А ты не очень-то скор, Уолден, подумал Феликс удовлетворенно.
Наступила полночь, но Вест-Энд был полон огней, повсюду оживленное движение. Множество полицейских, но ни одного велосипедиста: Феликс теперь слишком бросался в глаза. Он подумал было оставить велосипед и пешком вернуться в Кэмден-Таун, но не был уверен, что одолеет этот путь: он быстро терял силы.
От Трафальгарской площади он поехал по Сент-Мартин-Лейн, а потом свернул на боковые аллеи, где располагались театрики. Одна из темных улочек вдруг осветилась – это раскрылась дверь какого-то театра, и из нее вывалилась компания громко хохочущих актеров. Чуть поодаль он услышал стоны и вздохи – какая-то парочка занялась любовью в подъезде.
Он въехал в район Блумсбери. Здесь было гораздо тише и темнее. Проехал к северу по Гоуэр-стрит мимо классического фасада опустевшего университета. С неимоверным усилием заставлял он себя крутить педали, все его тело отзывалось болью. Дотянуть бы еще одну-две мили, думал он.
Чтобы пересечь забитую транспортом Юстен-Роуд, ему пришлось слезть, с велосипеда. Свет автомобильных фар слепил его. Зрение стало расплывчатым.
За вокзалом Юстен он вновь сел на велосипед. Неожиданно почувствовал, как закружилась голова – это его ослепил уличный фонарь. Переднее колесо велосипеда дернулось и уткнулось в край тротуара. Феликс упал.
Так он и лежал на земле, почти без сознания и без сил. Открыв глаза, увидел приближавшегося к нему полицейского. С огромным трудом встал на колени.
– Здорово напились? – спросил полицейский.
– Потерял сознание, – чудом выговорил Феликс.
Взяв его за правую руку, страж порядка поднял его на ноги. Боль в раненом плече привела Феликса в чувство. Он старался не вынимать кровоточащую правую руку из кармана.
Принюхавшись, полицейский произнес:
– Гмм. – Обнаружив, что от Феликса не пахло алкоголем, он стал дружелюбнее. – Ну, как, справитесь?
– Через пару минут.
– Вы ведь иностранец? Полицейский заметил его акцент.
– Француз, – сказал Феликс. – Работаю в посольстве. Тут полицейский стал еще любезнее.
– Может вызвать кэб?
– Благодарю вас, не надо. Мне совсем недалеко. Полицейский поднял велосипед.
– На вашем месте, я бы не садился на него, а пошел пешком.
Феликс взял у него машину.
– Я так и сделаю.
– Отлично, сэр. Бон нуи.
– Bonne nuit[2], офицер, – Феликс с натугой улыбнулся.
Толкая велосипед левой рукой, он пошел прочь. На следующей улочке сверну и сяду передохнуть, подумал он про себя. Обернулся через плечо и увидел, что полицейский смотрел ему вслед. Он заставил себя шагать дальше, хотя ему неимоверно хотелось просто взять и лечь. В следующем переулке, решил он. Но дойдя до него, не остановился, думая, нет, лучше в следующем.
Вот так он и добрался до дома.
Казалось, прошло много часов прежде, чем он очутился перед высоким, с балконами, зданием в Кэмден-Таун. Из-за тумана ему пришлось долго всматриваться в номер двери, чтобы убедиться, что он не ошибся домом.
Чтобы пройти в свою комнату, ему надо было спуститься вниз по нескольким каменным ступенькам. Прислонив велосипед к металлическим прутьям ограды, он открыл маленькие воротца. А затем совершил ошибку, пытаясь скатить велосипед вниз по ступеням. Выскользнув из его рук, машина с грохотом упала на камень. Через секунду в дверях показалась его хозяйка, Бриджет, в накинутой на плечи шали.
– Какого черта здесь происходит? – крикнула она.
Ничего не отвечая, Феликс опустился на ступени. Он решил посидеть так, не двигаясь, пока не соберется немного с силами.
Бриджет вышла на улицу и помогла ему подняться.
– Вы слишком много выпили, – сказала она. Поддерживая его на ступеньках, подвела его к двери на первом этаже.
– Дайте-ка ваши ключи, – сказала она.
