— С целью спасения его жизни.
— Его жизни угрожали?
— Да.
— Кто угрожал жизни заложника?
— Милиционеры. Гаишники, — пояснил он доверительно, уже почти успокоившись и оторвавшись взглядом от Евы. — Они меня увидели — и давай палить, а этот мужичок, такой пьяненький, бегать быстро не умеет, я его и прихватил, чтоб не убили ненароком.
— Почему сотрудники ГАИ стали в вас стрелять? — Калина наклонилась пониже над листами и скрыла зевок. — Что вы делали в кафе?
— Ну, ладно… Это я стал стрелять… Первый, ваша взяла. А потому что испугался!
Ева засунула теперь палец в апельсин быстро резко. По ее руке потек сок. Она медленно достала палец и опять облизала его. Калина заметила, что Кот все время смотрит куда-то в сторону, повернулась к Еве. Та протянула ей апельсин. Калина отказалась.
— Значит, вы испугались… Чего вы испугались?
— Ну… я испугался, что они пристрелят пьяного нечаянно.
— Подследственный, не путайте меня… Вы стали стрелять по милиционерам, потому что испугались их, забежали в кафе и там взяли заложника. Отвечайте на вопрос, почему вы стали стрелять в милиционеров.
— Ну… я… — Он не мог оторвать взгляда от рук Евы, Ева ритмично засовывала и высовывала палец из апельсина. — Я, знаете… Я подумал… вдруг я что-нибудь такое натворил, а они хотят меня за это убить… Ну, может, я банк ограбил когда-нибудь?
— Вы грабили банк? Когда, какой?
— Я не знаю, верней, не помню, это вы должны сказать мне, когда и какой, а я должен отпираться.
Ева подняла апельсин вверх и стала выжимать сок на высунутый язык. Николаев не выдержал. Он сделал знак Калине, что ему надо выйти. Открыв дверь, он позвал Еву. Ева встала, положила апельсин на стул и медленно прошла мимо Кота. Кот старался не упустить ни одного ее движения. Ева с удовольствием отметила, что страх у него прошел полностью.
— Слушай, — сказал ей Николаев в коридоре, — у тебя проблемы, и я готов тебе помочь. Немедленно, — добавил он, подумав.
— Каким образом?
— Пойдем ко мне. — Он потащил ее за руку. Ева освободилась.
— В чем у меня проблемы?
— Прямо здесь показать? Пойдем ко мне в кабинет, здесь это неудобно.
— А почему ты решил, что у меня проблемы? — Ева говорила, словно задумавшись о чем-то своем.
— Да ты так оттрахала апельсин, что я решил немедленно тебе помочь!
— Ах, это… Слушай, Николаев, ты знаешь, как положить ценность в банк?
— Какую ценность?
— Портфель, например, футляр.
— Нет, не знаю, слушай, что это ты делала с апельсином?
— Николаев, включись, надо срочно узнать, выдают ли в банке такой маленький ключик, если ты у них арендуешь сейф, понял?
— У Кота был такой ключ! — обрадовался Николаев и забыл про апельсин.
— У тебя есть отпечатки пальцев Слоника, а Кот проговорился про портфель, в портфеле должно быть оружие, на нем могут быть пальцы Слоника, это уже, считай, готовое дело.
— А если там нет пальцев?
— Тогда мы не слезем с Кота, пока он не подпишет, что это оружие Слоника. Тот самый портфель, с которым был Слоник, когда убивал Карпатого.
— И все-таки с тобой что-то не так, — сообщил Николаев, уже убегая.
— Да мне просто надо на природу, расслабиться.
На станции Капотня ни души. Только у закрытого магазина сидела еще не старая женщина. На маленьком раскладном стульчике. Она читала толстую книгу и продавала астры. Астры, темно-фиолетовые и ослепительно белые, полыхали у ее ног удивительным пятном. Ева смотрела на цветы из машины и вдруг почувствовала, что это уже было. Она уже видела что-то похожее, хотя могла поклясться, что никогда не была здесь, никогда не покупала таких фиолетовых астр поздней осенью в дачном поселке.
Когда-то учительница рассказала Еве про вторую, память, она боялась такого, она думала, что это воспоминание человека о его прошлой жизни, несколько смертей назад, когда он жил совсем по-другому, был другим, но однажды попал в беду в присутствии этих самых предметов, в такой же обстановке. Теперь они словно напоминают о чем-то. «А может быть, — говорила она, — это дежа вю» — предупреждение тебе: беги от таких мест, где тебе покажется что-то уже случившимся».
