– Соломоновы острова, – повторял старик, ошеломленно покачивая головой. – Господи боже мой... Поверить не могу. Макар, вы уверены, что это правда? Милиция не ошиблась?
Илюшин сочувственно поглядел на Каморкина и кивнул. Он уже в четвертый раз подтверждал, что да, правда, но спустя короткое время тот снова поднимал на него жалобный взгляд и спрашивал, как будто за десять минут что-то могло измениться.
Макару хотелось сказать что-нибудь успокаивающее и весомое, например, по-голливудски: «Мы найдем ее. Мы обязательно найдем ее», и выпятить нижнюю челюсть, как иногда выпячивал Серега, собираясь приступить к поеданию раков. Но врать этому искалеченному человеку Илюшин не хотел, а в том, что они и в самом деле найдут Викторию Стрежину, он сильно сомневался.
– Если вы поможете нам, Михаил Олегович, – мягко проговорил он, – у нас будет больше шансов.
Старик покорно кивнул.
В действительности он уже помог – Илюшин исчеркал полблокнота, записывая за Каморкиным. Михаила Олеговича даже не приходилось направлять вопросами – он сам прекрасно помнил всех знакомых своей племянницы.
Первым номером в списке Макара шел Вениамин Рощин, к которому поначалу Илюшин собирался отправить Бабкина, но теперь подумывал о том, что стоит съездить самому. Ничего принципиально нового к своему предыдущему рассказу Каморкин не добавил, если не считать упоминания о том, что Рощин весьма состоятелен – не потому, что много заработал, снимаясь в посредственных сериалах, а потому, что происходил из богатой творческой семьи: мать Рощина была владелицей одной из галерей в Москве, отец – скульптором, заработавшим относительную известность на паре-тройке нестандартных проектов. «Видели возле Нескучного сада кривобокий домик – единственный, который не вписывается в улицу? С окнами-бойницами? – хмуро спросил Михаил Олегович. – Сие творение и есть плод фантазии папеньки Вениамина».
О самом Вениамине фотограф выражался ядовито:
– Видел я его исключительно по телевизору. Очень он весь такой... обвислый.
– Что значит – обвислый? – не понял Макар.
– Вроде фактурный юноша, а приглядишься – у него и щеки висят, и нос висит, и даже уши, кажется, свисают. Поневоле подумаешь, что и в других частях тела мощи не имеется. Ей-богу, не смейтесь, так оно и есть. Присмотритесь сами, как будет сериал идти, и убедитесь. Что Вика в нем нашла?
Подробностей об отношениях племянницы и младшего Рощина старик не знал. Но когда Макар спросил, почему, по его мнению, Вика не придала никакого значения угрозам актера, ответил неожиданно:
– Я, признаться, полагал, что она рассчитывала на высокое заступничество. Вы понимаете, о чем я?
– Не совсем, – осторожно ответил Макар. – Чье заступничество?
– Ну, как же... Викиного начальника. Его, кажется, теперь принято называть «босс» или «шеф».
– У Вики был роман с ее руководителем? – поразился Илюшин. – Почему же...
Он хотел спросить, почему же ни Липатов, ни Лена Красько не обмолвились о романе ни словом, но вспомнил о скрытности Стрежиной и не стал продолжать. Из троих людей, с которыми он разговаривал, Виктория, очевидно, больше любила дядю, а потому не было ничего удивительного в том, что она могла таиться от коллег, но не от него.
– Видите ли, Макар, я не могу утверждать наверняка, – смущенно произнес Каморкин. – Поймите, противоестественно молодой девушке делиться своими сердечными увлечениями со старым дядей, даже если она и испытывает к нему некоторую привязанность. Почему же я решил, что Вика...
Он нахмурился. Илюшин терпеливо ждал, потому что это было важно, очень важно.
– Какие-то мелочи, – произнес наконец Михаил Олегович, задумчиво теребя острую бородку. – Обрывки фраз, интонация. Знаете, а ведь на самом-то деле ничего, ровным счетом ничего не говорит о том, что Вика встречалась с... как его... в общем, со своим начальником. Я только сейчас осознал, что у меня нет ни малейших тому подтверждений.
Он беспомощно развел руками и посмотрел на Макара с таким выражением, словно опять собирался спросить, может ли его племянница быть в другом месте, а не на Соломоновых островах.
