— Ты чего лыбишься? Тебе смешно? — грозно сказал я кучерявому.
— Нет, нет, — извинялся он.
Я навел дуло пистолета ему в морду. И увидел, как он отворачивается, зажмурясь и дрожа от страха. Я опустил пистолет. Мне было жалко смотреть на это подобие человека.
— Если я хоть одно слово услышу или какое-то неловкое движение с вашей стороны — тот отправится в ад. В раю вас не ждут. Я это знаю. Быть может, я вас всех туда сопровожу под траурную и прощальную для вас музыку взрыва.
И я показал всем заложникам наглядно, что находится у меня под курткой. Это произвело большое впечатление, так как тишина резко изменилась. Я начал слышать лишь собственное дыхание и работу тихого кондиционера и люминесцентных ламп. Одного из отпущенных мной ранее заложников я отослал с требованием от полиции, окружившей здание банка, словно пчелы, слетевшиеся при виде медведя пробирающегося к их сотам, что бы они отправили ко мне священника. Я ждал с нетерпением и глядел на безумные лица заложников внимательно следящих за мной после моего неожиданного решения о том, что бы пригласить священника.
— Сейчас к нам придет священник и мы все будем молиться, — начал я им пояснять. — И ваши и мои грехи должны быть прощены и услышаны всевышним создателем рода человеческого. — словно приговор прозвучал мой голос в обращении к заложникам.
Шло время, полицейские не торопились с выполнением моей просьбы или требования. Наконец они учли все обстоятельства и позволили священнику посетить наше скромное собрание. Других требований я не выдвигал, и это, вероятно, мучило напряженные умы полицейских.
Я впустил в нашу скромную обитель священника, и затащил его святейшество в комнату, в которой находились прижимаясь друг к другу, сидя на полу двенадцать заложников во главе со мной — их повелителем и Моисеем их заблудших душ.
— Есть ли у тебя библия? — спросил я священника, глядя ему в глаза и пытаясь прочесть его мысли.
Он ропотно достал из кармана своей черной мантии небольшую черную книжечку. Я хотел выяснить, является ли этот человек действительно духовным лицом или это был переодетый в рясу священника хитрый и коварный полицейский. Я отобрал у него библию, как только он вынул ее, и быстро пролистал ее на предмет поиска в ней спрятанного оружия, затем, обыскав священника, и никаких других предметов не обнаружив, вернул ему библию. От проверки священника я не отказался и потому дал ему задание.
— Открой-ка мне «Пятикнижие Моисея. Левит. Глава девятая, строфа седьмая», и прочитай этим грешным душам и погрязшим в грехах. Они будут очень внимательно тебя слушать. Правда?! — обратился я к заложникам.
Священник быстро отыскал нужные слова, и это меня успокоило (полицейский бы не справился с таким легким для священника делом), и зачитал тонным, слегка встревоженным голосом.
— «И сказал Моисей Аарону: приступи к жертвеннику и соверши жертву твою о грехе и всесожжение твое, и очисти себя и народ, и сделай приношение от народа, и очисти их, как повелел Господь».
Закончив, священник поднял голову и пристально посмотрел на меня безумными глазами, пытаясь найти смысл того, что я этим хотел сказать. Я обнял его за плечи и взял библию в руки. Обратившись к заложникам и повернувшись к ним, высоко подняв библию, я произнес поучительным голосом:
— Вот видите. Мы должны все покаяться, дабы искупить все наши грехи, и господь услышит нас, наши молитвы, и обернется к нам и простит нам наши прегрешения, и очистит наши порочные души от мутных мыслей.
Я в спешке соорудил из офисных столов что-то вроде кафедры для священника и усадил туда его, вручив его библию.
— Теперь мы все будем молиться, дабы наши грехи нам простили. И если господь их услышит и простит, то мы все выйдем отсюда, все до единого целыми и невредимыми, а если нет… — я обернулся к заложникам и сурово посмотрел на их боязливые и обезумевшие лица, готовые выполнить любое мое приказание. — Ну, что ж, вижу, что вы не возражаете, — последнее слово я произнес с ненавистью. — Читайте падре, и да услышит нас господь.