Женщина посмотрела на Еву через площадь. Потом она встала и свернула свой стул, взяла ведро и тяжелой поступью, зажав книгу под мышкой, пошла мимо. Ева окликнула ее и купила все фиолетовые астры.
— Возьмите и белые, они так пахнут, — сказала женщина. — Никакие цветы так не пахнут, как эти белые, видите, у них желтоватая серединка, только намек на цвет… Такой запах.
Ева понюхала белые астры.
— Нет, — сказала она. — Не люблю белый цвет.
В доме номер пять по улице Березовой царило веселье. Довольно упитанный светловолосый мальчик лет шести визжал и прыгал, держась за спинку стула, Ангел Кумус играл на губной гармошке еврейские мотивы, а Далила аккомпанировала ему ударными — она вдохновенно ударяла по дну перевернутого ведра.
Ева бросила куртку и цветы на пол и пошла, прихлопывая в ладоши, вокруг стула с мальчиком. Далила бросила ведро и, сдернув со стола скатерть, укуталась ею, изображая страстные переживания в танце.
— Танцуют все! Танцуют все! — кричал мальчик и прыгал, взметая легкие желтые кудряшки.
— А я… люблю… белые астры, — сказала Далила, запыхавшись окончательно и упав на диван.
— А что это у вас такая странная музыка? Национальная?
Ангел промолчал и убрал гармошку.
Он быстро и умело накрыл на стол, а когда все поели, так же быстро все убрал.
— Ну, как успехи? — спросила Ева на кухне. Далила мыла посуду, Ева стояла рядом и ощипывала листочки со стеблей астр.
— Полная расслабуха, — вздохнула Далила. — Отдыхаем.
— И что, он все это время так и молчит? Ничего себе расслабуха.
— Нет, это он к тебе привыкает… Он и с нами сначала молчал, потом говорил без остановки… Я записала две кассеты. Он не знает, что я его пишу, но знает о моей профессии. Такое впечатление, что жил сначала с родителями, потом с психиатрами, потом с Покрышкиным… Все. Больше ничего и никого в его жизни не было. Все остальное — творчество.
— Интересная история. — Ева усмехнулась. — Пошли общаться?
— Пошли.
Сначала Ангел Кумус сказал, что у Евы есть все шансы играть у Стаса.
— Играть и выигрывать?
— У Стаса не выиграешь… Но он хороший… добрый и умный… Он плохо понимает жизнь, поэтому стал ее… делать сам.
— Ангел! — Далила выключила свет, зажгла свечи и сидела с сыном на диване. Маленький Кеша засыпал. — Разве можно самому делать жизнь?
— Только это и интересно! — оживился Ангел.
— Но ведь жизнь сопротивляется! Она делает что-то свое.
— Надо быть независимым… ну, богатым и свободным. И все. Ничего жизнь с тобой не сделает.
— Ангел, но ты можешь заболеть, попасть в беду, под машину…
— Это не жизнь, это судьба, а я говорю про жизнь. Мне нравится жизнь, которую делает Стас, мне там хорошо.
— Тебе хорошо в его квартире? — спросила Ева.
— В какой квартире? А… Нет, ты не про то… ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ.
— Я тебя понимаю, Ангел. — Далила стала говорить совсем тихо, Ева поняла, что Кеша заснул. — Но как ты определяешь, что настоящее, а что сделано?
— Где мне хорошо, там и настоящее.
— Так не бывает! — сказала Ева. — Я не понимаю, объясни. Например, я прихожу в кино, подхожу к экрану, шагаю в него и оказываюсь в фильме. Например, про ковбоев. Скачу, стреляю, я самая меткая, самая красивая, я лучше всех, но потом на экране напишут «конец», куда я денусь?
— Ты, наверное, хорошо стреляешь? — спросил Кумус.
— Есть такой грех, — смутилась Ева и засмеялась. — Ловко ты меня поймал!
— Почему ты хорошо стреляешь? Я никогда в жизни не стрелял. Почему ты стала стрелять?
— Черт его знает, почему… А действительно, почему я на первом курсе стала ходить в тир… А потом на стрельбища и на соревнования… Далила, ты как думаешь?
— Сложно ответить сразу. Надо покопаться как следует в твоем детстве. Это может быть как ужасная обида на кого-то или что-то, так и постоянное преклонение перед красотой маленькой девочки, вот она и решает быть не только красивой, но в чем-то особенно важном превосходить мужчин. Хотя, честно говоря, твой случай особый.