– Нет – значит, нет, – быстро согласился Илюшин. – Но все-таки, Михаил Олегович, если вспомните...
– Само собой, само собой, – заторопился старик. – Боже мой, ну почему же я так решил... Что-то она такое произнесла...
Негромко зазвонил телефон, и Каморкин поспешно схватил трубку:
– Я вас слушаю. Михаил Олегович, да. А вы, простите?..
Он помолчал, слушая собеседника, покивал головой и даже улыбнулся.
– Разумеется. Да. Спасибо, мне тоже очень приятно. Всего доброго, до встречи.
Он повернулся к Илюшину.
– Из солидного журнала звонили. Хотят, представьте себе, интервью у меня взять, – с нескрываемой гордостью объяснил он. – Значит, и Каморкин на что-то годится, а? Мне, правда, кажется, что никому не интересно интервью с таким трухлявым пеньком, но все равно приятно, что греха таить... Значит, кто-то помнит меня, кто-то ценит. Значит, и я что-то полезное сделал в своей жизни, правда?
– Правда, Михаил Олегович. Хотя мне кажется, что полезное – не совсем подходящее слово. Разве картины Моне можно назвать полезными? Только в очень узком и специфическом смысле.
– Спасибо вам, голубчик, за столь лестное сравнение. А, знаете, мне вспомнилось: Вика как-то раз примчалась с горящими глазами, в руке журнал – красивый, глянцевый. И трясет им, как колотушкой! – Каморкин убедительно изобразил, как трясла журналом его племянница. – Посмотри, говорит, что такое! А там, представьте себе, три моих пейзажа на развороте и текст к ним. Вот только разрешения у меня никто не спрашивал, а про деньги и говорить смешно. Ох, как же Вика негодовала! Ты, говорит, дядя Миша, великий фотограф, а они смеют с таким нахальством твои работы воровать! Я ей в ответ – мол, почему же воровать, есть же ссылка на меня. Нет, отвечает, без спроса взять – это почти воровство, пусть и со ссылкой. Ты ведь им разрешения на публикацию не давал? Вот именно, не давал.
Он покачал головой, вспоминая, как рассердилась тогда племянница.
– Я ей объясняю, что, может, за честь стоит почитать: солидный журнал, да вдруг вспомнил про мои снимки! А Викуша в ответ: «Ты, дядя Миша, себя недостаточно ценишь. Это для журнала честь, если бы ты им разрешение на публикацию дал, а не для тебя». И что вы думаете? Позвонила в редакцию и так, знаете ли, жестко с каким-то мальчиком поговорила, что перезвонили мне оттуда спустя полчаса и решили все вопросы. И гонорар перечислили, и прощения попросили. Вот так-то. Вика очень мною гордится, да... И фотографии все наизусть, можно сказать, знает. Как-то я спросил ее: что на этом снимке в левом нижнем углу? Так она не задумываясь ответила. Радостно мне от этого, что скрывать... На душе тепло.
Каморкин расстегнул верхнюю пуговицу своей фланелевой рубашки, и Макар обратил внимание на его руки – сухие, морщинистые, с выступающими синими жилками. Обшлаг правого рукава был обтрепан, и Илюшин внезапно решил, что рубашку подарила Каморкину его племянница.
– Михаил Олегович, – сказал он, – простите, откуда у вас эта рубашка?
– Викин подарок, – поднял тот удивленные глаза. – Я очень люблю такие сорочки, а Вика... она меня... балует... Рубашку вот подарила, а недавно – очечник новый...
Илюшин не сразу понял, что происходит и отчего голос Каморкина начал прерываться. И только когда старик поднял ладони к глазам и издал странный тихий звук, похожий на отрывистое поскуливание, Макар проклял себя за бестактность, опустился на пол рядом с коляской и начал негромко говорить то, что давно нужно было сказать, – что они найдут Вику, что она, конечно же, жива, что все будет хорошо, что на Соломоновых островах тепло в это время года и почти нет дождей – и говорил, и говорил, и даже пытался выпячивать вперед челюсть, как это делает Серега Бабкин, разглядывая вареных раков, и ему было тысячу раз наплевать, правда это или нет, лишь бы только дядя Вики Стрежиной, в прошлом талантливый фотограф, перестал плакать по своей пропавшей племяннице.