Феликсу пришлось доставать ключ, лежавший в кармане брюк, левой рукой. Он отдал его ей, и она открыла дверь. Они вошли внутрь. Пока она зажигала свет, Феликс так и стоял посередине крохотной комнатки.
– Давайте-ка снимем пальто, – сказала она.
Он позволил ей сделать это, и тут она увидела кровавые пятна.
– Вы дрались?
Феликс подошел к кровати и лег на матрас.
– Похоже, вас здорово отделали, – сказала Бриджет.
– Верно, – произнес Феликс и потерял сознание.
Он пришел в себя от нестерпимой боли. Открыв глаза увидел, как Бриджет промывает ему рану чем-то, вызывавшим нестерпимое жжение.
– Рану на руке надо зашить, – сказала она.
– Завтра, – с трудом выдохнул Феликс.
Она заставила его сделать несколько глотков из чашки. То была теплая вода с джином.
– Бренди у меня нет, – объяснила Бриджет.
Он безвольно лежал, позволяя ей перевязывать его.
– Я могла бы позвать доктора, только заплатить я не смогу.
– Завтра. Она поднялась.
– Утром приду взглянуть на вас.
– Спасибо.
Она вышла, и тогда Феликс позволил себе предаться воспоминаниям.
Вот он в книжной лавке, читает брошюру Кропоткина. Лавка пуста. Владелец ее, старый революционер, получал свой доход от продажи романов состоятельным дамам, а в глубине магазинчика тайно хранил подпольную, запрещенную литературу. Именно там и проводил долгие часы Феликс.
Тогда ему было девятнадцать. Его вот-вот должны были исключить из престижной Духовной Академии за пропуски занятий, недисциплинированность, длинные волосы и общение с нигилистами. Он был голоден и безденежен, а скоро станет и бездомен, но все равно, жизнь казалась прекрасной. По-настоящему его волновали лишь идеи, а тут он каждый день узнавал что-то новое из области поэзии, истории, психологии и – больше всего – политики.
Когда он впервые услышал анархистские лозунги, они ему показались смехотворными: собственность есть грабеж, правительство есть тирания, анархия есть справедливость. Но стоило лишь подумать как следует, как они удивительным образом начинали казаться не только правильными, но и потрясающе очевидными. Невозможно было оспорить взгляды Кропоткина на законность. Ведь в родной деревне Феликса не нужно было никаких законов, чтобы предотвратить кражи: там, если один крестьянин крал у другого лошадь, стул или вышитый женой тулуп, это становилось известно всей деревне, и вор вынужден был вернуть украденное. Настоящим грабежом был сбор подати помещиком, и вот этот грабеж осуществлялся с помощью полиции. То же самое происходило и с правительством. Крестьяне не нуждались ни в чьих указаниях по поводу того, как и в каком порядке обрабатывать земли своей общины: они решали это между собой. Но вот обработка помещичьих владений требовала вмешательства администрации.
Зачитавшись Кропоткиным, Феликс не заметил, как в лавку вошел кто-то и остановился рядом с ним. Вдруг вошедший выронил книгу, и Феликс потерял нить рассуждений. Оторвавшись от брошюры, он увидел книгу, лежавшую на полу около длинной юбки покупательницы, и механически нагнулся, чтобы поднять упавший томик. Протянул его, и тут только увидел ее лицо.
От изумления у него перехватило дыхание.
– Боже, да вы ангел! – произнес он с чистейшей искренностью.
Это была миниатюрная блондинка в меховой шубке бледно-серого цвета в тон ее глаз. Весь облик ее был бледным, светлым, чудесным. Он подумал, что никогда ему не увидеть женщины прекрасней. И оказался прав.
Она взглянула на него и залилась краской, но глаз он не отвел. Невероятно, но было впечатление, что и ее в нем что-то привлекло.
Он бросил взгляд на ее книгу. То была «Анна Каренина».
– Сентиментальная чушь, – сказал он. И тут же пожалел, потому что произнесенные вслух слова разрушили возникшую было магию. Она взяла книгу и отвернулась. Он увидел, что ее сопровождала служанка, так как она, отдав той книгу, вышла из лавки. За книгу расплачивалась служанка. Посмотрев в окно, Феликс увидел, как молодая дама усаживалась в коляску.
Он спросил у владельца магазина, кто она такая Узнал, что звали ее Лидия, и что она была дочерью графа Шатова.