— А, что читать сын мой? — тихо с неуверенностью произнес священник.
— Там же. Глава пятая, стих первый, — медленно понижая голос, произнес я. И священник, как подобает усердно и монотонно начал читать в указанном мной месте.
— «Если кто согрешит тем, что слышал голос проклятия и был свидетелем, или знал, но не объявил, то он понесет на себе грех…
Или если прикоснется к нечистоте человеческой, какая бы то ни была нечистота, от которой оскверняются, и он не знал того, но после узнал, то он виновен…
Если он виновен, в чем-нибудь из них, и исповедается, в чем он согрешил, то пусть принесет Господу за грех свой, которым он согрешил, жертву повинности из мелкого скота, …за грех, и очистит его священник от греха его…
…пусть принесет и священник представит прежде ту, которая за грех, и надломит голову ее от шеи ее, но не отделит;
и покропит кровью сей жертвы за грех на стену жертвенника, а остальную кровь выцедит к подножию жертвенника: это та жертва за грех; …
…и так очистит его священник от греха его, которым он согрешил, и прощено будет ему».
Здесь, на этих словах я остановил чтение священника жестом руки и обернулся к заложникам со словами:
— Ну что, братья, вы согласны снять все наши грехи и в скорбных молитвах обратится к богу?
На мое удивление практически все заложники согласились, а кто не смог произнести согласие вслух по причине травмы, безропотно кивнули головами.
— Вот и чудно. Разве это уже не чудо, что вместе согласны. Тогда братья помолимся во искупление наших грехов.
После прочтения очередной молитвы выбранной священником, я вновь обратил на себя общее внимание аудитории.
— Грехи братья, как я простил вам ваши? — я обернулся вновь лицом к заложникам, и видит бог, что на моих глазах, не сойти мне с этого места, лились потоком слезы и катились они по щекам, словно водопад опускающийся сверху на грешную землю, окропляя ее своими чистыми соленными потоками. Это были настоящие слезы о всепрощении и милости господней, которую великодушно он нам даровал. — Он будет к нам благосклонен. Не он ли нас сотворил, и к нему мы уповаем в молитвах. Так вы все присутствующие согласны простить мне мои грехи?
Я вновь услышал в унисон хоровое пение сладких слов согласия. Эта музыка была мне приятна и радостна более всего.
— А теперь отче, что бы господь услышал мои молитвы и простил мне прегрешения, зачитай-ка «Первую книгу Ездры. Глава десятая». И да простит господь нас и услышит наши молитвы.
Священник быстро пролистал страницы книги, и найдя указанную страницу, продолжил монотонное чтение. Я же отдалился от него к другим братьям, отойдя от кафедры, дабы услышать то, что они слышат, и будут слушать вместе со мной. И вновь монотонный и сухой голос священника нарушил тишину, вливаясь в просторы помещения банка.
— «Когда так молился Ездра и исповедовался, плача и повергаясь пред домом Божиим, стеклось к нему весьма большое собрание… мужчин и женщин… и отвечал Шехания… мы сделали преступление пред Богом нашим, что взяли себе жен иноплеменных из народов земли, но есть еще надежда… заключим теперь завет с Богом нашим, что по совету господина моего и благоговеющих пред заповедями Бога нашего, мы отпустим от себя всех жен и детей, рожденных ими, — и да будет по закону»!
Прочитав эти строки, священник тяжелой рукой вытер пот со лба и сделал глубокий вдох словно ему не хватало воздуха.
— Вот видите, — обратился я к заложникам, — теперь, если вы молились искренне, вы очистили свои грешные души, и я вместе с вами.
Тут ко мне подошел один из заложников, какой-то молодой парень в очках и низким голосом проговорил:
— Если вы нас в чем-то обвиняете, то… мы можем решить вашу материальную проблему…
— Заткнись, — остановил я его, — не искушай меня.
Я поднял пистолет, и парень немедленно отошел к стене и сел на пол. Я подошел к кафедре у которой находился священник. Он выглядел не лучшим образом и постоянно поглаживал горло, словно хотел пить.