— Мне все равно, была она красивой или ее кто-то обидел… Она взяла оружие и научилась стрелять, то есть она придумала себе свой мир и стала в нем жить.
— Браво, Ангел, — сказала Ева. — Ты знаешь, что Стас считает тебя чокнутым, а я не видела более разумного мужчины в жизни.
— Я не мужчина, — усмехнулся Ангел, — я — услуга… И я не разумен, потому что я — не личность… Ты мне понравилась, я готов жить с тобой, учиться стрелять, скакать на лошади… Если мне предложат что-то более интересное, я пойду туда. Я ничего никому не могу предложить сам. Я только умею защищаться, и то совсем немножко, если мне человек ну совсем не понравится. Вот Далила… она такая смелая, красивая, у нее хороший дом, я могу побыть немного ее мужем, если она захочет… или просто пожить здесь сторожем, или посмотреть за ее малышом… пока мне это будет интересно… Но я ее боюсь, — закончил вдруг Ангел.
— А меня ты не боишься? — спросила Ева.
— Нет… Нет. Но ты не фантазерка. Ты любишь действительность. Я с тобой просто не останусь, мне неинтересно.
— Ладно, Ангел, но и у тебя что-то есть, не может не быть этакого… интересненького… что-то, что можешь предложить и ты… Ну хотя бы немного поиграть.
— У меня ничего такого нет.
— Тогда расскажи, как ты участвовал в жизни других, с кем тебе было интересно?
— Зачем?
— Ну, я хочу знать. Например, я подозреваю Стаса в нехороших делах, а может оказаться, что это просто мои измышления, а для тебя с ним — игра… Стас знает, что я его подозреваю, и обороняется, что-то скрывает, придумывает, а ты можешь все рассказать просто и ясно. Окажется, что он ни в чем не виноват.
— И тогда ты отпустишь Стаса?
— А кто тебе сказал, что я его не отпускаю?
— Далила.
— Да, я это сказала, чтобы Ангел не порывался каждые десять минут идти на станцию звонить Стасу.
— Я тебя немного боюсь… тоже… ты, Ева, словно спешишь очень… меня это настораживает… И еще я хочу выпить… Можно?
Он смотрел на Еву, Далила показала Еве знаками, что нельзя.
— Слушай, Ангел, — Ева встала и потянулась, — давай наклюкаемся вместе, я тоже хочу выпить, но потом, сначала я тебе кое-что покажу.
Ева подошла к печке и осмотрела поленья. Выбрала одно, не очень толстое, и подозвала Ангела.
— Если я возьму эту деревяшку, обстругаю ее топором со всех сторон, чтобы она стала такой большой щепкой.
— Ты хочешь сделать кол?
— Я хочу проткнуть этим колом вампира, чтобы уничтожить его.
— Ничего у тебя не получится, потому что это не осина.
— А что это?
— Липа.
— Липа? А ты откуда знаешь?
— Я сделал себе один кол… На всякий случай… Я специально узнал, как выглядит осина, сам выстругал и теперь храню.
— Зачем это?
— У Стаса всегда полно вампиров. Если тебя укусит вампир, ты тоже станешь вампиром, когда умрешь. Правда, есть еще один способ. Можно отнести укушенного мертвеца в церковь. Если он там пролежит девять дней, его можно спокойно хоронить. Он не встанет.
— Где сейчас найти такую церковь, чтобы там спокойно уложить покойника на девять дней?
— Не обязательно церковь. Сейчас церкви может и не быть, но место осталось — это святое место. Раньше на каждом кладбище была церковь, надо только точно узнать где.
— Слушай, если Стас всегда с вампирами, то куда он девал укушенных?
— Иногда я ему помогал их прятать. Потом он сказал, что я делаю это не правильно, не мое это дело…
— Тебе нравилось встречаться с вампира-ми? — спросила Далила.
— Сначала я их боялся, но они такие красивые… Это восхитительно, когда страшно! Мне иногда кажется, что все женщины — вампиры. Потенциальные, — добавил он, заметив взгляды, которыми обменялась Ева с Далилой.
— А допустим, — Далила задумчиво посмотрела в темное окно, — я хочу стать вампиром, — что для этого нужно?
— Нужно, чтобы тебя укусил вампир.
— В шею?
Ангел занервничал, встал и стал ходить по комнате.
— Вы задаете вопросы, как дети!.. Я не умею отвечать на такие вопросы… Если я у тебя спрошу, как стать сумасшедшим?
— Понятно, понятно! — согласилась Далила. — Но ты можешь устроить, чтобы меня тихонько так укусил твой знакомый вампир? Вот сюда!