В конце концов Михаил Олегович взял себя в руки, церемонно извинившись, выехал из комнаты, и Макар услышал, как он громко сморкается в ванной под журчание воды.
Илюшин встал, походил по комнате и остановился перед полкой с книгами. Его внимание привлек яркий переплет, и он осторожно вытащил небольшую книжку в желтой обложке, на которой алыми буквами было выведено название: «Встреча с мечтой».
– Простите старого дурака за слабость характера, – вернувшись, сказал Каморкин с извиняющейся улыбкой. – Бога ради, простите.
– Да что вы, Михаил Олегович! Я тут у вас интересную книжку нашел...
– Умоляю, поставьте эту ерунду на место, – замахал тот руками. – Я таких, признаться, и не читаю, но Вика принесла – сказала, ей понравилось. Не выкидывать же...Так и стоит непрочитанная.
Макар задумался. «Вика принесла?»
– Разрешите мне, пожалуйста, взять ее на время, – попросил он. – Я верну в целости и сохранности.
Каморкин колебался:
– Я не совсем понимаю, зачем она может пригодиться вам, Макар.
– Обещаю, что возвращу в лучшем виде, – повторил Илюшин и, несмотря на то, что Михаил Олегович по-прежнему неуверенно качал головой, убрал желтую книжку в рюкзак.
– Зачем она тебе? – не понял Сергей, когда Макар помахал у него перед носом книжкой.
– Чтобы лучше понять характер жертвы.
– Брось, не смеши. Девушка увлекается всякой чушью, при чем здесь характер? Как будто ты сможешь обо мне что-нибудь узнать на том основании, что я смотрю журнал с голыми бабами.
Илюшин выразительно взглянул на Бабкина поверх книжки и ухмыльнулся.
– Да иди ты, – огрызнулся тот и рассмеялся. – Ладно, не с бабами, а что-нибудь другое. Например...
– Например, текстовые файлы, – подхватил Макар, захлопывая книжку. – Именно это, мой озабоченный друг, и будет нашим с тобой чтением в ближайший час.
– Что ищем? – деловито осведомился Сергей, включая ноутбук.
– Для начала все данные о владельцах фирмы «Юго-запад». Твои связи пока подключать не будем, поглядим, что у нас имеется в большой мусорной корзине под названием «Интернет».
– Они-то тебе зачем?
– Похоже, что один из ее начальников вполне может иметь отношение к происходящему. А может быть, и не один.
* * *Антон Липатов открыл глаза и сразу почувствовал боль. Боль сидела в затылке и когтями равномерно скреблась изнутри: вз-з-р, вз-з-р, вз-з-р... «Выпусти меня, – просила боль, – выпусти! Сделай со мной хоть что-нибудь!» Антон закрыл глаза и, не сдержавшись, застонал.
– Очнулся, миленький, – сказал над ним чей-то голос – он не разобрал, женский или мужской. – Сейчас, сейчас... Маша! – крикнул голос гулко, и Липатову показалось, что боль в голове вздрогнула и забилась, как птица, которую схватили руками. – Мария Игоревна!
Послышались удаляющиеся шаги, и боль перестала пульсировать. Замерев, чтобы ее не потревожить, изо всех сил стараясь не стонать, Антон медленно поднял тяжелые веки. Тусклый синеватый свет показался ему нестерпимо ярким, а запах – невыносимо тяжелым, удушающим. Рядом раздалось нечто среднее между вздохом и всхлипом, но у Липатова не было ни сил, ни желания поворачивать голову. Боль сидела в затылке и по-прежнему просила выпустить ее наружу, а он не знал, как это сделать.
«Вика», – вдруг сказала боль, и Антон в одну секунду вспомнил все, что было с ним до того, как он увидел две желтых фары совсем рядом, а затем почувствовал страшный удар. «Вика, – повторил он сам. – Господи, Вика, маленькая моя, бедная, девочка моя...Что с тобой, где ты сейчас?» Боль притихла, съежилась в комочек, а в следующую секунду стала такой огромной, что у Липатова перехватило дыхание. Корчась на больничной койке, он внезапно четко увидел ее – свою боль. У нее были очертания острова, вокруг которого шевелилось море. Антон обхватил голову руками и разглядел маленькую фигурку, потерянно бредущую по песку. Рядом с фигуркой двигалось что-то большое, черное, без имени.