— Преподобный я лишь хочу помолиться с вами, дабы бог услышал и мои молитвы. Ведь я уже прощен господом?! — я обернулся к заложникам, — Я прощен?! — в ответ они все хором утвердительно ответили.
— Стало быть, дело за малым, — произнес я и положил пистолет на стол. — Теперь это нам не нужно. Я только помолюсь, братья мои, и тогда отпущу вас всех.
Я снял в доказательство своих слов с себя куртку вместе с бомбой и аккуратно положил это на стол, сам же прошел к кафедре, мной сооруженной, и сел на колени напротив священника.
Когда я рассказывал ему о себе, о детстве, юности, тяжелой и капризной доле своей, то священник внимательно слушал каждое мое слово. Я говорил тихо, так что бы мою исповедь слышно было лишь священнику и господу. Однако, не смотря на мою скромную исповедь лицо священника начало постепенно, от слова к слову, меняться. Эти изменения не могли заметить и заключенные, с ужасом смотрящие испуганными лицами на него. Поначалу его глаза расширились, словно он чего-то боится, мышцы лица судорожно задергались, глаза забегали по сторонам, а затем его лицо приняло маску ужаса. Я еще не видел такой страшной искаженной гримасы. Он глядел на меня, слушал и при этом лихорадочно тряслось его тело. Наконец подошел к концу своей исповеди и встал на ноги, отойдя от кафедры. Священник к концу исповеди выглядел так, словно увидел все человеческие муки и страдания не вмещающиеся в мозг человека. Нам всем казалось, что священник побывал в преисподней ада и видел там пытки уготовленные смертным грешным душам самим сатаной.
Все вскочили со своих мест, их невозможно было удержать, даже оружие здесь было бы бессильно, но все же они остановились и молча лицезрели предсмертные конвульсии священника, стоящего на ногах и пытающегося удержаться за край стола. Священник покачнулся, и крепко сжав пальцы за край стола начал падать назад, увлекая стол и всю сооруженную кафедру за собой. Наконец его безжизненное тело тяжело рухнуло на пол, а сверху обрушился стол. Все молчали, погрузившись в абсолютную тишину. Мой голос первый нарушил могильную мелодию.
— Вы все свободны, — произнес я, словно было объявлено о завершении представления.
Все заложники: банкиры, чиновники, богатые бизнесмены все ринулись к выходу, унося с собой безумные лица; спотыкаясь и падая, толкая друг друга, словно стадо бизонов попавших в западню они мчались в гонке смерти убегая прочь. Мне удалось остановить двоих заложников и передать им пистолет и бомбу, насильно привязав ее к последнему выходящему заложнику в очках, успокоив его тем, что она разряжена.
Спустя некоторое время в банк ворвалась полиция. Я к тому времени разжег небольшой костер, что бы очистить место от присутствия дьявола. Вот так меня они и застали: сидя на коленях у священного огня, напротив холодного трупа священника, я молился.
В дальнейшем, мой адвокат поведал мне о том, что сердце бедного священника не выдержало и разорвалось. Врачи говорят, что он страдал ишемической болезнью миокарда. Для меня главным было то, что он успел перед своей смертью выполнить свой долг священнослужителя и принял последние молитвы и исповеди грешных душ. На суде выяснилось, что мой пистолет вообще не был заряжен, в нем не было патронов, а моя самодельная бомба была не более чем соединением лампочек, коробочек и проводков с батарейками не уступающее елочным украшениям или детским игрушкам».
— Зачем же это все тебе нужно было? — томно, без звуков эха произнес неизвестный из своего темного угла.
— Как зачем? — удивился заключенный, — я не хотел совершить грех. Я не мог убить всех этих людей, хоть они и были виновны в моей нищете и моих бедах. Я лишь хотел их заставить посмотреть смерти в глаза. Поменяться с ними ролями, поставить их на мое место. Они все виновны в моих страданиях. Такие как они виновны в смерти моего бедного отца. Это они своей алчностью и просчетами выбросили меня на улицу, лишив последней возможности быть на корабле благополучия. Они оставили меня за бортом умирать в пучине нищеты, голода и безысходности. По их вине я потерял работу, оказавшись без средств к существованию, вынужденный просить милостыню у этих жирных свиней, набивающих до отказа свое брюхо. Это они меня толкали к участи моего отца. Но, несмотря на все это, убивать их и брать на себя самый тяжелый грех, я не хотел. Я не хотел брать их жизни, оставляя эту работу на более могущественного владыку, их собственную судьбу. Бог все видит, и каждому воздастся по их заслугам.
