Да, в основе всего, разумеется, секс. Но не только он. Если клиент неосознанно жаждет испытать страх, он его испытает. Если мечтает перевоплотиться в индейца, мы предоставим ему такую возможность. Секс-игра? Да, конечно, но у нее есть одна принципиальная особенность – это секс-игра с полным отрывом от реальности, убедительная настолько, насколько может быть убедительной фантазия, воплощенная другими людьми. Если бы вы были нашим клиентом и мечтали стать нимфой, за которой гонится фавн, вы бы ею стали.
Ну конечно, именно потому первая «сцена», как мы называем наиболее часто используемые декорации, изображает лес. Подумайте сами, сколько заманчивых сюжетов происходит в лесу! Вы могли бы стать Адамом или Евой, либо – змеем-искусителем; вам доступно превращение в любого из героев Жюля Верна. Между прочим, один из наших клиентов предпочитает именно героические сюжеты для подростков: он видит себя покорителем джунглей, освобождающим прекрасную англичанку из плена индейцев. А Маугли! А Тарзан! А Питер Пэн! Вы даже не можете представить, Макар, какие любопытнейшие мечты, возникшие на основе этих сказок, таятся в душах наших клиентов. Нужно лишь помочь им раскрыться, и для этого есть группа психологов.
Что на двух других сценах? По периметру оранжерей – деревья, а внутри... Откровенно говоря, мне не хотелось бы раскрывать вам всю нашу кухню. Вторая и третья сцены сконструированы таким образом, чтобы их можно было легко менять. Не исключено, что у вас будет возможность увидеть их декорации. Они тоже очень интересны, как и первая, хотя на них затрачено меньше сил и средств.
Теперь вы понимаете, почему вторжение вашего помощника было... э-э-э... мягко говоря, нежелательным. Разумеется, репутация клиентов для нас превыше всего. Представьте, если бы вы узнали о том, что по средам ваш деловой партнер ловит Робин Гуда, а затем получает награду от шерифа и его юных подданных? Или по четвергам попадает в плен к яростным амазонкам, которые подвергают его плоть мучениям? И все убедительно, без малейшей фальши, без сбоев... А потому наши клиенты должны быть уверены в полной защите – иначе они просто-напросто не смогут раствориться в игре, а, значит, она потеряет смысл.
У нас работают профессионалы. Имитация реальности, причем сказочной реальности, обходится недешево, но никто из клиентов не ушел за все время существования клуба. Представьте: раз в неделю у вас была бы возможность попасть в другой мир, где вы сами выбираете себе роль. Неужели вы бы отказались?
Признаюсь вам, мы боимся утечки информации. Кто ее не боится, скажите? В определенном смысле мне следует быть благодарным вашему помощнику и вам, поскольку вы показали, насколько несерьезна защита, в которой я был так легкомысленно уверен. Это будет исправлено, конечно. В ближайшее время.
Что, простите? Граница дозволенного? Хороший вопрос... Нет, господин Илюшин, я вижу сомнение на вашем лице, но оно необоснованно, уверяю вас. Граница проходит по Уголовному кодексу. Поймите, я должен заботиться не только о клиентах, но и о команде, поскольку именно от команды зависит уровень нашего индивидуального перформанса. Повторяю вам снова: никаких истязаний плетью, удушений, избиений младенцев. Да, такие клиенты были, не скрою. Точнее, они не стали клиентами, а остались лишь гостями на один раз: пришли, высказали свои желания – явно или скрыто – и покинули клуб. А поскольку никто из них в точности не знал, что его может ждать, мой отказ они восприняли как признание неспособности удовлетворить их желания. Пусть, пусть... Такого рода клиенты легко найдут то, что ищут, в десятке других мест. Но не у меня.
Знаете, господин Илюшин, есть особый смак для хорошего повара кормить именно привередливых и разборчивых гостей, которые понимают толк в его кухне. Мое сравнение понятно? Само собой, гость ни в коем случае не должен чувствовать, что его отсеяли – отбраковали, так сказать... Но одноразовые убогие затеи меня не интересуют. Такому клиенту быстро прискучит наше развлечение, а для нового его фантазия не подготовлена.