Он узнал, где жил граф, и на следующий же день отправился к его дому, надеясь, что сможет увидеть ее. Дважды он видел, как она куда-то уезжала и возвращалась в коляске, но потом слуга прогнал его от дома. Он не особенно огорчился, так как, проезжая во второй раз, она из окна коляски посмотрела ему прямо в глаза.
На следующий день он отправился в книжную лавку. Просидел там полдня, уставясь в бакунинский «Федерализм, социализм и антитеологизм», не в состоянии понять ни слова. Каждый раз, услышав звук проезжающего экипажа, бросался к окну. А всякий раз, когда кто-то входил в лавку, у него замирало сердце.
Она появилась после полудня.
На этот раз она оставила служанку на улице. Невнятно поздоровавшись с торговцем, прошла в дальний угол магазина, где стоял Феликс.
Они молча смотрели друг на друга. Она влюбилась в меня, пронеслось в голове у Феликса, иначе зачем бы ей приходить?
Он решил было заговорить с ней, но вместо этого схватил ее в объятья и поцеловал. Она ответила на его поцелуй, жадно раскрыв рот, прижимая его к себе, впиваясь ногтями ему в спину.
И так с ними было всегда: встречаясь, они бросались друг на друга словно звери в схватке.
Еще дважды они встречались в книжной лавке и один раз, под покровом ночи, в саду дома Шатовых. Туда она вышла в ночной рубашке. Просунув руки под теплую ткань, Феликс ощупал ее всю, словно она была уличной девкой, пробуя и изучая все тайники ее тела. В ответ лишь раздавался ее стон.
Она дала ему денег, чтобы он смог снять себе комнату, а потом в те удивительные шесть недель приходила к нему почти каждый день.
Последний раз она пришла в начале весны. Он сидел за столом, завернувшись от холода в одеяло, и при свете свечи читал труд Прудона «Что такое собственность?» Услышав шаги на лестнице, стянул с себя брюки.
Она влетела в накинутом на плечи старом коричневом плаще с капюшоном. Страстно поцеловала его, куснув за подбородок и щипнув его за бедра.
Отвернувшись, сбросила плащ. Под ним было надето белое вечернее платье, наверняка, стоившее сотни рублей.
– Расстегни побыстрее, – проговорила она.
Феликс начал расцеплять крючки на спине платья.
– Я иду на прием в Британское посольство. У меня только час времени, – задыхаясь сказала она, – пожалуйста, поскорей.
В спешке он вырвал один крючок прямо с мясом.
– Черт возьми, я, кажется, порвал тебе платье.
– Неважно.
Перешагнув через свой наряд, она стянула с себя юбки, рубашку и панталоны, оставшись лишь в корсете, чулках и туфлях. А затем бросилась в его объятья. Целуя его, сдернула с него нижнее белье.
– О, Боже, обожаю твой запах, – сказала она. Такие ее слова буквально доводили его до безумия. Выпростав груди из корсета, она сказала:
– Укуси. Кусни как следует. Хочу, чтобы это ощущение оставалось у меня весь вечер.
Через секунду, отстранившись от него, она уже лежала на постели. Там, где кончался корсет, влажно поблескивали меж ее бедер тонкие светлые волосы.
Приглашая его, она раздвинула и приподняла в воздухе ноги. Секунду он смотрел на нее, а затем бросился к ней.
Каблуки ее туфель впивались ему в спину, но он не замечал этого.
– Смотри на меня, – сказала она, – смотри на меня.
Он смотрел и в глазах его было обожание.
Она сказала:
– Смотри на меня, сейчас наступит это.
А потом, глядя ему прямо в глаза, она открыла рот и закричала.
– Как ты думаешь, другие люди похожи на нас? – спросила она.
– В каком смысле?
– Такие же непристойные?
Приподняв голову, покоившуюся на ее коленях, он усмехнулся:
– Только те, кому повезло. Она стала разглядывать его тело.
– Ты такой складный и сильный, ты само совершенство, – сказала она. – Какой плоский живот, аккуратный зад, какие стройные и крепкие бедра. – Она провела пальцем по его носу. – У тебя лицо принца.
– Я простой крестьянин.