— Как же быть на счет священника? — произнес неизвестный заключенный.
— Священник… я… нет, я не знаю, как и почему. В суде сказали, что он был болен… — не внятно и путано произнес, заикаясь, заключенный.
— Это не так, — спокойным и ровным тоном сказал неизвестный заключенный.
— Что? — удивленно и с презрением сказал заключенный, — Да откуда ты знаешь?! — повысив тон, произнес заключенный, — Тебя что, подослали за мной шпионить?!
— Нет, — коротко и холодно ответил голос из темноты противоположной стены. — Меня не подсылали. Но священника убил ты.
— Нет, нет! — завопил встревоженным голосом и слегка напуганным заключенный.
— Этот грех на тебе и тебе ведомо это, — ровным и спокойным тоном произнес голос неизвестного.
— Вранье! — злобно ответил заключенный, — Это все прокурор. Это он хочет невинного за решетку засадить и лишить свободы, он ничем не лучше этих ненасытных тварей банкиров. Он хочет убедить присяжных в моей вине. Но ему это не удастся.
— Значит, стоит доказывать?
— Кто ты такой? Ну-ка покажись, — заключенный привстал и намеревался подойти ближе, что бы разглядеть лицо неизвестного в темном стороне камеры, как вдруг зажглась шипя и искря лампочка в камере, но тут же угасла вмиг, погрузив все в ночной мрак. Этого мига было достаточно, что бы заключенным смог разглядеть бело-розовое лицо незнакомца.
Заключенный мгновенно отшатнулся к стене, сильно ударившись об нее, и тяжело опустился на пол.
— Этого не может быть, — медленно и отчетливо по словам произнес тяжело дыша заключенный. — Ты же умер. Я сам видел. Но, но… не может этого быть. Патрик Стивенс мертв. Я слышал собственными ушами…
— Я чувствую, что ты узнал меня, — произнес голос священника Патрика Стивенса.
— Но, но… — по-прежнему заикаясь, произнес заключенный и по его спине пробежал волной холодок, — если ты жив, то…
— То почему я в суде не рассказал всю правду? — докончил фразу священник вместо заключенного.
— Именно так. Там, в банке, перед кафедрой я исповедовался лишь вам отче, и никто не мог слышать моих слов. Но, теперь ты наверняка все рассказал прокуратуре… но как же тайна исповеди?
— Не волнуйся, я никому ничего не рассказал, и храню эту тайну в себе.
Словно тысячи демонов отпустили заключенного на свободу, переставая его терзать сомнениями и догадками, и он тяжело вздохнул.
— Но, зачем… если ты не умер, и исповедь будет сохранена, то зачем тогда… — он вновь терялся в догадках.
— Зачем я пришел к тебе? — вновь священник опередил заключенного.
— Да, я хочу знать. Отвечай, — приказным, но не уверенным тоном произнес заключенным.
— Хорошо, я отвечу. Твоя исповедь не полна, и ты должен завершить молитву, и я помогу тебе в этом. Покайся мне в своих грехах, и я обещаю тебе — господь тебя услышит. Ведь ты чувствуешь, что твоя молитва не полна. Твои страхи гнетут тебя, это написано у тебя на лице, и это я прочел тогда, во время твоей исповеди, в твоей душе.
— Ты не лжешь, — утвердительно произнес заключенный. — Я каюсь господи! Ибо я грешен! Я хочу, что бы ты священник помог мне. Ты действительно можешь?
— Да, но ты должен быть искренен. Расскажи мне всю правду, до конца.
— Там, в банке, во время исповеди моей, меня мог слышать лишь священник. Я специально понизил голос до шепота, что бы никто более кроме нас не мог услышать мои слова. Я надеялся на то, что и уста священника будут молчать. И потому я смело поведал господу о своих грехах, коим сам содрогаюсь и по сей день.