно держал на весу в полусогнутой руке. Придурок. За десять-пятнадцадь минут рука непременно устанет, и выстрел, предназначенный врагу, почти наверняка уйдет в молоко». Да и расположился Сова в трех-чeтыpex шагах от провала, которым обрывалась площадка, где мы столь удобно расположились. Блондин стоял у меня за спиной, пристроив ствол между моих лопаток. Дышал он прерывисто и зло, видимо, здорово нервничал.
– Убери пистолет, – процедил я ему сквозь зубы. – Рука у тебя дрогнет в ответственный момент – собьешь мне прицел.
Видимо, мой совет показался блондину разумным поскольку пистолет он убрал и даже отступил на два шаг
– Вот они, – крикнул чуть не в полный голо Сова, тыча пистолетом в окно.
Похоже. Это действительно были они. Машина уверенно двигалась к особняку, и я уже видел сквозь оптический прицел сидевшего за рулем человека. Кажется, это был тот самый чеченец с фотографии. Впрочем, я мог и ошибаться. Следовало подождать, пока машина остановится, и водитель с пассажирами выберутся из салона. Все-таки я оказался прав – за рулем сидел именно он, я сразу его опознал, как только он ступил на плиты двора. Странно что дом не был обнесен забором. Возможно, просто не успели. И эта либо промашка, либо нерасторопность могла стоить чеченцу жизни. Пассажиры «Мерседеса» были скорее всего охранниками. Во всяком случае, очень уж профессионально они оглядывались по сторонам.
– Стреляй, – прошипел Сова.
– Заткнись, – цыкнул на него блондин.