Конечно, сюжеты варьируются. Я же объяснил вам: профиль, составляемый психологами, меняется со временем, и игра должна следовать за изменившимися потребностями клиента. Ваш помощник? Да, именно так – стал свидетелем одного из сюжетов: не самого любопытного, но неизменно популярного.
Вот и все, господин Илюшин. Как видите, ничего, имеющего отношение к вашему делу, здесь нет. И уверяю вас, что ни одному из наших клиентов не пришло бы в голову воплотить тот сумасбродный план, о котором вы мне рассказали, потому что, если бы им захотелось чего-то подобного, они воплотили бы это здесь, у нас, без малейшей опасности и реальных угроз для жизни. Я бы даже сказал, что наш клуб – лучшее алиби, какое может быть: не в банальном смысле, а в глобальном, мотивационном. Вы искали не там, господин Илюшин.
Игорь Васильевич замолчал и откинулся в кресле, созерцая собеседника из-под прищуренных век. Жаль, что даже этот неглупый сыщик не сможет в полной мере оценить то, что придумал и воплотил в реальность он, Перигорский. Большинство людей не в состоянии осуществить даже свои собственные мечты; немногим все же удается реализовать их. Но таких, которые могли бы осуществлять мечты других людей, – единицы! И он – один из них!
Маленький Игорь считал себя серостью, ничем не выделявшейся среди сверстников – ни умом, ни чувством юмора, ни храбростью, и в глазах сверстников он и был серостью. Подростком он придумывал планы, как выделиться, завоевать всеобщее внимание, – и отбрасывал их один за другим. Его планы, он чувствовал, были банальны до пошлости: разбросать одной левой пятерых хулиганов, защищая Машку Ямпольскую, на глазах у всей школы забить десять голов подряд, отбрить записного остряка Вальку так, чтобы потом вся школа цитировала перлы Игоря... Убого, убого, да к тому же обеспечивает лишь однодневный успех и внимание. Не этого хотелось подростку Игорю Перигорскому. И он продолжал придумывать фантастические идеи, и чем ярче и красочнее они были, тем менее заметным становился Игорь в реальной жизни.
На правильный путь его натолкнула случайность. Красавица Машка Ямпольская как-то пожаловалась подружке, что потеряла пустячок, подаренный ей дедушкой много лет назад, – стеклянный золотистый шарик, похожий на янтарный. Игорь слышал разговор краем уха. Он знал, о чем идет речь: Машка при нем несколько раз вынимала шарик из портфеля и крутила его в пальцах – эта привычка помогала ей успокоиться. Знал он также, что дедушка Ямпольской умер несколько лет назад. Но дура Лапкина вместо того, чтобы посочувствовать, отмахнулась от подруги, посоветовав «наплевать и спустить проблемки в унитаз». Машка покивала, разговор о шарике прекратила и, казалось, снова повеселела.
Игорь выкинул подслушанную беседу из головы и вспомнил о ней только вечером, когда мать зажгла настенный светильник, и он увидел, как покачиваются вокруг лампочки стеклянные желтые шарики. Минуту он смотрел на них застывшим взглядом, а затем, дождавшись, пока мать выйдет из комнаты, подошел к светильнику, осторожно отцепил один, самый дальний, висевший у стены. Шарик был гладкий и горячий на ощупь и посверкивал, когда Игорь поворачивал его.
А на следующее утро Перигорский подошел к Машкиной парте и выложил свой трофей на раскрытый учебник. Несколько секунд Ямпольская смотрела на шарик, и лицо ее не выражало ровным счетом ничего. Затем оно изменилось. Она взяла шарик двумя пальцами, осторожно, словно он был драгоценностью, и поднесла к глазам. Перевела взгляд на Игоря и тихо спросила:
– Откуда?
– Какая разница? – Перигорский пожал плечами. – Главное – где он сейчас. Не теряй.
Кивнул независимо и пошел к своей парте.
Ямпольская с тех пор прониклась к Игорю благодарностью, но у того и в мыслях не было использовать удачу в корыстных интересах. Он упивался чувством, которое испытал, глядя на ошеломленное, а затем счастливое лицо Машки, когда на несколько секунд для нее не было никого вокруг, кроме него, Игоря Перигорского! Он ощущал себя одновременно и немножко волшебником, и благодетелем, и покровителем, а бескорыстие возвеличивало его в собственных глазах. Вот она, возможность не только привлечь внимание, но и вызвать уважение вкупе с восхищением!