– Вика! – шепотом позвал Антон. – Вика!
Стукнула дверь, к его койке подошли.
– Ох, нехорошо... – озабоченно пробормотал кто-то, и Антон замотал головой: ему нельзя было сейчас мешать, нельзя! – Укольчик, – успокоительно пообещали над ним, и кто-то взял руку Липатова холодными, словно замороженными пальцами.
«Вика на острове! – хотел сказать Антон. – Оставьте меня, не трогайте, я должен увидеть, что с ней!»
– Тихонько, тихонько, – пробормотал первый голос, и Липатов ощутил резкий укол в руку. Он не успел даже выдохнуть, как боль начала таять, а вместе с ней и маленькая фигурка.
– Нет!
Он дернулся, но было поздно: остров исчезал. На Антона опускалась мягкая обволакивающая темнота.
Глава 6
Виктория Стрежина. Остров«Я не сойду с ума. Я не сойду с ума. Я НЕ СОЙДУ С УМА!!!»
Остров был совершенно неподходящим местом для того, чтобы сойти с ума. Она представляла, что можно легко свихнуться на войне или потерять всякую связь с реальностью, изо дня в день входя в огромное здание, в которое со всех сторон стекаются толпы таких же механических человечков, как ты – в неброских дорогих костюмах, неброских чистых ботинках, с неброскими аккуратными лицами. Почему-то эта картинка ассоциировалась у нее с Японией, хотя человечки, собирающиеся в здании, представлялись очевидными европейцами.
Но остров – остров был совершенно неподходящим местом для того, чтобы мысли от ужаса засохли и развалились на отдельные желтые волокна. Чтобы мозг в голове раскололся на два полушария, а каждое из них еще на два, а те – снова пополам, и так до тех пор, пока не останутся крохотные кусочки серого вещества, свободно парящие в черепе, как в невесомости, ударяясь о стенки и отлетая на середину.
«Я не сойду с ума. Я не буду этого представлять».
Остров был прекрасен. Разве сходят с ума в таком прекрасном месте – месте, которое является воплощенной мечтой!
Площадь воплощенной мечты составляла на глаз всего около двух квадратных километров. Может быть, и меньше – Вика не умела вычислять площадь. На то, чтобы обойти остров по периметру, вдоль края моря, у нее уходило немного времени – пожалуй, не больше часа, если двигаться обычным шагом, не торопясь. Может быть, и меньше, но сказать наверняка она не могла – часов у нее не было.
Все, чем она могла пользоваться на острове, помещалось в двенадцати коробках и одной палатке. Коробки были под завязку набиты едой – в основном консервами, но попадались и сухие хлебцы, сушеные фрукты, яблоки. Вика нашла упаковку соленых кальмаров и долго смотрела на нее, а потом начала смеяться и только усилием воли заставила себя прекратить. Пива-то ей не оставили! Так зачем же кальмары, если нет пива?
Фонарик, теплый плед, небольшой складной ножик и еще один – обычный. Открывалка для консервов – зачем, если все они были со специальным кольцом сверху? Зубная щетка и два тюбика пасты, крем для рук, против москитов и против солнца...Три полотенца. Те, кто оставил ее на острове, были предусмотрительными людьми.
Середина острова заросла пальмами и кустарником, названия которого Вика не знала. У него были широкие зеленые листья, толстые и ломкие. Она пыталась пожевать кусок листа, сама не зная зачем, и обнаружила, что он горький. На острове росли и другие деревья, кроме пальм, с тонкими гнущимися ветками, усыпанными мелкими листьями так часто, что под ними не было видно и самой ветки, а иногда и ствола. К этим деревьям, которые Вика обозвала волосатыми, она старалась не подходить – среди густой листвы жили мелкие насекомые ярко-желтого цвета, похожие на многоножек, и Вика опасалась, что они ядовитые. Несколько раз, когда она пробиралась сквозь заросли с одной стороны острова (палаточной) на другую, ей встречались крупные пауки. Один был мохнатым, страшным. Вика наткнулась на него неожиданно: отводила в сторону ветку волосатого дерева, и паук размером с ладонь свалился с ветки и повис на толстой нити у нее перед глазами, быстро перебирая ногами, словно покрытыми черными заусенцами. Вика дико закричала, шарахнулась в сторону и бросилась бежать обратно. С тех пор она не углублялась в середину острова.