– Когда ты обнажен, о тебе этого не скажешь. – Казалось, ей хотелось поразмышлять вслух. – До того, как я встретила тебя, меня интересовало, как устроены мужчины и все такое, но даже самой себе я не признавалась в этом и притворялась, что такие вещи меня не интересуют. Потом появился ты, и больше я уже не могла притворяться.
Он лизнул ее бедро. Она вздрогнула. – А с другими девушками ты делал такое?
– Нет.
– Ты тоже притворялся?
– Нет.
– Я так и знала. В тебе есть что-то дикое и вольное, как у зверя. Ты никому никогда не подчиняешься и делаешь, что тебе хочется.
– Раньше я еще не встречал девушки, которая бы мне позволила это делать.
– Но любая из них хотела бы, на самом-то деле. Любая девушка.
– Почему, – спросил он с долей самодовольства.
– Потому что у тебя такое суровое лицо, а глаза такие добрые.
– И поэтому ты позволила мне поцеловать тебя в книжной лавке?
– Я не позволяла – просто у меня не было выбора.
– Но ты могла бы потом позвать на помощь.
– Но потом я только и думала, чтобы ты сделал это снова.
– Должно быть, я догадался, какая ты на самом деле. Теперь уже она с некоторым самодовольством спросила:
– Ну и какая же я на самом деле?
– Внешне – ледышка, а внутри – настоящий огонь.
Она хихикнула.
– Я отличная актриса. Все в Петербурге считают, что я такая добропорядочная. Меня приводят в пример другим молодым девушкам, как Анну Каренину. А теперь, когда я знаю, какая я в действительности порочная, мне надо будет изображать из себя вдвойне более целомудренную, чем раньше.
– Не бывает двойной целомудренности.
– Хотела бы я знать, притворяются ли и все остальные, – продолжила она. – Вот мой отец, например. Если бы он узнал, что я лежу здесь вот так, он бы задохнулся от ярости. Но ведь в молодости он, наверное, чувствовал то же самое – как ты думаешь?
– Думаю, об этом судить трудно, – ответил Феликс. – Ну а что бы он и в самом деле сделал, если бы узнал?
– Приказал бы выпороть тебя кнутом.
– Сначала ему надо было бы поймать меня. – Тут вдруг Феликса словно ударило: – А сколько тебе лет?
– Почти восемнадцать.
– О, Боже, да меня могут посадить за совращение несовершеннолетней.
– Тогда я заставлю отца освободить тебя.
Перекатившись на живот, он посмотрел на нее.
– Так что же мы будем делать, Лидия?
– Когда?
– В ближайшем будущем?
– Останемся любовниками, пока я не достигну совершеннолетия, а потом поженимся.
Изумленный, он уставился на нее.
– Ты говоришь серьезно?
– Конечно. – Казалось, ее удивило, что эта мысль не пришла в голову и ему. – Что же нам еще делать?
– Так ты хочешь выйти за меня замуж?
– Да! Разве ты этого не хочешь?
– О, да, – выдохнул он. – Я хочу этого.
Приподнявшись, она погладила его по голове.
– Значит, так мы и поступим.
– Ты никогда не говоришь, как тебе удается приходить сюда, – сказал Феликс.
– Это все не очень интересно, – ответила она. – Мне приходится лгать, подкупать слуг и идти на риск. Как сегодня вечером, например. Прием в посольстве начинается в половине седьмого. Я вышла из дома в шесть, а туда я попаду в четверть восьмого. Коляска осталась в парке – кучер думает, я пошла прогуляться со служанкой. А служанка сейчас сторожит около твоего дома, мечтая о том, как потратит те десять рублей, что я дам ей за то, чтобы помалкивала.
– Уже без десяти семь, – сказал Феликс.
– О, Боже. Приласкай меня еще раз перед тем, как я уйду.
В ту ночь Феликсу приснился отец Лидии, которого он никогда не видел наяву, и в этот момент они и ворвались с фонарями в его комнатушку. Мгновенно проснувшись, он соскочил с постели. Поначалу подумал, что это какой-то студенческий розыгрыш. Но когда один из них ударил его в лицо и саданул в живот, он понял, что это тайная полиция.
Он решил, что его пришли арестовывать из-за Лидии, и ужасно за нее испугался. Ожидает ли ее публичный позор? Дойдет ли ее отец до крайности, заставив ее свидетельствовать в суде против ее возлюбленного?