Небольшое происшествие, как ни странно, изменило Игоря: теперь он чувствовал себя куда увереннее, чем раньше, а теплое отношение самой красивой девочки класса заставило остальных одноклассников смотреть на него другими глазами.
Закончив институт, Перигорский пошел работать по специальности и к тому времени, разумеется, давно уже не думал о том, чтобы выделиться таким экстравагантным способом, как исполнение чужих желаний. Но когда подвернулся на редкость удачный случай и нашлись люди, готовые дать деньги под проект, в голове Игоря Васильевича сама собой сложилась полная картина, в центре которой вращался золотистый шарик, подаренный маленькой Маше Ямпольской любящим дедушкой.
– Ты ему веришь? – спросил Бабкин, выслушав Макара.
Сам он буквально с первых слов Илюшина понял, что в объяснение Перигорского вписывается все: и дикая сцена, которую он наблюдал, и странный лес в оранжерее, и обращение с ним, Бабкиным... Но оставался шанс, что более проницательный Макар найдет зацепку, которая поможет разрушить историю директора «Артемиды».
– Перигорскому – да. Что-то он, безусловно, утаивает. Кстати, я не верю в то, что на территории клуба не происходит ничего криминального – нет, наверняка происходит, но никакого отношения к Стрежиной это не имеет. Наверняка у них бывают мелочи: какой-нибудь наркотик, вводящий игроков в легкий транс и эйфорию, возможно – случаи срыва клиентов на актерах... Ерунда, одним словом.
– А Коцбе веришь?
Макар отрицательно покачал головой:
– Он из тех людей, которые всей правды не говорят никому и никогда. К тому же пока он – основной подозреваемый, имевший и средства и, возможно, мотив. Но если «Артемида» не имеет отношения к случившемуся со Стрежиной, то как мог Аслан осуществить такой замысел? Кто ему помогал? Что-то мы с тобой проворонили, Серега. Что-то проворонили...
Бабкин молча кивнул и закрыл глаза. После слов напарника о том, что тот верит рассказу Перигорского, его начало неумолимо клонить в сон. Уже проваливаясь в дремоту, Сергей протянул руку и нащупал на столе фотографию Вики Стрежиной.
– Может, дельного экстрасенса найти? – услышал он голос Илюшина.
Бабкин хотел огрызнуться, что ему не до шуток, но внезапно понял, что Макар не шутит, и это окончательно убедило его в том, что дела их плохи. Если скептик Илюшин предложил найти человека, который решит за них проблему, значит, шансы отыскать Стрежину очень невелики.
* * *Последние четыре дня Антон больше не проваливался в черную яму. Он находился в каком-то тяжелом гнетущем полусне, и, хотя боли в затылке постепенно уменьшались, Липатов, пожалуй, предпочел бы боль своему теперешнему состоянию. Он ощущал огромное равнодушие ко всему, что с ним происходило, и визиты врача и медсестер не выводили его из полусна, а вплетались в него. Реальностью было другое – увиденный им остров, по которому брела маленькая фигурка, но, как Антон ни старался, больше остров перед ним не появлялся. Липатов чувствовал, что исчезновение острова и уменьшение боли странным образом связаны между собой, но поделать ничего не мог.
Люди на соседних койках менялись, но, что происходило с ними, Антона не интересовало. Он не понимал, почему к нему не приходят два сыщика, которых он нанял, чтобы найти Вику, но спрашивать медсестру было бесполезно, не говоря уже о том, что у Липатова не было на это сил. Даже шепот давался ему с трудом – хотелось заткнуть уши, закрыть самому себе рот, зажмурить глаза и не видеть над собой профессионально внимательного лица. Немота становилась спасением.
«Спи, спи», – заставлял он себя, сам точно не понимая, зачем, но ощущая, что нужно заснуть – заснуть по-настоящему, а не так, как он спал все это время. Про себя он напевал старые колыбельные, всплывшие в памяти из тех времен, когда жива была бабушка, укладывавшая внука спать с напевными песнями. Он делал это серьезно, ответственно, мысленно воспроизводя бабушкины интонации, убаюкивая самого себя. Сны не приходили, но Липатов не сдавался, часами бормоча одни и те же строчки, чувствуя, что в них скрыто то, что ему поможет.
К концу третьего дня бормотания он уснул. Сон опустился на него быстро, словно накрыв цветастым пледом, и Липатов без малейшего удивления увидел себя сидящим на поваленном стволе дерева. За спиной его шелестел лес, перед ним открывалось море, с которого дул свежий пронзительный ветер. Не оборачиваясь, Антон почувствовал, что сзади подходит Вика – маленькая испуганная Вика, за которой по-прежнему, не отставая, двигалось нечто черное, большое, приближалось к ней все ближе и ближе. Антон хотел обернуться, но не смог. Вика остановилась за его спиной, постояла и стала уходить назад. Липатов пытался крикнуть, пытался взмахнуть рукой, чтобы остановить ее, – бесполезно. Черное дохнуло ему в шею, и холод, поднявшись вверх, снова вызвал к жизни боль, угнездившуюся в затылке. Антон застонал и проснулся.
Виктория Стрежина. ОстровСсадины не заживали. К царапинам на руках Вика более-менее привыкла и лишь морщилась, когда ветки задевали о них. Но на ступнях тоже образовались ранки – она никак не могла вспомнить, откуда они взялись, – и они беспокоили ее все сильнее и сильнее. Маленькие поначалу, постепенно они превратились в трещины, и больше всего девушку тревожило, что вокруг одной из них, над большим пальцем правой ноги, вздувается темно-желтый пузырь, к которому было больно прикасаться.
На ступнях появились волдыри. Вика передвигалась босиком, потому что давно забыла, где потеряла сандалии, и в последний раз, когда она отсиживалась в лесу, под ноги ей попалось жгучее растение. Утром Вика выбралась к морю – ночью она панически боялась подходить к нему – и промыла ноги в морской воде, терпя боль. Но вода не помогла. Волдыри не проходили.
«Я сгнию здесь заживо. Может быть, он именно этого и хочет?»
Она понимала, что неумолимо приближается к сумасшествию, что дикие образы завладевают ее сознанием. Два дня назад Вика очнулась в лесу – она уже давно не думала – «проснулась», лишь «очнулась», потому что сон ее был не сон, а страшное полузабытье, – оттого, что рядом раздавался негромкий скрип. Так скрипят сосны, но на острове не было сосен. Пару секунд она лежала, прислушиваясь, и в следующее мгновение шестое чувство заставило ее вскочить и отпрыгнуть в сторону. Вовремя.
На то место, где лежала Вика, медленно накреняясь, падало дерево. Оно скрипело, отчаянно пытаясь уцепиться корнями за землю, но что-то сильное толкало его, и дерево со стоном поддавалось. Широко раскрыв глаза, девушка смотрела на наклоняющийся все ниже ствол, а затем бросилась прочь, петляя между деревьями. Смешно. Весь лес можно было обежать за двадцать минут, а она пыталась запутать следы. Вика ощутила себя тараканом, бегающим по блюдечку.
Все было ненастоящее – ненастоящий лес, ненастоящие падающие деревья, искусственный песок, желто-белый и твердый, как манная крупа. Только страх был настоящим – выгрызающим ее изнутри, словно голодная крыса. И еще настоящей была боль.
Воспоминания о городе, о прежней жизни растворялись в происходящем вокруг нее. Как-то раз днем Вика отправилась за консервами – она совершала короткие набеги к своей палатке, забирая с собой две-три банки с тушенкой, которых хватало до вечера, и наполняя пластиковую бутылку водой из канистры, – но на выходе из леса упала, споткнувшись о корень, и ударилась головой о ствол поваленной пальмы. Придя в себя, Вика увидела Антона Липатова, сидящего на стволе спиной к ней. Что-то странное творилось с его затылком, как будто волосы на нем чуть шевелились, и Вика почувствовала холод, поднимающийся от коленей к шее. В центре затылка у Липатова темнело углубление, и ей показалось, что шевелящееся вползает туда с негромким хлюпающим звуком. В глазах ее плыли темные пятна – она не знала, сколько пролежала на солнце, – и, часто моргая, чтобы пятна пропали, Вика стала отползать назад, забыв про еду и питье. «Только бы он не повернулся. Только бы не повернулся».